Погружение в отражение

Наконец Ирина оказалась в просторной приемной с тяжелыми шторами на окнах и мясистой монстерой в углу. Тут чуть уловимо пахло настоящим кофе, а за столом перед дверью сидела до неправдоподобности ухоженная секретарша средних лет. С дежурной улыбкой она указала Ирине на стул в ряду, где уже сидело несколько посетителей.

Ирина приуныла – когда до нее еще дойдет…

Поймав на себе заинтересованные взгляды мужчин из очереди, она не смогла сдержать улыбки. Надо же, проклинала Аллочку, но зато теперь оттого, что страстно хотела утереть нос заклятой подружке, выглядит уж точно не хуже секретарши.

Даже этих выхолощенных партийных бычков смогла отвлечь от их проблем мирового масштаба.

Ирина широко улыбнулась, скрывая раздражение от предстоящего долгого ожидания.

«А что ты хотела? В Советском Союзе без очереди не бывает ничего, по крайней мере для обычных граждан».

Она достала из сумки книжечку «Нового мира», которую дала почитать сестра, и только нашла место, где остановилась, как секретарша пригласила ее в кабинет.

Подойдя к двери, Ирина не смогла удержаться от победной улыбки. Чувство избранности оказалось очень приятным.

Начальник отдела оборонной промышленности был, видно, таким образцовым коммунистом, что даже внешне оказался похож на красную звезду, наряженную в костюм-тройку.

Он галантно встретил ее возле двери, провел к столу и помог сесть, а сам устроился не за своим столом, а на стуле напротив. Предложил чай-кофе, а когда Ирина отказалась, налил ей воды из графина в тонкостенный стакан со сдержанным цветочным узором.

– Ирина Андреевна, я пригласил вас, чтобы побеседовать о процессе, который вы сейчас ведете, – вкрадчиво начал он, – нет ни малейших оснований сомневаться в вашей компетентности, но согласитесь, совет старшего товарища никогда не повредит в нелегком деле.

– Не повредит, – согласилась Ирина кисло, понимая, что сейчас ее будут ломать под оправдательный приговор и вряд ли выпустят, пока она его не гарантирует.

«А с другой стороны, почему бы и не обещать? – усмехнулась она про себя и отпила немного воды. – Партия нам тоже много чего обещала, например коммунизм в восьмидесятом году, а что-то пока его не видно».

– Я убежден, что мой партийный долг – помочь вам досконально разобраться в этом деле. Все-таки вы молодая женщина, почти девочка…

– Ну какая там девочка!

– Не спорьте, – завотделом кокетливо погрозил ей пухлым пальчиком, похожим на игрушечную цистерну, – для меня, старого пса, вы совсем еще девочка, и мне больно думать, что вам приходится единолично брать на себя ответственность за чужую жизнь.

– Почему единолично? Со мной два народных заседателя, обладающие равными правами с судьей. Они активно работают…

– Теоретически да, но окончательное решение за вами.

– Надеюсь, что так.

Красная звезда подлил ей еще водички, а заодно наполнил стакан и себе и залпом выпил.

– Ирина Андреевна, вы показали себя вдумчивым, даже въедливым в хорошем смысле специалистом, сильным и самостоятельным человеком. Такие люди нам нужны.

– Спасибо.

– Очень нужны, – повторил он с нажимом, – откровенно говоря, я был удивлен, когда узнал, что вы до сих пор состоите кандидатом в члены КПСС. Отчего так?

Завотделом пытливо заглянул ей в лицо, Ирина потупилась.

Когда вышел комсомольский возраст, она, как все, подала заявление в партию. Ее утвердили кандидатом, и этого оказалось достаточно, чтобы не привязывались, как это приговоры выносит судья без коммунистического правосознания.

В районном суде на это смотрели сквозь пальцы, а в городском, видимо, не прокатит. Придется как в грубом анекдоте: «сегодня в говно, завтра в партию».

– Так в чем же дело, Ирина Андреевна?

– Сомневалась, что достойна, – буркнула она.

– Что вы, дорогая вы моя! – от избытка чувств завотделом встал и развел руками, отчего сходство с красной звездой стало тождественным, – если не вы, то кто же? Я доведу до сведения секретаря вашей парторганизации, чтобы немедленно исправили это упущение. Мы никак не можем разбрасываться такими людьми!

Ирина неловко поблагодарила, а завотделом подошел к ней и тяжело положил руку на плечо:

– Партия ценит умных и волевых людей, дорогая Ирина Андреевна, так что поверьте мне, у вас очень большое будущее.

Она пожала плечами.

– А вы напрасно так! Человек должен приносить пользу родной стране, максимально используя свои способности. А вы уже доказали, что способны на многое, и, дорогая Ирина Андреевна, представляется мне, что вы должны стать не меньше чем депутатом Верховного Совета, если хотите полностью реализовать свой потенциал.

– Спасибо, – пробормотала Ирина.

– А как вы думали? Не по-ленински это, не по-коммунистически – кадры разбазаривать!

«Все понятно, – вздохнула Ирина, – наживку он мне бросил, уверен, что я заглотила, сейчас подсекать начнет».

– Ваш вопрос уже решается на соответствующем уровне, а сейчас я пригласил вас, чтобы предостеречь, не дать вам совершить вполне понятную, но роковую ошибку.


Ирина кивнула и выпила несколько глотков воды, с неудовольствием заметив, что от помады на тонком, почти прозрачном стекле остался некрасивый след.

– Мы все воспитаны в глубоком уважении к героям, а коммунистические идеалы святы для каждого советского человека, – сказал завотделом задушевным тоном, – и ничего нет удивительного в том, что нам трудно поверить, что под маской героя, инвалида войны, орденоносца, активного комсомольского работника скрывается настоящее чудовище. Разум нормального человека просто отказывается это признать, не правда ли, Ирина Андреевна?

Она пожала плечами:

– К сожалению, доказательства…

– Вот именно! Доказательства! Факты – вещь упрямая, и порой под их давлением нам приходится принимать то, что противоречит нашим представлениям.

«Ого, это что-то новенькое! – Ирина глотнула еще воды, чтобы скрыть усмешку. – Принципиально новенькое, я бы сказала. Подтасовывать факты под идею – это же фундаментальный принцип нашего бытия».

– Член КПСС обязан служить примером коммунистического отношения к труду и выполнения общественного долга, – провозгласил завотделом, – и люди должны видеть, что мы боремся за чистоту наших рядов. Еремеев надеялся всю жизнь скрываться под маской верного ленинца, но, к счастью, этот номер у него не прошел! Сейчас, знаете ли, находятся отдельные незрелые личности, которые недовольны, что якобы у нас какие-то привилегии. Так вот коммунист имеет только одну привилегию – как можно больше работать!

Завотделом перевел дух, приосанился и продолжал:

– Народ должен увидеть справедливость советского правосудия! Не должно быть никаких поблажек, ни малейшего снисхождения, а только самый суровый приговор!

– Но…

– Самый суровый, Ирина Андреевна! Кому много дано, с того и спрос больше, а Еремеев получил полной горстью, уж поверьте. С ним носились как с любимым ребенком! И орден пожалуйста, и такую должность… Слыханное ли дело, из комсорга полка сразу секретарем комсомольской организации крупнейшего объединения! И чем он отплатил за высокое доверие? Даже вслух произнести страшно! Какую тень бросил на ВЛКСМ! Ирина Андреевна, вы только представьте себе, что начнется, когда об этом процессе пронюхают вражеские голоса!

– Я предлагала сделать процесс закрытым.

– Разумное предложение, но недальновидное, – покачал головой хозяин кабинета, – информация все равно просочится за границу, ведь у нас, к большому сожалению, проживают не только бытовые сплетники, но и диссиденты, радующиеся любой возможности опорочить свою Родину. Лучше уж так. Пусть мир видит, что, хоть у нас и есть отдельные уроды, мы с ними безжалостно боремся.

– Вы совершенно правы.

– Надеюсь, мы с вами поняли друг друга?

– Безусловно.

Завотделом растопырил коротенькие руки так, будто хотел ее обнять, Ирина поняла намек и поднялась. Итак, могущественный партайгеноссе потратил кучу своего бесценного времени, чтобы убедить ее в том, в чем она и так не сомневалась. Почти не сомневалась.

Она пошла к двери, но завотделом вдруг вкрадчиво взял ее под руку и прижал к своему теплому боку.

– Позвольте дать вам еще один совет, – шепнул он, – по-товарищески, по-стариковски… Вы мне глубоко симпатичны, Ирина Андреевна, поэтому скажу без обиняков: оставьте вы своего обормота.

– Что?

– Вас ждет головокружительная карьера, но связь с антисоциальным элементом сильно ее затормозит.

– Простите…

– Вы меня слышали, Ирина Андреевна, а выводы делайте сами. Вы молодая интересная дама, зачем вам портить себе блестящее будущее ради морально неустойчивого человека?



После горкома она не вернулась на работу, а пораньше забрала Егора из садика и повела гулять в парк 30-летия ВЛКСМ на Нарвской. Каток работал, и Ирина взяла в прокате коньки для сына и для себя и заскользила, а тело вспомнило, чему его учили в детстве. Егор едва поспевал за матерью. Они катались больше часа, и хоть щеки покалывало морозцем, а пальцы на ногах обещали, что скоро начнут невыносимо ныть, уходить совсем не хотелось, но тут на лед выкатилась компания взрослых мужиков с клюшками, и для детей стало просто опасно. Ирина хотела было возмутиться, но обнаружила, что время позднее, девятый час, детям пора по домам. Может, проявила широту натуры, в конце концов, мужикам тоже хочется погонять в хоккей, а может, просто струсила. По дороге домой она совершила кощунственный для ответственной матери поступок – повела Егора в пышечную напротив метро.

Там в полуподвальчике с высокими столами они вкусили божественно прекрасного с мороза зажаренного теста, сочащегося маслом и густо присыпанного сахарной пудрой, и выпили густого, чуть теплого сиреневого кофе из граненых стаканов.

Глядя на сына, счастливого и обсыпанного пудрой не хуже, чем та пышка, Ирина не могла понять, счастлива ли она.

Партийный босс сегодня посулил ей великолепную карьеру, нужно только сделать две вещи: приговорить к расстрелу Еремеева и бросить Кирилла.

Что ж, Еремеев виновен и заслуживает самого сурового наказания, а что до Кирилла… Эту дилемму ей, похоже, и вовсе решать не придется.

Он не звонит уже почти неделю, и любой здравомыслящей женщине ясно, что это значит.

«Зато стану депутатом, – усмехнулась Ирина, – а это все равно что переехать в другую страну».

Появится просторная квартира вместо нынешней живопырки, доступ к хорошим продуктам без очереди, служебная машина… И не придется в ужасе гадать, поступит ли Егорка в нормальный вуз. Интересно, каково это вообще на вкус – уверенность в достойном будущем для своего ребенка? Когда живешь и знаешь, что он при любых обстоятельствах будет учиться в престижном институте, а после распределится на престижное место?

И ради этого не придется идти против совести и отказываться от любви, потому что любовь сама от нее отказалась.

А Еремеева никто не заставлял убивать, так что пусть получает на всю катушку. Можно, конечно, запросить еще одну судебно-психиатрическую экспертизу, чтобы признали его сумасшедшим, но оставим это как запасной вариант.



Подошел троллейбус, почти пустой. Час пик прошел, люди разъехались по домам.

Ирина с Егоркой сели и стали смотреть, как мимо проплывают мрачные и тоскливые дома Нарвской заставы, еле видные в желтых кляксах фонарей.

Она вдруг представила, будто город затопило темной водой и они, горстка выживших, плывут в этом троллейбусе, как в батискафе.