Подольские курсанты

— Шемякин, к орудию! — Голос Алешкина потонул в грохоте боя.

Митя свалил с себя застреленного фрица, вскочил на ноги и кинулся к доту. За ним устремились оставшиеся в живых артиллеристы. Пехотинцы закончат и без них. Сейчас главное — не пропустить на позиции танки!

Свинцовая очередь настигла Шемякина у самого входа. Обернувшиеся на крик Алешкин и оказавшаяся тут же Маша видели, как Митя испуганно вскинул руки и округлил глаза, словно не желая понимать, что это случилось именно с ним. Он еще успел выкрикнуть что-то невнятное, прежде чем упал вниз лицом и замер.

— Митя! — Маша бросилась к нему, расстегивая на ходу санитарную сумку. — Митенька! Все будет хорошо! — Она кричала так, будто пули попали не в него, а в нее, будто и она ощутила ту самую боль, которая только что пронзила его тело.

Маша разорвала на нем одежду и, пачкаясь кровью, стала разматывать перевязочный пакет.

— Потерпи! Сейчас я все сделаю!

Митя открыл глаза и постарался улыбнуться:

— Маша, это уже не нужно…

— Нужно! — Маша хотела прикрикнуть на непослушного бойца, но от отчаяния ее голос сорвался, и получилось, будто она взвизгнула — от боли и от досады.

В это время раздался орудийный выстрел. Расчет открыл огонь по приближающимся танкам. Звякнула стреляная гильза, внутри дота запахло сгоревшим порохом и гарью, густые клубы дыма окутали крохотное пространство. Маша недовольно поморщилась и постаралась закрыть собой Митю, одновременно понимая, что все ее усилия укрыться от удушливого смрада тщетны.

— Ты всегда была упрямой… — Митя продолжал смотреть на нее ясными глазами. — Маша…

— Разве? — Ей очень хотелось казаться серьезной. Но дрожащий голос и непослушные слезы предательски выдавали в ней нахлынувшее отчаяние. — Попробуй пошевелить рукой.

Митя напрягся, но ничего не получилось. Рука не слушалась. Жили одни только пальцы. Он крепко, что было сил, сжал ее руку.

— Помнишь, тогда на речке, когда я с обрыва прыгнул и чуть не утонул… ты меня тащила по песку, плакала и просила не умирать… а я ведь смотрел на тебя… украдкой…

— Ты так хорошо улыбаешься! — Маша уже не сдерживала слезы. — Улыбайся, пожалуйста!

Грянул новый выстрел.

— Есть! — радостно выкрикнул Алешкин. — Бронебойным!

Рядом шла война. Гремело орудие, рвались снаряды. Снаружи все еще слышались звуки рукопашной: людская возня перемежалась потоком брани и редкими выстрелами.

— Сколько нам тогда было? — Митя смотрел куда-то вверх, пытаясь разглядеть давно ушедшее детство. — Сколько, а, Маш? — Оказывается, Митя не бредил, а ждал ответа, и она постаралась собраться, напустить на себя серьезность:

— Мне семь, а тебе восемь.

— Я как раз тогда влюбился в тебя. — Он сильнее сжал ее руку, как будто не хотел тратить силы на другие слова. Но вдруг насупился и твердо посмотрел в ее заплаканное лицо: — Скажи, а ты Сашку правда сама поцеловала?

Маша опустила глаза и мелко-мелко закивала в знак согласия.

— Это хорошо… ты всегда все решала сама… это хорошо, что ты честно…

Вместе с грохотом очередного выстрела в помещение ворвался возбужденный Сашка:

— Товарищ лейтенант, атака отбита! Немцы отошли на первую линию, залегли. Наши пехотинцы держат их на мушке…

Алешкин только махнул рукой, не отрываясь от панорамы. Но Сашка уже не видел этого. Он испуганно уставился на забинтованного, лежащего прямо на полу Митю и сидящую рядом с ним заплаканную Машу.

— Что с ним?

Маша собралась было ответить, но ее опять стали душить слезы, и она отвернулась к бетонной стене.

Сашка присел на корточки рядом.

— Митя, ты чего, Мить?! Посмотри на меня!

Шемякин из последних сил открыл уже не видящие глаза и, похоже, только по голосу узнал товарища:

— Саня…

— Маша, сделай же что-нибудь! Можно же что-то сделать?! — Сашка с надеждой крикнул Маше, но та, не поворачиваясь, только покачала головой.

Митя так и умер, держа их обоих за руки.



В следующий миг дот содрогнулся от мощного разрыва. Чудом уцелевшая пушка отпрыгнула назад, упершись растопыренными станинами в бетонный упор. Сраженный наводчик грузно рухнул возле орудия.

— Лавров, к панораме! — Оглушенный Алешкин проорал это почти машинально, видя перед собой только наступающих немцев: между горящими «тридцатьвосьмыми» и «четверками» пробирались новые танки, целясь прямо в амбразуру. Стараясь зайти с флангов, к доту снова подкрадывалась немецкая пехота.


— Товарищ лейтенант! Получен приказ отходить. Меня послали к вам передать приказ. — Сашка вдруг вспомнил, что ему говорил Шаповалов. Все, что случилось потом — затяжная рукопашная, смерть Мити, новая атака немцев — все вдруг вытеснило из головы самое главное — приказ отходить с занимаемых позиций.

Алешкин ненадолго задумался. Потом вытер лицо черной от копоти рукой и спокойно, будто в учебном классе, произнес:

— Правильно. Отходите. Я задержусь здесь, прикрою.

Сашка уставился на него непонимающим взглядом:

— Товарищ лейтенант, да как вы тут один-то? Никого же не осталось!

— Отставить разговоры! — Голос командира стал привычно громким и уверенным: — Приказываю: отходить через позицию Шаповалова. По возможности захватите пару раненых.

Он снова приник в амбразуре. Со стороны реки на позиции артиллеристов с тупым упорством лезла новая цепь танков. Серо-зелеными потоками между ними текли колонны пехоты. А в соседнем доте ничего не было слышно: то ли, согласно приказу, они успели покинуть позиции, то ли отходить после недавнего боя было уже некому.

— Уходите! Это приказ, Лавров! — Алешкин обернулся к Сашке. Возле раскаленного орудия они остались втроем: раненый лейтенант, наводчик и санинструктор. — А, черт с вами…

Алешкин повернулся к орудию и стал здоровой рукой запихивать снаряд в казенник. Сашка сунул Маше лежавшую рядом винтовку, толкнул ее к выходу, велел пробиваться к своим, а сам бросился помогать лейтенанту. Припал к панораме и привычным движением закрутил маховики наводки.

— По гусенице. С упреждением. — Алешкин командовал спокойно и уверенно, эта уверенность передавалась Сашке. Ствол орудия стал медленно нащупывать цель.

— Огонь!

Сашка моментально нажал на рычаг! Выстрел! Ближний танк споткнулся на полном ходу и замер на месте, идущий за ним следом едва не наткнулся на него. Из откинувшегося башенного люка потянулся черный шлейф дыма, будто кто-то принялся размахивать черным флагом.

Довольные артиллеристы переглянулись друг с другом.

— Хороший ты наводчик, Лавров. — Алешкин подмигнул Сашке и полез в нагрудный карман. Достал оттуда фотографию. Сквозь дым Сашка разглядел изображение женщины и маленького мальчика. В училище знали, как горячо любил лейтенант свою семью.

Алешкин мазнул по щитку раскисшей глиной и прилепил на нее заветную фотографию. Теперь они снова были вместе.

— Ты когда-нибудь был на Красной площади?

Сашка удивился такому вопросу: самое время!

— Не-а, не был. В Туле был. Там тоже кремль есть. А она что, прямо вся красная?

— Зачем? Нет. Стена светлая, брусчатка черная. А «красная» на Руси означало «красивая»… Так до сих пор и не свозил я Вовку. — Алешкин бросил задумчивый взгляд на фотографию.

— Свозите еще. — Сашка хотел сказать еще что-то, но в это время вырулившая из-за подбитого танка «четверка» окуталась густой стеной дыма и земли.

— Ага! — радостно крикнул Алешкин. — Это же Мусеридзе! Жив соседушка! Молодец!

Неожиданно сразу несколько танков второй волны повернули в сторону дота Мусеридзе, намереваясь, пока видна цель, накрыть ее прицельным огнем или раздавить гусеницами. Повернули и не поняли, что оказались под прицелом дота Алешкина.

— Вон тот здоровый — «Штуг», «Штурмгешютц-3». Броня как у бегемота. Даже по борту — 30 миллиметров… Бей пока по второму, у него бока слабые. Стреляй без команды!

Сашка припал к панораме, поймал в перекрестье идущую следом за «Штугом» «четверку» и быстро нажал на рычаг. Он так и не понял, что раздалось раньше — грохот выстрела или пронзительный крик появившейся на пороге Маши. Сашка успел только заметить, как выбранную им цель обнял черный фонтан земли.

— Там немцы! С автоматами! Совсем рядом! А у меня патроны кончились! — Маша растерянно махала руками в сторону тыловых окопов. И, словно в подтверждение грозящей доту опасности, в дверной проем влетела немецкая граната.

Первым среагировал Сашка. Он метнулся на пол и успел схватить деревянную ручку, еще секунда, и граната закатилась бы под станину. Маша завизжала от страха, но вовремя отскочила в сторону. Лавров успел выбросить гранату из дота. Вслед за взрывом послышалась немецкая брань: фашисты сумели вплотную подобраться к позиции артиллеристов.

— Держи. — Алешкин протянул Маше свой наган и вернулся к орудию.



Позиция лейтенанта Алешкина, вовремя поддержанная огнем соседних дотов, оставалась все еще неприступной. Только к исходу дня, оказавшись наглухо в окружении, защитники дота поняли, что не смогут выполнить приказ и отойти с рубежа. Радовало одно: подобраться к ним ближе было просто невозможно. Все пространство перед огневой точкой было уставлено горящими вражескими танками. И поэтому сразу несколько немецких атак захлебнулись на этом рубеже.

Алешкин наблюдал в амбразуру, как разворачивается, бешено вращая гусеницами, последний из уцелевших танков — тот самый «Штуг» с толстой, почти непробиваемой броней.

Лейтенант бросил взгляд на оставшиеся снаряды.

— Лавров, ищи уязвимое место. У нас остался один бронебойный, остальные этого гада не возьмут.

Сашка припал к прицелу, закрутил маховики наводки. Хоть бы какая щель! Но у этого танка нет башни, а значит, и нет уязвимого ее основания! Он и вправду похож на приземистого бегемота с толстой непробиваемой кожей.

Совсем рядом раздался выстрел из нагана. Алешкин с Лавровым невольно обернулись: испуганная Маша только что уложила немца, подобравшегося к дверям дота.

Они с Сашкой встретились глазами: оба светились неподдельным счастьем, юношеским блаженством, так много обещавшим и так быстро закончившимся. Времени хватило только на взаимную улыбку, благодарную и одновременно прощальную.

— Лавров! — Лейтенант вернул задумавшегося Сашку в действительность. — Помнится, на учениях ты макету прямо в ствол снаряд загнал? Было такое?

— Так точно! — Сашка обрадовался намеку и принялся доводить наводку, совмещая перекрестье с черным отверстием ствола «Штуга». Словно почуяв опасность, фашисты опустили ствол вровень с амбразурой и замерли за секунду до выстрела.

Медлить нельзя! Алешкин и Лавров, словно две пружины, сжатые до последнего предела, слились с орудием и не расслышали, как вскрикнула и сползла на пол отброшенная к стене автоматной очередью Маша. Вслед за тем влетели через дверной проем сразу три немецкие гранаты, и радостно заорали гитлеровцы, прятавшиеся снаружи.