Почти нормальная семья

Я не ответил.

С годами я понял, что ложь – искусство, которым некоторые владеют в совершенстве, а некоторые не владеют вообще. Аналогично другим талантам, можно натренировать и отточить свои умения, однако, по сути, это вопрос генетической предрасположенности. Стелла всегда великолепно умела лгать. Еще в младших классах мне трудно было уличить ее во лжи даже в самых банальных вещах.

«Стелла, ты убралась в своей комнате?»

«Да, папочка».

Один раз это оказывалось правдой, другой – она лгала мне прямо в глаза. Невозможно было определить, когда она говорит правду, когда нет.

Амина же неумелая лгунья. После происшествия с Рогером Арвидсеном она со слезами просила у меня прощения и вырвала обещание никогда ничего не рассказывать Дино и Александре. Обещание, которое я, разумеется, сдержал.

И на этот раз у нее не получилось солгать. Сомнений быть не могло – она что-то скрывает. Кого она пытается защитить? Саму себя или Стеллу?

Или меня? Может быть, она думает, что я не вынесу правды?

Мы свернули налево, на Сванегатан. Мимо на полной скорости пронеслась машина.

– Амина, ты считаешь, что Стелла… Как ты думаешь, Стелла могла это сделать?

Она резко остановилась:

– Нет! Стелла ничего такого не делала!

Как Амина может быть в этом так уверена?

– Пожалуйста, – попросил я, когда она села на седло, чтобы проехать последние пятьдесят метров до дома. – Я должен знать.

– Знать – что?

– Все.

– Я тоже всего не знаю. – Поставив ноги на педали, Амина слегка надавила на них. – На самом деле я знаю не больше твоего. Возможно, всего не знает и Стелла.

Она помахала мне рукой через плечо, направляясь к дому.

Я знал, что она солгала мне.





35




Когда в тот вечер я вернулся домой, Ульрика стояла в спальне и смотрела в окно. Мои мысли едва ворочались в голове. Все мышцы болели, словно я покорил гору.

– На что ты смотришь? – спросил я.

Она не ответила. Обняв ее за талию, я увидел на ее лице тени – словно бы слезы проложили бороздки на щеках, высушили губы.

– Любимая, – прошептал я.

– Где ты был?

Голос ее дрожал.

Я пояснил, что с работы меня отправили домой, уговорив остаться на больничном еще неделю. Ульрика никак не отреагировала. Ее глаза казались пустыми и безжизненными. За окном была лишь темнота. Черная непроглядная тьма.

– Ты ведь слышала об Иове? – спросил я.

– Имя знакомое. – Я прижался подбородком к ее плечу, она вздрогнула и обернулась. – Ты ведь не можешь всерьез верить, что все это – испытание, посланное нам Богом?

Я не знал, что ответить.

– Иов был самым праведным человеком на земле, – сказал я. – Но лукавый заявил, что легко верить в Бога, когда у тебя все так хорошо, как у Иова.

– Лукавый?

– Так сказано в Библии. Имеется в виду Сатана.

Несмотря на все несчастья, я разглядел на лице жены подобие улыбки.


– Как у адвоката, у меня нет возражений по этому пункту.

Когда я пересказал ей предание об Иове – как Господь позволил лукавому отнять у того все, чем он владел, убить его скотину и его десятерых детей, сделав его самого тяжелобольным, Ульрика кивнула.

– Стало быть, ты Иов? – сказала она.

Трудно было понять, шутит она или говорит это с презрением.

– Разумеется, нет. Жена Иова считала, что он должен был бы отвернуться от Бога после всех несчастий, случившихся с ним. И знаешь, что ответил Иов?

– Нет. Что же сказал Иов?

– Он ответил, что если мы берем от Бога все доброе, то должны принимать и злое.

Ульрика усмехнулась. Я не совсем понял, что это значило.

Затем она вздохнула:

– Мы не сможем тут оставаться.

– Что?

Ульрика смотрела мимо меня, снова устремив взгляд в окно.

– Ты видел сегодняшние новости в Сети?

– Да, мама звонила.

– Лунд – город маленький. Большинство знает, кто мы такие.

Мы продолжали стоять, глядя в темноту.

– Ну зачем же так драматизировать? – проговорил я.

– Ты даже не представляешь себе. Я столько раз с этим сталкивалась. Людям приходилось бежать, все побросав, и начинать жизнь с нуля в другом месте.

– Так ты думаешь, что Стеллу осудят?

Она взглянула на меня так, словно я ребенок, которого она вынуждена разочаровать:

– Возможно, суд первой инстанции ее оправдает. Пока рано строить догадки. Но это, собственно говоря, не имеет значения. Людской суд куда суровее. И народу вообще наплевать на выводы суда.

С этим я не мог согласиться:

– Ты все же преувеличиваешь.

– Вовсе нет. Неделя в изоляторе – и в глазах окружающих ты уже преступник. Даже если Стеллу оправдают, у тех, кто ее знает, навсегда останется зерно сомнений. Во всяком случае, если за это преступление не осудят никого другого.

Звучало это цинично. Возможно, сказывался горький опыт двадцати лет работы адвокатом по уголовным делам. И наверняка в ее рассуждениях была доля истины. Достаточно спросить самого себя: сколько раз я не воспринимал как данность, что подозреваемый виновен, хотя суд пришел к противоположному выводу? Если Стеллу оправдают, но никого другого не осудят за это преступление, многие, безусловно, усомнятся в ее невиновности.

– Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы мы уехали из Лунда?

Ульрика кивнула:

– Микаэль предложил мне одно дело в Стокгольме.

– Микаэль?

– Блумберг.

Я несколько раз сморгнул:

– А что за дело?

– У него есть для меня работа – большой процесс, который займет немало времени, несколько месяцев. Мы сможем жить в служебной квартире нашего адвокатского бюро в центре города, пока не подыщем себе что-нибудь свое.

– Переезжать?

Она обняла меня за шею:

– Если мы останемся в этом городе, нам будет только хуже.

От тепла ее рук я размягчился:

– А как же Стелла?