Подсказчик

В это время в полицейском фургоне Борис натягивал на себя бронежилет.

— Я хочу попасть вовнутрь, — заявил он, увидев Милу на пороге фургона. — Они не смогут запретить мне сделать этого, я намерен туда пойти. — Молодой человек не мог смириться с мыслью, что Роке поручит группе особого назначения проникнуть в дом первой. — Они только и умеют, что громить все подряд. А в доме нужно двигаться в условиях полной темноты.

— Думаю, они справятся, — прозвучал ответ Милы, но в ее словах не было намерения спорить.

— И сумеют сохранить улики? — с явной иронией в голосе спросил Борис.

— Тогда я тоже хочу попасть туда.

Борис остановился на мгновение и, не говоря ни слова, посмотрел на девушку.

— Думаю, что заслужила это, ведь именно я поняла, что существует некое послание…

Борис прервал ее, бросив второй бронежилет.

Вскоре они вышли из фургона и направились к Горану и Роке с решимостью добиться от них признания своих доводов.

— Этот вопрос даже не обсуждается, — сразу отказал им старший инспектор. — Такая операция только для сил специального назначения. Я не могу позволить себе подобное легкомыслие.

— Послушайте, инспектор… — Борис вплотную приблизился к Роке, и тот не смог отвести взгляд в сторону. — Пошлите меня и Милу на разведку. Другие войдут в дом, только если в этом будет реальная необходимость. Я бывший солдат и разбираюсь в этих вещах. Стерн уже двадцать лет в полиции и может это подтвердить. Если бы у него не отняли почку, он также стоял бы сейчас со мною, и вам это прекрасно известно. А что касается Милы Васкес — она одна проникла в дом маньяка, насильно удерживавшего у себя мальчика и девочку.

«Если бы Борис знал, как все было на самом деле, как я подвергала риску свою жизнь и жизнь заложников, он никогда бы не поддержал мою кандидатуру», — с горечью подумала Мила.

— Ну, рассудите сами: если где-то еще продолжает жить девочка, то уже не долго осталось. Каждая картина преступления дает нам все новые подробности о похитителе. — Борис указал на дом Ивонн Гресс: — Если там внутри есть что-то, что сможет приблизить нас к Альберту, то вполне законно наше желание быть, хотя бы временно, уверенными в том, что дом не будет разрушен. А единственный способ добиться этого — послать нас.

— Я так не думаю, — невозмутимо ответил Роке.

Борис взглянул старшему инспектору прямо в глаза:

— Вам мало проблем? И так уже довольно трудно…

«Эту фразу можно принять за скрытую угрозу», — подумала Мила. Удивительно, что Борис обращался к своему начальнику в таком тоне. Со стороны это походило на выяснение отношений только между этими двумя людьми, исключая как Милу, так и Гавилу.

Роке задержал взгляд на криминологе: ему нужен был совет или хотя бы присутствие кого бы то ни было, кто разделил бы с ним ответственность за принятие такого решения.

Но Горан всего лишь кивнул, не обращая внимания на уместность своего поведения.

— Надеюсь, что мы не пожалеем об этом. — Старший инспектор нарочно сказал «мы», дабы подчеркнуть их совместную с Гораном ответственность.

В этот момент к ним подошел один из техников с тепловым датчиком в руках.

— Господин Роке, сенсоры засекли что-то на втором этаже… Нечто живое.

И все снова посмотрели в сторону дома.



— Данный объект постоянно находится на втором этаже и никуда не перемещается, — передал по радио Стерн.

Борис, прежде чем повернуть ручку входной двери, одними губами сосчитал в обратном порядке от одного до десяти. Запасной ключ ему дал начальник внутренней охраны: у них на всякий случай хранились ключи по одному от каждой виллы.

Мила заметила сосредоточенность Бориса. За их спиной находились сотрудники группы специального назначения, в любую минуту готовые на штурм. Молодой человек вошел в дом первым, девушка проследовала за ним. В руках у них были заряженные пистолеты, а на голове — специальные береты с наушниками, микрофоном и встроенным маленьким фонариком на уровне правого виска. Стерн снаружи руководил их действиями, а помимо этого еще и следил по монитору за сенсорными датчиками. Изображение представляло собой все многообразие цветовой гаммы, указывавшей на разную температуру тела: от голубого до желто-красного. Различить очертания предмета не представлялось возможным.

Но это нечто походило на лежавшее на полу тело.

Речь вполне могла идти о раненом человеке. Но прежде чем убедиться в этом, Борису и Миле, согласно установленному порядку, следовало произвести тщательную разведку дома на предмет безопасности комнат.

Снаружи были установлены два огромных мощных прожектора, освещавшие с двух сторон фасады дома. Но сквозь плотно задернутые шторы их свет едва проникал внутрь. Мила попыталась приучить глаза к темноте.

— Все в порядке? — шепотом спросил ее Борис.

— В порядке, — ответила она.

Горан Гавила стоял там, где прежде была лужайка дома Кобаши, страстно желая закурить, словно не делал этого очень давно. Он беспокоился. В первую очередь за Милу. В передвижной установке рядом с ним сидела Роза Сара и просматривала отснятый по внутренней сети камерами видеонаблюдения материал. Действительно, между стоявшими друг напротив друга виллами была некая связь, и вскоре они узнают, какая именно.

Первое, что бросилось Миле в глаза в доме Ивонн Гресс, — это полный беспорядок.

Из прихожей открывался вид на гостиную, находившуюся по левую сторону, и кухню, что была справа. На столе громоздилась куча открытых коробок с хлопьями, полупустых бутылок апельсинового сока и пакетов с прокисшим молоком. Здесь же валялись и пустые банки из-под пива. Кладовая была открыта, и часть продуктов раскидана по полу.

У стола стояли четыре стула. Но только один из них был сдвинут с места.

В мойке было полным-полно грязных тарелок и сковородок с присохшими ко дну остатками пищи. Мила посветила фонариком на холодильник: на его дверце под магнитом в виде черепахи висела фотография улыбающейся женщины лет сорока, обнимавшей мальчика и девочку постарше.

В гостиной перед экраном огромного плазменного телевизора на журнальном столике стояли пустые бутылки из-под крепких алкогольных напитков, пивные банки и пепельница, переполненная окурками. Кресло было выдвинуто на середину комнаты, на ковре виднелись следы грязных ботинок.


Борис жестом привлек внимание Милы и глазами указал ей на вешалку, давая понять, что дальше им следует идти по отдельности, а затем вновь встретиться у лестницы, ведущей на верхний этаж. Он указал ей на комнату, находившуюся за кухней, оставляя за собой библиотеку и кабинет.

— Стерн, наверху по-прежнему все спокойно? — прошептал он по радио.

— Лежит без движения, — прозвучал ответ.

Они кивнули друг другу, и Мила направилась в указанном ей направлении.

— Ну вот, наконец, — произнесла в этот момент Роза Сара, не отрываясь от монитора. — Посмотрите-ка сюда…

Горан заглянул ей через плечо: согласно надписи на полях экрана, эти кадры появились девять месяцев назад. Тогда вилла Кобаши представляла собой всего лишь стройплощадку. При ускоренном просмотре рабочие, словно муравьи, с безумной скоростью носились вокруг незавершенного фасада здания.

— Вот посмотрите сейчас…

Роза перемотала запись немного вперед до кадров с закатом, когда все рабочие покидали стройку, с тем чтобы отправиться домой, а на следующий день вернуться обратно. Затем женщина поставила запись на нормальный режим воспроизведения.

В этот самый момент на экране у входной двери дома Кобаши что-то показалось.

Стоявшая неподвижно, словно в ожидании чего-то, тень. Она курила.

Огонек сигареты выдавал присутствие человека, который находился внутри дома дантиста и ждал, пока окончательно не наступит вечер. Когда стало довольно темно, он вышел на улицу. Огляделся, затем прошел несколько метров, отделявших его от дома напротив, и без стука вошел внутрь.

— Послушайте меня…

Мила находилась в мастерской Ивонн Гресс, среди сваленных в кучу в одном из углов комнаты холстов, мольбертов и разбросанных повсюду красок. Услышав в наушники голос Горана, девушка остановилась.

— Кажется, мы поняли, что случилось в этом доме.

Мила ждала продолжения тирады.

— Мы имеем дело с паразитом. — Мила не понимала, о чем шла речь, но Горан пояснил: — Один из рабочих, занятых на строительстве дома Кобаши, каждый вечер оставался внутри строящегося помещения до самого его закрытия, чтобы затем проникнуть в соседний дом. Полагаем, что он мог… — криминолог позволил себе сделать паузу, чтобы как можно лучше охарактеризовать леденящий душу смысл этого высказывания, — быть причастным к убийству семьи, там проживавшей.

Пришелец овладевает новым гнездышком, приобретая свойства иного рода. Воспроизводя их в гротескном подражании, он убеждает себя в том, что является их частью. Своей тлетворной любовью он охватывает все подряд. Он не желает быть отвергнутым, как чужеродное тело. Он, устав от притворства, бросает свою новую родню и ищет другое гнездо для разорения.

Рассматривая в мастерской Ивонн признаки прошлого пребывания здесь хозяйки, Мила вспомнила про личинки Sarcophaga carnaria, белевшие на ковре гостиной семейства Кобаши.

Затем девушка услышала голос Стерна:

— Как давно это было?

— Шесть месяцев назад, — прозвучал ответ Горана.

Мила почувствовала резь в животе. Почему так случилось, что Ивонн и ее дети стали пленниками психопата, который мог делать с ними все, что ему заблагорассудится? И это в окружении десятка других домов, других семей, отгородившихся в этом месте для богачей, полагая, что таким образом могут избежать мерзости окружающего мира, доверившись абсурдному идеалу безопасности.

Шесть месяцев. И никто ничего не заметил.

Каждую неделю стригли траву на лужайке, и розы на клумбах продолжали принимать любовную заботу садовников жилого комплекса. Освещение портика включалось все вечера напролет в соответствии с расписанием, утвержденным уставом кондоминиума. Дети гоняли на велосипедах или играли с мячом на аллее перед домом, женщины, прогуливаясь, болтали друг с другом о том о сем и обменивались рецептами десертов, мужчины делали воскресные утренние пробежки или мыли машины перед гаражами.

Шесть месяцев. И никто ничего не видел.

Никто не задавался вопросом, почему эти шторы были задернуты даже днем. Не заметил скопившуюся в почтовом ящике почту. Никто не обратил внимания на отсутствие Ивонн и ее детей по случаю проведения светских мероприятий, таких, как, например, осенний бал или лотерея 23 декабря. Рождественские украшения — одинаковые для всего комплекса — развешивались, как это принято у верующих, снаружи и внутри домов, а после праздников убирались. Звонил телефон, Ивонн и ее дети не открывали дверь, когда кто-нибудь стучался к ним. И все-таки никто ничего не заподозрил.

Единственные родственники Грессов жили недалеко отсюда. Но и им это молчание, длившееся так долго, не показалось странным.

И за все это время маленькая семья каждый день взывала, надеялась, молила о помощи или о внимании к себе, которого они, увы, так и не дождались.

«Наверное, речь идет о садисте. Это было его игрой, развлечением, кукольным домом», — поправила себя Мила, вспомнив о том, во что был одет труп девочки, оставленный Альбертом на диване Кобаши.

Мила подумала про насилие, бесчисленное количество раз выпавшее на долю Ивонн и ее детей за этот продолжительный отрезок времени. Шесть месяцев истязаний. Шесть месяцев мучений. Шесть месяцев агонии. Но если хорошенько подумать, то не такой уж он и подонок в сравнении со всем остальным миром, забывшем об их существовании.

И «блюстители порядка», несмотря на свое круглосуточное дежурство как раз напротив их дома в состоянии полной боевой готовности, ни о чем не догадывались! Они также, будучи в некоторой степени виновными в случившемся, стали невольными соучастниками преступления. И она тоже.

«Еще раз, — подумала Мила, — Альберт выставил напоказ ханжество той части рода человеческого, что считает себя „нормальной“ только потому, что не убивает невинных детей, отрезая им руку. Но они способны на другое, не менее тяжкое преступление — безразличие».

Борис прервал размышления Милы.

— Стерн, как дела наверху?

— Дорога свободна.

— Хорошо, тогда мы поднимаемся.

Они встретились, как и было условлено, у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, туда, где находились спальни.