Полуночная роза

Анахита




Я помню, мой сын. Тихим вечером даже легчайший намек на дуновение ветерка приносил благословенное облегчение от невыносимого зноя Джайпура. Мы с другими женщинами и детьми, живущими на женской половине Лунного дворца, забирались на крышу и устраивались там на ночь.

Джайпур стоит на равнине, окруженной бурыми пустынными холмами. Ребенком я думала, что живу в самом красивом месте на свете, потому что город был просто сказочным. На широких улицах стояли каменные особняки с куполообразными крышами, резными колоннами и верандами. И между ними, конечно же, Лунный дворец – город в городе, окруженный цветущим садом. Лабиринты узких дорожек с зубчатыми арками вели в многочисленные внутренние дворики, которые таили свои секреты от посторонних глаз.

Обитатели Джайпура тоже были яркими и многоцветными. Мужчины носили желтые, синие или рубиново-красные тюрбаны. Я любила смотреть на них с высоких террас дворца. Сверху люди казались сотнями пестрых муравьев, снующих по своим делам.

Во дворце посреди волшебного города я чувствовала себя принцессой, хотя в отличие от большинства моих подружек до девятилетнего возраста жила внизу, среди обычных людей. Моя мать, Тира, происходила из старинного рода вайдья[5], женщины которого занимались ведовством и целительством.

С раннего детства я часто сидела рядом с мамой, когда к ней приходили за помощью. Мама выращивала в палисаднике душистые травы и смешивала аюрведические снадобья. Я часто наблюдала, как она растирает на каменной дощечке гуггул, манжишту или гокхру[6], чтобы приготовить лекарство. Посетители уходили довольными, в полной уверенности, что к ним вернется любовь, исчезнет опухоль или родится долгожданный ребенок.

Бывало, когда на прием приходила женщина, мама просила служанку увести меня на пару часов из дома. Я заметила, что в таких случаях посетительницы ждали на подушках в задней комнате, испуганные и поникшие. Лишь много позже я поняла: она помогала несчастным прервать нежеланную беременность.

Мой сын, тебе может показаться, что это противоречит воле богов. Но так поступали женщины, у которых уже было по дюжине детей, а то и больше. В те дни в Индии не знали, как не допустить зачатия, а многие бедняки просто не могли прокормить лишний рот.

Мама помогала и при родах. Когда я подросла, она стала приобщать и меня. Впервые увидев, как рождается ребенок, я в ужасе закрыла глаза руками, но постепенно привыкла и стала смотреть на это как на чудо.

Порой мы с мамой выезжали в соседние деревни на низкорослой лошадке, которую отец держал в конюшне за городом. Тогда я начала понимать, что далеко не все дети живут в красивом городе с любящими родителями и едят по нескольку раз в день. Я видела нищету, болезни, голод и страдания и очень рано узнала, что жизнь несправедлива.

Моя мать, как все индусы, верила в приметы; отец даже шутил, что она возвела суеверие на новый уровень. Однажды мы собирались поехать к родственникам, которые жили в двухстах милях от нас, на веселый праздник холи, когда принято осыпать друг друга цветным порошком и к концу дня все с ног до головы покрыты всеми цветами радуги.

Мы вышли из дома и отправились на железнодорожную станцию, чтобы сесть на поезд. Внезапно перед нами пролетела белая сова. Мама остановилась с выражением неподдельного ужаса на лице.

– Надо возвращаться, – сказала она. – Мы никуда не поедем.

Отец, которому очень хотелось навестить родственников и отпраздновать холи, покачал головой.

– Дорогая, мимо нас просто пролетела красивая птица. Это ничего не значит.

Однако мама развернулась и пошла назад. Несмотря на уговоры отца, она отказалась изменить свое решение. Мы с папой страшно на нее обиделись: пока все наши родственники наслаждаются праздником красок, мы в одиночестве сидим дома. А через день мы узнали, что в том регионе случилось наводнение, и поезд, в котором мы должны были ехать, упал в реку вместе с мостом, не выдержавшим его веса. Погибло больше ста человек.

После этого папа стал относиться к маминым суевериям с большим вниманием. По мере того как я росла, мама учила меня готовить простые снадобья от кашля, простуды и разбитого сердца, наблюдать за лунным календарем. В определенные дни каждого месяца лекарства действовали лучше, чем в другие. Мама говорила, что женщины обязаны своей властью луне, а самая могущественная сила на планете – природа, созданная богами, чтобы дать людям все необходимое для жизни.

– Когда ты услышишь, как поют духи, Анни, – сказала она однажды, укладывая меня в постель, – тогда мы точно узнаем, что тебе передался мой дар.

В тот момент я ничего не поняла и лишь кивнула:

– Да, мамочка.

Для меня не было тайной, что семья матери считает ее брак мезальянсом. Мама принадлежала к высшей касте и приходилась троюродной сестрой махарани[7] Джайпура. Хотя, если честно, мне всегда казалось, что все, кого я знаю, приходятся друг другу какими-нибудь родственниками. В двухгодовалом возрасте маму пообещали в жены зажиточному кузену из Бенгалии, который в шестнадцать лет некстати подхватил малярию и скончался. Пока родители искали ей нового достойного мужа, она встретила на фестивале наваратри[8] моего отца, и они начали тайно переписываться.

Когда бабушка с дедушкой объявили маме, что нашли ей высокородного пятидесятилетнего мужа, для которого она станет третьей женой, та пригрозила убежать из дома, если ей не разрешат выйти за моего отца, молодого и красивого. На какие только ухищрения не приходилось идти моим родителям, чтобы видеться друг с другом!.. Эти истории стали частью семейного фольклора. В конце концов бабушка с дедушкой неохотно согласились с маминым выбором.

– Я сказал, что не могу дать их дочери рубины, жемчуга и дворец, но она всегда будет купаться в моей любви, – вспоминал отец. – Запомни, дочка, настоящая любовь стоит всех драгоценностей в королевстве махараджи.

Мой папа, Камалеш, был полной маминой противоположностью. Философ, поэт и писатель, верный последователь великого Рабиндраната Тагора, он писал статьи, в которых выражал свои радикальные убеждения, в том числе и по поводу британской колонизации. При этом папа в совершенстве знал английский язык и, несмотря на свои политические взгляды, зарабатывал на жизнь, преподавая его знатным индийцам, чтобы те могли общаться со своими британскими друзьями.

Меня он учил не только английскому, но и другим предметам, от истории до естественных наук. Пока мои сверстницы овладевали искусством вышивки и осваивали молитвы, чтобы найти хорошего мужа, я читала «Происхождение видов» Дарвина и изучала математику. К восьми годам я уверенно сидела на лошади без седла. Отец не делал скидок на возраст и требовал, чтобы я от него не отставала. Я обожала папу, как многие девочки, и старалась ему угодить.

Благодаря таким разным родителям: радикально настроенному отцу, который всегда рассуждал логически, и матери, которая, увидев однажды в спальне летучую мышь, позвала колдуна, изгоняющего злых духов, в моей голове сложилась удивительно противоречивая картина мира. Я впитала многое от обоих, при этом оставаясь собой.

Увидев однажды, как мальчишки избивают бродячую собаку, я в слезах забралась к папе на колени. Он взял меня за подбородок и посмотрел мне в глаза.

– Милая Анни, у тебя отзывчивое сердце, которое бьется громче сотни табла[9]. Как и твой отец, ты не приемлешь несправедливости, – сказал он. – Но будь осторожна, дочь, потому что люди – сложные существа, и души у них, как правило, серые, а не черные и не белые. Там, где ты надеешься найти добро, может обнаружиться зло. А там, где ты видишь одно лишь зло, может найтись и добро.

Когда мне было девять лет, отец скоропостижно скончался во время вспышки тифа, которая разразилась в городе в сезон дождей. Не помогли даже мамины снадобья.

– Пришло его время, доченька, – только и сказала она.

Я не понимала, как она может оставаться такой спокойной. Я выла над его бездыханным телом, как безумная, а мама сидела тихая и невозмутимая, в глазах – ни слезинки.

– У каждого свой срок, Анни, ничего не поделаешь, – утешала она меня.

Я билась в истерике и цеплялась за тело отца, когда его поднимали на погребальный костер. Меня еле оттащили. Свами[10] запели мантры и зажгли брикет соломы. Воздух наполнился едким дымом. Я отвернулась и зарылась лицом в мамину юбку.

После папиной смерти мы едва сводили концы с концами, и махарани Джайпура предложила нам жить у нее. Мы с мамой переехали из нашего славного маленького домика в Лунный дворец, в зенану, где жили женщины и дети. В те времена все женщины соблюдали пурду – ни один мужчина, кроме мужа и близких родственников, не мог видеть наших лиц. Даже если кто-то из нас заболевал, врач ставил диагноз через ширму. Сейчас мне и самой в это не верится, а тогда таков был порядок вещей.

Когда я впервые попала во дворец, мне стоило немалых усилий привыкнуть к постоянному шуму и суете. Дома нам помогали справляться с хозяйством служанка и мальчик-садовник; вечером они уходили, мы закрывали двери и оставались втроем. Жизнь во дворце разительно отличалась от нашего домашнего уклада. Мы жили, ели и спали все вместе. Порой мне не хватало тишины и спокойствия нашего дома, где я могла закрыться в своей комнате и без помех читать книгу.

Однако в такой жизни были и преимущества. Я не испытывала недостатка в подругах – в зенане жило много девочек моего возраста. Всегда находился кто-то, чтобы составить компанию в нарды или подыграть на ви́не, когда я пела.


Мои подружки, дочки местной знати, отличались хорошим воспитанием и манерами. Мне не хватало лишь уроков с папой. Только переступив порог дворца, я поняла, насколько опережал свое время отец, стараясь дать мне образование.

Это он придумал называть меня Анни; мое настоящее имя означало «грациозная», и в глубине души я считала, что оно мне не подходит. Мне легко давалась учеба, и я была превосходной наездницей; типично девичьи увлечения меня не интересовали. В зенане я часто наблюдала, как женщины прихорашиваются и часами вертятся перед зеркалом, выбирая правильный оттенок корсета к юбке – традиционные сари в провинции Раджастан не носили.

Все принцессы и многие их знатные родственницы были чуть ли не с младенчества обручены с мужчинами, которых выбрали их родители. Я же происходила из высокой касты, но бедной семьи. Отец почти ничего нам не оставил, и у мамы не было денег на приданое. Я не могла считаться удачной партией, и мама тщетно искала в нашем генеалогическом древе подходящего мужа. Меня это не слишком беспокоило: помня папины слова, я хотела найти настоящую любовь. В одиннадцать лет, когда мы прожили во дворце уже год, отцовская наука начала приносить плоды. Махарани выбрала меня в компаньонки для своей старшей дочери, принцессы Джамиры.

Хотя статус компаньонки давал множество привилегий – доступ в части дворца, которые раньше были под запретом, и сопровождение принцессы на различные увлекательные мероприятия, – я не могу назвать это время счастливым. Донельзя избалованная принцесса Джамира отличалась тяжелым характером. Потерпев поражение в игре, она в слезах бежала к матери и жаловалась, что я мошенничаю. Когда я говорила с ней по-английски, как просила махарани, она закрывала уши и не слушала. А если я обгоняла ее на утренней конной прогулке, она выла от обиды и весь день со мной не разговаривала. Мы обе отлично понимали, в чем дело: хоть она и была принцессой, ей не хватало многих моих талантов и умений. Еще хуже, что, несмотря на мое нежелание прихорашиваться, все замечали мою стройность и хорошее сложение, а Джамира не могла похвастаться ни тем ни другим.

– Мамочка, – плакала я, – Джамира меня ненавидит!

– Да, у нее непростой характер, – утешала мама, – но ты ведь понимаешь, родная, мы не можем ничего сделать. Не скажем же мы махарани, что тебе не нравится ее старшая дочь. Постарайся смириться. Нам оказана большая честь – она выбрала тебя. Когда-нибудь это окупится.

Как всегда, мама оказалась права. В тысяча девятьсот одиннадцатом году все индийские княжества пришли в великое волнение. Годом ранее скончался Эдуард VII, император Индии. Королем стал его сын, Георг V, и в июне в Англии должна была пройти его коронация. А в декабре предстояло устроить дарбар[11] в Дели, куда пригласили всех принцев Индии.

Меня включили в свиту махараджи Джайпура в качестве компаньонки принцессы.

Мама не на шутку разволновалась.

– Когда ты родилась, Анни, – сказала она, взяв меня за подбородок и глядя мне в глаза, – я, как принято, попросила астрологов составить твой гороскоп. И знаешь, что там говорилось?

– Нет, матаджи, что?

– Что в одиннадцать лет с тобой произойдет что-то необычное. Ты встретишь человека, который изменит всю твою жизнь.

– Надо же, как интересно, – ответила я.

И только сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, что астрологи были правы.





7




Невозможно описать словами великолепие и размах имперского дарбара. Когда мы приблизились к Парку коронации на окраине Дели, мне показалось, что там собралась вся Индия.

Мы с Джамирой и младшими принцессами сидели в закрытом паланкине на спине самого огромного слона в процессии махарани и выглядывали в щелочки между занавесями. Пыльные дороги были забиты всевозможными видами транспорта. Всю проезжую часть занимали велосипеды, автомобили, слоны, нагруженные вещами повозки, влекомые блестящими от пота буйволами. В Парк коронации спешили богатые и бедные.

Для каждого махараджи разбивали отдельный лагерь, состоящий из множества шатров – целый город, куда проводили воду и электричество. Когда мы прибыли в свой лагерь, я стала восхищенно разглядывать богатые помещения.

– Здесь есть даже ванна, – удивлялась я современным чудесам.

Джамиру все это не впечатлило, она плохо переносила дорогу.

– Где моя шкатулка для пуджи? – прикрикнула она на горничных, которые распаковывали бесчисленные чемоданы.

– Эти простыни жесткие! – возмутилась она, потрогав пухлыми пальчиками белье на кровати. – Поменяйте их!

Капризы Джамиры никак не отразились на моем настроении. Я помогла служанкам распаковать вещи принцессы, а когда ее увели в ванную, вышла из шатра. Вокруг нашего лагеря раскинулся чудесный сад, в вечернем небе светились огни огромного парка. Вдалеке взрывались цветные водовороты фейерверков, в воздухе висел едкий запах дыма, смешанный с ароматом благовоний, где-то трубили слоны и раздавались сладкие звуки ситаров.

Меня охватила чистая, ничем не омраченная радость. На нескольких квадратных милях парка среди тысяч людей, собравшихся на дарбар, присутствовали самые почитаемые, могущественные и образованные люди на земле. И среди них – я, Анахита Чаван.

Я подняла взгляд в небеса и обратилась к отцу.

– Я здесь, папа! – радостно сказала я ему.

Нет нужды говорить о том, что такое собрание сильных мира сего не могло обойтись без духа соперничества. Каждый махараджа хотел иметь более пышную свиту, большее количество слонов и лучше обставленные апартаменты, чем его соседи. Каждый старался устроить более роскошный обед или прием. «За рубины, бриллианты, изумруды и жемчуга, украшающие тела великих правителей и их жен, можно купить весь мир», – думала я, помогая Джамире одеваться на первый банкет, устраиваемый ее родителями. Все находились в состоянии крайнего возбуждения.

– Сегодня вечером к нам придут восемнадцать князей со своими женами, – сообщила мне Джамира, с трудом втискивая пухлую руку в золотой браслет. – Мамочка сказала, что на приеме будет присутствовать отец моего нареченного. Учти, я должна выглядеть как можно лучше.

– Конечно, – согласилась я.

Наконец четыре жены махараджи и старшие родственницы уселись за специальной ширмой, чтобы наблюдать за гостями-мужчинами на приеме перед банкетом. Остальные испустили вздох облегчения, что все отбыли в хорошем настроении, и стали ждать прибытия женщин и детей, которые должны были обедать с нами, отдельно от мужчин.

Вечером шатер наполнился женщинами и их отпрысками. Наши махарани приветствовали жен других махараджей. Мне, одиннадцатилетней, эти женщины казались сказочными феями: умащенные маслами и благовониями, разрисованные хной, украшенные жемчугами размером с куриное яйцо, в сверкающих головных уборах, инкрустированных рубинами и изумрудами, с бриллиантовыми клипсами в носу. Не меньше украшений сверкало и на детях – малютки трех лет от роду были увешаны неописуемо красивыми браслетами из чистого золота, ожерельями и кольцами.

Помню, что все это произвело на меня огромное впечатление и в то же время выбило из колеи. Невообразимая роскошь, принимаемая ее носителями как должное, спокойно уживалась с бедностью и лишениями, от которых страдали миллионы простых людей.

И все-таки я не могла удержаться от восхищения.

Именно в тот день начали сбываться предсказания астрологов. Люди редко замечают судьбоносные моменты, которые преподносит им жизнь.