Покорители крыш
Часть 30 из 41 Информация о книге
— Умею. Но я бы ни за что тебе об этом не сказала, если бы знала, зачем ты спрашиваешь. Софи присела у кромки воды. Гладь была полуночно-синей, и в ней сверкали звезды. Она казалась таинственной. Софи наклонилась и увидела свое отражение. Она тоже казалась таинственной и более красивой, чем сама ожидала. Она попробовала воду пальцем. — Боже, Маттео! — Вода была ледяной. Пальцы на ногах у Софи поджались в знак протеста. — Залезай, — сказал Маттео. — Здесь много монет. Если мы их не соберем, они достанутся вокзальщикам. — Когда Софи подбежала к воде, он прошипел: — Сначала второй ботинок сними! И не шуми. — Я как раз собиралась! Она сняла ботинок, брюки и джемпер и сложила их в уголке под мостом, но панталоны и фуфайку снимать не стала. Взглянув на Маттео, она нырнула в воду. Без брызг, конечно, не обошлось, но получилось все равно довольно аккуратно. — Фу! Холодно! — Софи глотала воздух и отплевывалась. — Ты прямо как буйвол, — заметил Маттео, рассекая воду. — Идем сюда. Течение относит большую часть монет к левому берегу. Двигайся, иначе у тебя сердце остановится. Он нырнул под воду. Софи бултыхала замерзшими ногами, пока он не показался снова. — Маттео! — сказала она. — Послушай меня. Я не буду помогать, пока ты мне кое-что не расскажешь. — Что? Софи, я весь промерз. Сейчас неподходящий момент. — Мальчишки, которые живут на вокзале… Что с ними не так? Маттео пожал плечами, что не так-то просто, когда пытаешься удержаться на плаву. — Они грязные, — бросил он. Софи ничего не сказала. Она с трудом сдержалась, чтобы не посмотреть на стоящих на берегу девчонок, одетых в грязные лохмотья. Маттео это заметил. Маттео все замечал, и это было невыносимо. — Есть хорошая грязь, а есть плохая, — пояснил он. — Вокзальщики из плохой. — А которая какая? — спросила Софи. — Что считается хорошей грязью? — Je ne sais pas. — Маттео нахмурился, как хмурился всегда, когда Софи начинала задавать вопросы. — Я не знаю. Ach, je m'en fous[27]. — Он говорит, что не знает и ему все равно! — крикнула Анастасия. Должно быть, с берега она прислушивалась к их разговору. — Я думаю, что хорошая грязь — это земля. И пыль с крыш. — Сафи сделала какой-то знак, и Анастасия кивнула. — И пыль с деревьев. — А еще песчинки, которые налипают на руку, если провести ладонью по каменному мосту, — добавил Маттео. — Плохая грязь — запекшаяся кровь. — И нечистоты. И сажа в плохие дни. Это Софи уже знала. Дым из труб иногда щипал ноздри. — Обычно в саже ничего плохого, — сказала Анастасия. — Но когда нет ветра, а воздух влажный, вся сажа оседает на лицо. Софи это заметила. Она также заметила, что Маттео гораздо чаще других людей ковырялся в носу, а в дымные дни козявки у него были черными. — И голубиный жир, — добавила Анастасия. — Голубиный жир — плохая грязь. — Non! — возразил Маттео. Он отвернулся и отплыл от них. — Голубиный жир — хорошая грязь. Анастасия переглянулась с Софи. — Немного жира еще ничего. Но стоит только переборщить — и воняешь, как открытая рана. Но дело не только в грязи. Вокзальщики жестокие. Они как звери. Софи подумала об этом. Маттео всегда казался ей похожим на зверя — на кота или лиса. Анастасия и Сафи двигались с ловкостью и проворством обезьян. — Разве это плохо? Быть как звери? — Они как собаки, — сказала Анастасия. — Ты видела бешеного пса? У них злые глаза. — Они… кусаются? Ей казалось, что девочки рассмеются, но они лишь смотрели на нее. Никто не шевельнулся и не улыбнулся. Наконец Сафи кивнула. Маттео подплыл к ней, тяжело дыша. — Да, — подтвердил он. — Они кусаются. Пойдем уже, пока у меня зубы друг к другу не примерзли. Течение было слабое, так что плавать было легко, но в темноте в мутной воде почти невозможно было разглядеть блеск меди. Софи собирала монеты, обшаривая речное дно руками. Они с Маттео нырнули шесть, затем семь раз, подплывая к берегу всякий раз, когда собиралась новая горстка. Софи с удовольствием заметила, что ее кучка на берегу была вдвое больше кучки Маттео. — Ach! Это все мои пальцы, — сказал он. Софи и Анастасия снова переглянулись. — Мне не отличить монету от камня. — Само собой, — кивнула Софи. — Само собой, дело в этом. Когда Анастасия объявила, что они собрали более трех франков, Маттео сказал, что этого хватит. Они наперегонки поплыли к берегу. Софи оказалась быстрее, но Маттео дотянулся до нее и окунул ее под воду, как раз когда она почти коснулась берега. — Нечестно! — Отплевываясь, воскликнула она. — Ты грязный жулик! — Кто живет на крыше, тот не жульничает, — заявил Маттео. — Мы либо живы, либо мертвы. — Но это не жульничество, а борьба, — заметила Анастасия. — Борьба лучше жульничества. Она вытащила Софи из воды и протянула ей квадратик шоколада. Маттео не вылезал. Анастасия протянула кусочек и ему, и Маттео съел его, держась на плаву. — Спасибо, — хрипло сказала Софи. — После плавания меня всегда мучит жажда. Из реки можно пить? — Нет! Прости. Крысиная болезнь. Из реки даже Маттео не пьет, а его никакая зараза не берет. Но в соборе будет вода, — заверила ее Анастасия. — В соборе? — Софи натянула позаимствованный свитер и сунула мокрые ноги в ботинки. — В каком соборе? — В том самом, конечно. Маттео нас там встретит. — Там? Но он же здесь… — Софи оглянулась, Маттео пропал. — С ним всегда так, — сказала Анастасия. — Он пойдет по реке, а потом по деревьям. Сафи молча подошла к Софи, пригладила ее растрепавшиеся волосы и вытащила из них обрывки речных трав. Подняв с земли шарф Софи, она повязала его ей на голову. — Ох! — воскликнула Софи. — Я чуть не забыла о волосах! — Содрогнувшись от страха всем телом, она натянула шарф на уши. — Какая же я глупая! Спасибо. Сафи улыбнулась, а затем вдруг покраснела. Она взбежала по лестнице и скрылась в листве одного из деревьев, стоящих вдоль тротуара. — С ней все будет в порядке? — спросила Софи. Анастасия собрала монеты и сунула их в карман. — Конечно. Она тоже пойдет по деревьям, — ответила она. — Allez[28]. Если поспешим, успеешь просохнуть, пока мы дойдем до Нотр-Дама. Давай наперегонки по лестнице! 22 Темные тротуары как ничто в мире располагают к разговору. Девочки шли быстро, чтобы Софи не замерзла. Анастасия напевала что-то себе под нос. Софи подождала, пока Маттео точно не будет рядом, и заговорила: — Анастасия? Если я спрошу кое-что, ты скажешь Маттео, что я об этом спрашивала? — Может быть. Вероятно. Я постараюсь. В чем дело? — Это о… вокзальщиках. О мальчишках с вокзала. Почему Маттео их ненавидит? Он ничего о них не рассказывает. — Вот уж не знаю, могу ли тебе рассказать. — Прошу тебя. Это меня пугает. Он всякий раз становится таким мрачным. Анастасия постучала пальцами по железным перилам, которые отозвались мелодичным гудением. — Была драка. Несколько лет назад. Вокзальщики не хотели, чтобы еще кто-то ходил по крышам. Нам с Сафи было все равно. Мы перебрались на деревья. На деревьях лучше. Но Маттео нравится жить на крыше. Крыши… — Она замолчала и поморщилась. — Ach, это прозвучит уж слишком поэтично. — Скажи все равно. — Крыши — это все, что у него есть, — сказала Анастасия и покраснела. — Прости. Alors, он не мог от них отказаться. — И что случилось? — Никто не победил. Они откусили… — Что откусили? — Софи уставилась на Анастасию, но та отвела глаза. — Что? — Ничего. Маттео потерял кончик пальца. Вокзальщик лишился кисти руки. Ты видела живот Маттео? Его шрам?