Покопайтесь в моей памяти

– У вас очень знакомое лицо. Вы прежде были моей клиенткой?

– Я работаю консьержкой в доме, где вы имеете честь проживать, – ответила Елизавета Петровна и удивилась слетевшему с ее губ обороту.

Фарбер, похоже, тоже удивился этому обстоятельству.

– И что же вас привело ко мне, милочка? – спросил он.

И тогда Сухомлинова начала рассказывать. Сначала сбивчиво и немного путаясь, но потом, видя, что Олег Борисович слушает ее внимательно, осмелела и уже не сбивалась. Олег Борисович иногда задавал уточняющие вопросы, и она отвечала на них.

А когда закончила, то посмотрела на адвоката полными слез глазами.

– Помогите! На вас одна надежда.

Фарбер поднялся и покачал головой.

– Слышали небось, какая беда с нашим Александром Витальевичем приключилась? И ведь где – в тихом переулочке в ста шагах от нашего въезда… А что касаемо вашего дела, милочка, то оно и выеденного яйца не стоит. У меня подобных историй очень много было, и, заметьте, ни одного дела я не проиграл. Помогу и вам – так уж и быть. Только и вы должны понять – будут некоторые траты.

– Я готова, – обрадовалась Елизавета Петровна, – у меня есть деньги.

– Ну вот и славненько, дорогуша. Сейчас я вкратце обозначу сумму. А вы считайте. За просто так ваше дело положительным образом решить не получится. Надо договариваться.

– С кем? С Первеевыми?

– Забудьте вы о них, – поморщился адвокат, – договариваться надо с людьми, от которых зависит принятие решения.

И, видя, что посетительница не понимает, начал объяснять:

– Судье взятку надо дать. Органам опеки опять же взятку. И взятки будут не маленькие, потому что все понимают, против кого вы боретесь. Первеев, конечно, может и без взятки решить. Но когда в один прекрасный момент кто-то из органов опеки почувствует в своей руке пачку сотенных, а судья в каждой руке по пачке, вопрос будет решен в вашу пользу.

– Всего за тридцать тысяч? – удивилась Сухомлинова. – А как я их предложу?

– Я беру эти хлопоты на себя. Прямо сейчас вы оформите со мной договор, оплатите первоначальные услуги, которые вам предоставит моя адвокатская контора. Мы составим претензионное письмо. Параллельно обговорю детали с органами опеки и с судьей. А потом будет вынесено решение. Но денежки вперед, как говорится.

– Тридцать тысяч! – не могла успокоиться Елизавета Петровна. – Что же я раньше не могла с вами встретиться. Всего тридцать тысяч рублей!

– Кто сказал «рублей»? – встрепенулся адвокат. – Тридцать тысяч долларов, разумеется. Десяточку в органы опеки, двадцаточку судье. Ну и мне пятерочку за содействие. Всего-то тридцать пять тысяч, не считая того, что заплатите в кассу официально. Но там не так уж много я прошу. Тысяч сорок – рубликов, разумеется, в кассу. Зато ваш внук вернется в объятия любящей бабушки.

Елизавета Петровна сидела, пораженная размерами взяток, которые она должна дать чиновникам.

– У меня нет таких денег, – прошептала она.

– Ну, на нет и суда нет, – улыбнулся адвокат. – Вы ступайте, подумайте лучше. Сегодняшнюю консультацию можете оплатить через кассу. Пять тысяч рублей. А по поводу основной суммы – решайте. Может, у вас дача есть, которая стоит таких денег, или домик в деревне?

– У меня ничего нет, – совсем тихо ответила Сухомлинова.

– Ну, тогда прощайте. Касса у выхода. Без оплаты консультации вас все равно не выпустят.

– Ну, что сидите? – снова улыбнулся Фарбер и показал рукой на потолок: – Там Бог, – потом показал на дверь, – а там порог. Не задерживайте меня, милочка. Сейчас ко мне по записи приедут солидные клиенты. А мне еще подготовиться надо – документики полистать. Только зря время у меня отняли. Кто же знал, что вы такой нищебродкой окажетесь.

Елизавета Петровна поднялась, но не направилась к двери, она шагнула к столу адвоката. Теперь ей было все равно, раз этот человек не желает ей помогать.

– Олег Борисович, – негромко произнесла она, – последний вопрос: куда мне пойти, если я знаю о преступлении, могу даже его доказать, однако преступление это совершил адвокат со связями.

– Перед законом все равны, – улыбнулся Фарбер. – А что за адвокат? Как фамилия – может, я его знаю?

– Очень известный. Проживает в доме, где я работаю консьержем. У нас есть еще один жилец – некий муниципальный чиновник Ананян, который приводит к себе несовершеннолетних мальчиков – практически детей. Мальчики остаются у него до утра. Что думают об этом их родители, я не знаю. Возможно, родители не в курсе. Может, они и вовсе из детских домов…

Улыбка сползла с лица адвоката, и румянец внезапно исчез.

– Установить личности детей не составляет труда, – продолжила Елизавета Петровна. – Есть записи с видеокамер. Потом с детьми поработают психологи…

– А при чем здесь я? – прошептал Фарбер.

– Может, и ни при чем, – согласилась Сухомлинова, – но тот адвокат, о котором я рассказываю, частенько захаживает к Ананяну, как раз в то время, когда в квартире находятся дети. И возвращается к себе только утром. Так что вы посоветуете?

Хозяин кабинета сидел бледный, вцепившись в подлокотники своего кресла. Он смотрел в сторону. Потом поднял голову на посетительницу.

– Вон! – прошептал он и повторил уже чуть громче: – Вон, грязная шантажистка! Я тебя привлеку за шантаж. Упеку надолго!

– Я у вас хоть копеечку попросила? Попросила только совета, и вы мне его дали бесплатно.

– Вон! – заорал Фарбер. – Вали отсюда. Можешь ничего не платить в кассу. Но ты ответишь за грязные инсинуации. Я тебя в тюрьме сгною!


Сухомлинова вышла в коридор, молодой человек вернул ей пальто – не подал, а почти швырнул на руки. Потом она прошла мимо кассы, дверь перед ней раскрылась сама собой, потом закрылась. Накрапывал нудный дождик. Елизавета Петровна сделала несколько шагов, свернула под какую-то низкую арочку, сквозь которую к станции метро спешили люди, отвернулась от взглядов этих людей к стене, закрыла лицо руками и заплакала.



Войдя в квартиру, тут же повернулась к зеркалу, чтобы проверить, не заметит ли дочь следы слез. Собственное лицо в зеркале показалось ей усталым, растерянным, но не опухшим. С кухни крикнула дочь, предупредившая, что ужин будет готов минут через десять.

– Я не хочу есть, – обычным голосом ответила Сухомлинова и направилась в маленькую гостиную их квартирки.

Подошла к столу, положила на него сумку, выдвинула стул и присела. Потом достала из сумки деньги и положила их на столешницу кучей. Так и сидела молча, думала о том, что произошло час назад в адвокатской конторе, куда она отправилась переполненная проснувшимися надеждами, а закончилось все так печально. Обидно было и то, что с самого начала Фарбер разговаривал с ней, как с последней дурочкой, а потом и вовсе оскорбил. Зря она, конечно, стала угрожать ему. Эти люди вряд ли чего-нибудь боятся. Она поймала себя на том, что подумала именно так – «эти люди», словно они другие, не такие, как большинство: как она, как ее Аня, как сменщицы с поста консьержа в элитном доме, где они обслуживают тех, кто считает себя достойными не здороваться с ними, тыкать и презирать.

Конечно, адвоката следовало бы наказать, но как? Отомстить, но как это сделать? К тому же месть – не самое действенное средство повысить свою самооценку: чтобы она ни сделала – все равно останется в глазах этих людей мелкой и ничтожной. Для чего она жила, училась, воспитывала дочь, терпела невзгоды? Чтобы умереть униженной и растоптанной, без всяких надежд увидеть украденного внука?

В комнату заскочила дочь и позвала ее ужинать. Аня увидела на столе деньги и замерла.

– Откуда столько? – спросила она тихо.

– Заработала, – ответила Елизавета Петровна, – не совсем честно, но законы не нарушила. Думала, что этого хватит на адвокатов, но куда там! Сегодня сходила к одному, но тот назвал такие несусветные суммы за решение нашего вопроса, какие нам никогда не заработать.

– Все адвокаты – пройдохи, – согласилась дочь.

– Остается одна надежда на Бережную, но если и там…

– Мама, она такая же, как и все люди ее круга. Богатая, успешная. Она в системе, наш мир не для бедных и честных, а для жирных, лживых и жадных.

– И что теперь? Даже если мы каким-нибудь образом выкрадем Феденьку, то нас поймают в любом случае. А скрыться нам негде. За границу без денег не уедешь, да и кому мы нужны за границей? И заступиться за нас некому.

Аня подошла и обняла ее.

– Невезучие мы с тобой, мамочка. Не повезло нам с мужиками. Мне подонок попался. А тебе недотепа. Неужели никого другого рядом с тобой не было? Был бы у меня нормальный отец, он бы все вопросы сам решил. Приехал бы, забрал Федечку, набил рожу Филиппу и его папаше-коррупционеру…

Елизавета Петровна молчала. Она жалела дочку и винила во всем себя. Конечно, Володька был недотепой. Только не он был отцом Ани.





Глава тринадцатая




В Луге Лизе предоставили служебное жилье. Маленькую квартирку в старой хрущевке из серого кирпича. Когда она впервые поднималась на свой пятый этаж, не хотела смотреть на стены лестничных маршей, на которых вздувалась пузырями и облетала выцветшая голубая краска. Ремонт в доме не делали, вероятно, с того момента, как в него въехали первые жильцы.

Ключ, вставленный в замочную скважину, не желал поворачиваться. Она мучилась с замком около получаса, пока по лестнице не поднялся молодой человек, который остановился у двери напротив. Увидев ее мучения, молодой человек подошел и предложил помощь. Подтолкнул дверь плечом, после чего ключ повернулся. Добровольный помощник помог занести Сухомлиновой чемодан. Щелкнул выключателем, но свет не появился. Не было света и на кухне, и в ванной, и в единственной маленькой комнатке. Все лампочки оказались перегоревшими. Но молодой человек сходил к себе домой и принес новые. Так появился свет. Потом он починил кран на кухне и сливное устройство в бачке унитаза.

После чего сказал:

– На сегодня все.

И, протянув руку, улыбнулся:

– Владимир. Я из Ленинграда.

Выяснилось, что он тоже молодой специалист – два года назад закончил институт, но в Лугу прибыл не по распределению, а в командировку: в Луге располагался филиал производственного объединения, в котором Володя трудился инженером-конструктором. В Лугу его послали в длительную командировку, чтобы он помог организовать на площадке филиала участок станков с числовым программным управлением. Он прибыл вместе со станками, помогал разгружать ящики, надеясь, что поездка эта месяца на два, но так сложилось, что итальянские станки известной фирмы «Оливетти» не желали работать в Луге. Итальянцы обещали прислать программиста, но тот почему-то не спешил приезжать. Владимир решил найти проблему и перенастроить станки, чтобы не платить иностранцам так необходимую стране валюту.

Дело продвигалось очень медленно, хотя на работу он уходил к восьми утра, а возвращался к семи вечера выжатым как лимон. Лиза, зная, что сосед не силен в кулинарии, готовила ужин на двоих, а потом приглашала Владимира. Пару раз и он приглашал ее, но пельмени у него разваривались, а макароны, наоборот, были даже слишком аль денте, то есть недоваренными. Но им было весело, и они смеялись.

Они встречались постоянно. А потом Володя приобрел видеомагнитофон. Тот стоил сумасшедших денег, хотя и не работал, но Владимир отремонтировал его, и они смотрели вместе американские фильмы на кассетах, которые он брал у знакомых или в пункте проката. Особенно часто сосед приносил домой кассеты с фильмами ужасов, потому что Лиза боялась, вскрикивала и прижималась к нему.

А в выходные он брал несколько кассет сразу, которые они смотрели без перерыва. Иногда при этом пили шампанское или сухое вино. Лиза догадывалась, что молодой сосед неравнодушен к ней. Володя ей тоже нравился, но как друг – не больше. Так шло время. Станки уже работали в тестовом режиме, участок был полностью роботизирован. По рельсикам даже бегала автоматическая тележка, на которую со станков сами собой выкладывались детали, а тележка развозила их по специальным ячейкам для хранения. Сухомлинова сама видела это, когда Владимир приводил ее в цех на экскурсию. В ее же краеведческом музее он бывал очень часто. И, когда он подходил, первый же сотрудник, увидевший его в окно, говорил Лизе: «Твой пришел». И это было приятно. Но не более того.

Однажды вечером он заскочил к ней грустным и без видеокассет. Долго не хотел признаваться и рассказывать, что произошло, но потом не выдержал. Как оказалось, итальянцы наконец решили прислать делегацию специалистов, но когда узнали, что все станки работают, не поверили. «Это невозможно!» – заявили они. Но от поездки не отказались.

– Завтра они нагрянут, – сообщил Володя и рассказал, что еще раньше приехал представитель первого отдела, который провел с ним беседу и просил не раскрывать всех тайн, а если иностранцы будут пытать, можно признаться, что работающий участок – плоды трудового энтузиазма большого дружного коллектива советских рабочих.

Иностранцев привезли на автобусе с кондиционером. Вместе с ними прибыли главный инженер производственного объединения и начальник первого отдела. На главном инженере были новые итальянские полуботинки, а на особисте ботинки советские, но начищенные так, что блестели не хуже импортных. Еще была переводчица в укороченной юбке и с начесом. Переводчица курила тонкие темно-коричневые сигареты «More» и старалась ни во что не вляпаться – в пятно разлитого машинного масла или в металлические опилки, которые валялись вокруг станков. Станки работали замечательно. Иностранцы даже замеряли скорость процесса. Самый главный итальянец поинтересовался у Павлова через переводчицу, как ему удалось ускорить движение тележки.

Владимир посмотрел на начальника первого отдела в начищенных ботинках и ответил, что это плод коллективного творчества советских рабочих, которые и днем и ночью все делают с энтузиазмом.

– Я так и подумал, – вдруг произнес итальянец на вполне понятном русском языке, – а если без балды? Ты долгое время не мог запустить участок, а теперь у тебя он работает, как лошадь на ипподроме. Открой секрет.

Особист показал Владимиру кулак, но Владимир не испугался.

– Русские долго запрягают, но быстро ездят, – ответил он.