Подменыш

Аполлон обнаружил, что кивает, хотя сам не понимал почему. Слова Нишель не требовали согласия. Ему вдруг показалось, что он проверяет, держится ли голова у него на плечах. Судя по всему, она была на месте, но Аполлон не до конца в это верил. На всякий случай он проглотил остатки виски, чтобы вернуть себе уверенность.

– Она ничего не рассказала своему приятелю, – продолжала Нишель. – Он проявил фотографию позже, в темной комнате, и судьба снимка не имела отношения к Эмме. Дело было в том, что Эмма Валентайн сделала его сама. Ты понимаешь? Она всегда вела себя так, даже в детстве. Если она что-то задумала, это должно случиться, уж поверь мне. Тебе нравится думать, что ты решил дождаться ее в аэропорту, когда самолет задерживался, но я скажу тебе кое-что другое. Она находилась в самолете и не хотела, чтобы ты ушел. И ты не смог бы уйти, даже если бы попытался. Я понимаю, как это звучит, но я не преувеличиваю.

Нишель кивала несколько дольше, чем требовалось, невероятно наслаждаясь моментом. Потом она вернулась к истории про Эмму и фотографию.

– Ну, тот голландец проявил пленку, только когда вернулся в Амстердам. Однако он сразу понял, что снимок стоит сохранить. Он вставил фотографию в рамку и включил в свою выставку, а галерея его купила и с тех пор никогда не убирала. Я не была в Амстердаме, но Эмма показала мне копию фотографии. Я думаю, что владелец внес ее в каталог галереи.

– И? – спросил Аполлон, у которого так пересохло в горле, что он не сумел больше ничего сказать.

Он посмотрел в ту сторону, куда ушла его жена, чтобы воспользоваться туалетом. Насколько история, которую рассказала Нишель, сделает ее другой в его глазах? И почему Нишель решила так поступить? Неужели только из-за того, что напилась?

– Эмма никогда не была крупной девушкой, ты ведь знаешь? Но в Бразилии она выглядела стройной, а не слабой. Мышцы и кости, большие глаза, вот и вся Эмма. Жилистая и ожесточенная, обнаженная и бесстыдная. Она смотрит в камеру так, словно способна тебя видеть, кем бы ты ни был и где бы ни находился. Она похожа на колдунью, Аполлон. Этот снимок едва ли не самое красивое, что я видела в жизни.

Нишель смолкла и с удивлением посмотрела на бокал с портвейном, который держала в руке. Она залпом его выпила и со стуком поставила бокал на стол, перевернув его.

– А что голландец? – спросил Аполлон. – Как его зовут?

Нишель несколько секунд молча на него смотрела.

– Я пытаюсь сообщить тебе нечто важное, – прищурившись, заговорила она, – а тебя интересует чепуха.

– Ну, если это чепуха, ты вполне можешь ответить на мой вопрос, – заметил Аполлон.

Нишель протянула руку и сжала запястья Аполлона так, что ногти впились ему в кожу.

– Я пытаюсь рассказать тебе о третьем желании Эммы, – продолжала Нишель. – В некотором смысле я не нарушу ее доверия. Потому что это единственное, что еще не исполнилось.

Аполлон почувствовал боль, словно его ударили, и откинулся на спинку стула, словно Нишель его лягнула.

– Ладно, я слушаю, – пробормотал он.

Но прежде, чем она успела ответить, появился официант. Он бежал.

– Ваша жена! – закричал он, остановившись возле их столика. – Вы нужны вашей жене!





Глава 13




Вопрос, который Нишель так и не удалось задать Эмме и Аполлону, хотя она пыталась в тот вечер, – почему? Почему они решили рожать дома, ведь оба производили впечатление нормальных людей? Они не были крестьянами из третьего мира. Или богатыми белыми людьми, или чудиками, ненавидящими больничную систему. Проклятье, что же явилось причиной?

Тревога Нишель заметно усилилась, когда она расплачивалась по счету с официантом. Она подписывала чек по кредитной карте, когда появился Аполлон, державший Эмму под руку. Она выглядела такой покрасневшей и измученной, что Нишель достала телефон, чтобы набрать 911, когда официант унес подписанный чек. Эмма сказала Нишель, чтобы она никуда не звонила, Аполлон же попытался вручить ей деньги, но Нишель сказала ему, что собиралась заплатить за их ужин с того самого момента, как заказала столик, и сообщила об этом Эмме, как только они приступили к трапезе, – просто забыла поставить в известность Аполлона.

Он мог поесть! Так или иначе, но сейчас в его желудке были лишь хлеб и виски. Аполлону и в голову не могло прийти, что он будет слегка пьян во время рождения своего первого ребенка.

Нишель было еще труднее принять тот факт, что Эмма не хочет, чтобы они вызвали «Скорую помощь». Когда они вышли из «Були» – так быстро, как только способна женщина на девятом месяце беременности, – Эмма напомнила Нишель, что они намерены рожать ребенка дома. А машину «Скорой помощи» нельзя использовать как такси, ведь они отвезут ее в больницу. В яблочной комнате Нишель предложила хотя бы вызвать такси, заказать Lyft[8], но Эмма отклонила и это предложение. Они находились в центре, на Дуэйн-стрит, в вечер пятницы. Самый лучший автомобиль сможет выехать лишь на Вест-Сайд-Хайвей. А там будет такая пробка, какие бывают только в Пекине или Мумбаи. Поездка продолжительностью в час отсюда и до Вашингтон-Хайтс, или даже дольше.

Между тем станция метро «Чамберс-стрит» находилась всего в четырех кварталах. Они сядут на поезд Линии А и будут дома через тридцать пять минут.

Нишель, которая с трудом сдерживала раздражение, дошла с ними до угла Черч-стрит.

– Почему вы это делаете? – выкрикнула она. Алкоголь ударил ей в голову, и она дала волю чувствам. – Что с вами не так!

– Позвони Ким, – сказала Эмма, когда они перешли Рид-стрит.

Аполлон уже достал телефон. Старшая сестра; акушерка с лицензией. Ким Валентайн была у него на быстром наборе.

– Ким! – закричал Аполлон уже через несколько мгновений. – У Эммы начались схватки.

Ким ответила ему так тихо, что уличный шум помешал Аполлону ее услышать. Почему она говорит шепотом? Эмма медленно, но упрямо шагала вперед. Нишель шла за ними, отставая на полквартала, и что-то кричала им вслед, но ее голос стал невнятным, и Аполлону казалось, что она говорит на каком-то ненастоящем языке. Беременность тяжело дается женщинам, даже подругам приходится нелегко.

– Прекрати кричать, – прошептала Ким в телефон. – Я в кино. Подожди.

Они подошли к станции метро. Аполлону вдруг стало интересно, какой фильм смотрит Ким.

– Еще немного рано, – сказал он.

Они находились у спуска в метро. Нишель их догнала и неловко обняла Эмму.


– Она всего лишь на тридцать восьмой неделе! – сказал Аполлон, словно умолял Ким остановить схватки.

– Прекрати кричать, – повторила Ким. – Возможно, это ложные схватки Брэкстона Хикса[9].

Аполлон посмотрел на Эмму, которая повисла на Нишель, тяжело дыша в шею подруги. Они выглядели как сентиментальная парочка на выпускном вечере. Аполлона не волновало, что это может оказаться ложной тревогой, что-то вроде тестовых испытаний. Он хотел, чтобы Ким ушла из кино и села в машину. Она возила все необходимое в багажнике. Он хотел, чтобы она поехала на север, не обращая внимания на пробки. Возможно, они доберутся до своей квартиры раньше Ким, но очень скоро она будет с ними. И пусть потом дразнит их, сколько пожелает, если все окажется по Брэкстону Хиксу. Он переживет насмешки, только бы она приехала. Иначе как они вдвоем с Эммой будут рожать ребенка в своей квартире без посторонней помощи? Ким подготовила их к такому варианту, но из этого еще не следовало, что Аполлон всерьез его рассматривал. Идея выглядела настолько смехотворной, что он был готов заорать прямо здесь, на улице.

– Мы будем ждать тебя дома, – сказал Аполлон, надеясь, что его голос звучит спокойно. – Садись в машину.

– Я тебя люблю, – сказала Нишель, продолжая прижимать к себе Эмму. – Я тебя люблю.

Эмма коснулась головы Нишель и погладила ее волосы.

– С нами все будет в порядке, Нишель. Я тебе обещаю. С нами все будет хорошо.

– Ты не должна меня утешать! – вскричала Нишель и коротко рассмеялась.

– Твой отель находится совсем рядом, – прошептала Эмма, и Нишель показалось, что ей трудно говорить. – Ты до него доберешься?

После обучения домашним родам по методу Брэдли Аполлон знал, что, если Эмма в состоянии поддерживать разговор, значит, схватки еще не начались. Это помогло ему немного расслабиться. Даже после того, как Нишель обняла его на прощание и Аполлон повел Эмму вниз по ступенькам, он уже думал о шагах, которые ему предстояло сделать дома. Быстро надуть пластиковую ванную при помощи электрического насоса, вложить внутрь пластиковый вкладыш, прикрепить шланг. Аполлон помнил каждый шаг, он практиковался не меньше дюжины раз за последний месяц. Он знал свою работу, и это его успокаивало.

Аполлон еще не закончил разговор с Ким, которая что-то кричала, но, видимо, держала телефон так, что микрофон оказался чуть в стороне. Он постучал по трубке. Эмма цеплялась за перила, они спускались вниз.

– Мы идем в метро, – сказал Аполлон.

Ким смолкла на середине предложения, очевидно, услышала, что он сказал.

– Ты меня слышишь? – спросила она. Ким не стала ждать подтверждения. – Эмма! – закричала она. – Я уже в пути. Держись! Ты справишься!

И связь прервалась.

Наконец стала понятна причина, по которой Аполлон и Эмма решили рожать ребенка дома. Ким Валентайн переквалифицировалась из детской медсестры и стала акушеркой – после чего начала разговаривать как акушерка. В стиле всех неофитов, она пыталась всех привлечь в свою веру. Ким обращалась к друзьям и прежним сотрудникам, кузинам и случайным женщинам в лифтах. Она даже соглашалась беседовать с телемаркетёрами, чтобы иметь возможность обсудить с ними тему рождения детей дома. Вот почему, когда ее сестра забеременела, Ким сразу заявила, что станет ее акушеркой и роды состоятся дома. У Ким не было своих детей, но она растила Эмму с того момента, как той исполнилось пять лет. С ее мнением следовало считаться. Для Ким имело огромное значение то, что она станет тетей. Только домашние роды для Эммы; и Ким будет ее акушеркой. Все очевидно, и никаких сомнений.

Они сообщили о своем решении Аполлону во время позднего завтрака в кафе на Форт-Вашингтон-авеню. У него возникли вопросы, но это было лишь проявлением любопытства, а не сопротивление. К концу дня он уже сидел за компьютером и изучал надувные бассейны для родов. Ким обещала, что устроит ему скидку.

Аполлон и Эмма спустились по лестнице до конца и протиснулись через турникет. Им не пришлось долго ждать. Поезд Линии А приехал в рекордное время. Они сели в вагон на Чамберс-стрит, чувствуя, что на них снизошло благословение.





Глава 14




Когда Эмма и Аполлон садились в поезд Линии А, они находились в таком возбуждении, что не обратили внимания на других пассажиров. Они даже не заметили, был ли в вагоне еще кто-то. Эмма отказалась сесть и вцепилась в один из поручней, Аполлон встал рядом, чтобы она могла перенести часть веса на него. Двери вагона закрылись, поезд с шипением тронулся, и они услышали, как совсем юный парнишка крикнул:

– Время шоу, леди и джентльмены, время шоу!

– Время шоу! – повторили сразу три голоса.

Эмма застонала. Аполлон не знал, что стало тому причиной – боль от схваток, или она увидела, что четверо мальчишек начали танцевать в вагоне. Группа молодых людей, в основном в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет, работала в Нью-Йоркском метро, как на карнавалах на Среднем Западе. Один занимался записями – музыка была такой громкой, что заглушала стук колес; трое других танцевали брейк, модифицированный для вагонов метро. Парни неплохо зарабатывали на Линии А, но никогда не оказывались так далеко в центре. Обычно они выступали на перегоне от 59-й улицы до 125-й, достаточно долгая поездка, чтобы каждый из команды успел показать все свои трюки и получить вознаграждение от пассажиров. Но сегодня они оказались на Чамберс-стрит, поздно вечером, как раз в тот момент, когда Аполлону и Эмме требовалось немного покоя. Парни сгрудились в дальнем конце вагона, спиной к Аполлону и Эмме. Казалось, прежде чем приступить к обычному шоу, они решили немного потренироваться.

– Это невыносимо, – сказала Эмма, когда поезд мчался к следующей остановке.

– Я попрошу их выключить музыку, – сказал Аполлон, но, как только он сделал шаг в их сторону, она схватила его за руку и потянула обратно.

– Меня стошнит, если я и дальше буду стоять, – сказала она.

Поезд выехал из туннеля и подкатил к станции «Канал-стрит». Только теперь Аполлон в первый раз оглядел вагон и обнаружил, что в нем не более десяти человек, считая четверых танцоров.

– Если твой мужчина не может это сделать… – спокойно начал один из парней, как актер, репетирующий роль.

– Оставь его дома! – ответили трое других.

Аполлон понимал, что они не успеют выйти из вагона и пересесть в следующий, пока открыты двери. Он не собирался рисковать, ведь у Эммы могли в любой момент возобновиться схватки. Получалось, что им придется вытерпеть все представление до конца.

– Черные парни оголяются? – спросил лидер парней.

– Нет, только расслабляются! – хором отозвались остальные.

Эмма покачивалась, стоя на месте и надув щеки, потом она поднесла одну руку к губам. Аполлон прижался к ней, чтобы поддержать, пытаясь понять, что они станут делать, если ее стошнит. Кого оставшиеся в вагоне несколько пассажиров будут ненавидеть больше – танцоров или пару, перепачканную рвотой? О, Нью-Йорк.

На Западной Четвертой улице Аполлон осторожно опустил Эмму на угловое пластиковое сиденье. Но, как только она села – и весь ее вес начал давить на копчик, – она снова качнулась вперед, и ее лицо напряглось. Сидеть было больно, но, если она встанет, ее вырвет, а им ехать еще десять остановок.