Последнее «долго и счастливо»

Хорт выглядел растерянным и совершенно перестал походить на крутого супермена.

– А ты пойдешь один, замыкающим, и будешь охранять нас всех, мой дорогой! – пропела, не оборачиваясь, Софи. – Ведь именно это входит в обязанности телохранителей, не так ли?

Хорт надул щеки и был готов, казалось, взорваться от гнева, – но поздно, поздно.

Софи уже удалялась под руку с другим парнем, тем самым, от которого все это время Хорт стремился ее спасти. Она ушла, лишь поднятая ее шагами пыль осталась висеть в воздухе.



Агата оглянулась через плечо.

За последние четыре часа она уже тысячу раз проделала это, проверяя, как идут дела у Тедроса и Софи, но сейчас они отстали уже на километр и их крошечные фигурки терялись в поднимавшемся над болотами желтоватом тумане. Агате было нужно, чтобы Софи уничтожила то проклятое кольцо и, получив второй шанс, выполнила свою часть уговора.

А что, если Софи обманет?

Агата вдруг почувствовала себя прежней Агатой, той самой, что готова была лезть из кожи вон и сдвигать горы, лишь бы помочь своей лучшей подруге получить поцелуй Тедроса и отправить их домой. Тогда из этого ничего не вышло. Не выйдет и сейчас, если новая Софи будет действовать так же, как Софи прежняя. Потому что как Тедрос не стал тогда целоваться с такой Софи, так не станет и сейчас.

Агата вновь оглянулась…

Идти ей было трудно. Новые башмаки скользили по грязной и мокрой земле. Хлестала по щекам вымахавшая вдоль тропинки высокая трава. Стиснув зубы, Агата упрямо брела через покрытые пожелтевшим мхом болота вслед за Мерлином, которого все сильнее раздражала необходимость то и дело притормаживать, чтобы ее подождать.

Шагая вперед, Агата снова и снова прокручивала в голове сложившуюся ситуацию. Итак, с одной стороны, им с Мерлином нужно, чтобы Тедрос поцеловал Софи. С другой – Агату тошнило от одной мысли о том, что Тедрос будет целоваться с этой лживой, подлой, двуличной…

У Агаты кольнуло под ребрами – так всегда бывало, когда ее мысли начинали развиваться в неправильном направлении.

Может быть, напрасно она продолжает считать Софи прежней – злой ведьмой, имеющей свои виды на Тедроса? А если встать на место Софи, попробовать взглянуть на все с ее точки зрения? Тогда, за портьерой, Софи казалась такой виноватой, будто чувствовала, что поступает неправильно. Впрочем, она сказала, что все началось с ошибки, которую допустила сама Агата. Это же она предложила всем начать с чистого листа, и теперь Софи поступает так же, как и любой другой сделал бы на ее месте, получив второй шанс переписать окончание своей сказки. Как те же восставшие из могил злодеи, в конце концов. Они тоже возвращаются к тому моменту, когда все у них пошло не так, как им хотелось.

У Софи такой момент случился два года назад, когда она пыталась добиться, чтобы Тедрос поцеловал ее, но тогда она свой шанс упустила.

Зато Агата постепенно поверила, что у них с Тедросом настоящая любовь, именно такая, какой и должна быть любовь в волшебных сказках. И что Софи больше никогда не встанет у нее на пути.

«Но что, если Софи права? – думала Агата. – Что, если именно она, Софи, – истинная любовь Тедроса, а мы с ним сделали неверный шаг? Что, если Тедросу самой судьбой предназначено быть не со мной?»

Агата чувствовала себя опустошенной. Она понимала, что единственный способ выяснить это – дать Софи и Тедросу побыть вместе. Не стоит ненавидеть Софи за ее желание стать королевой Тедроса, лучше дать ей шанс, который она обещала подруге в башне Директора школы. Тот месяц, что Агата и Тедрос провели вместе, был наполнен ссорами и взаимным непониманием. Их общее будущее виделось туманным и сомнительным. Агата использовала свою попытку, но, увы, достичь с Тедросом «долго и счастливо», кажется, не смогла. Что ж, теперь очередь Софи. Следующий ход за ней.

«А что, если имя Тедроса на ладони Софи появилось неспроста? Ведь наверняка неспроста. Выходит, Тедрос – настоящая любовь Софи? – Агата задержала дыхание. – В таком случае, меня впереди ждет одиночество».

Она остановилась, снова взглянула через плечо, но фигуры Софи и Тедроса затерялись среди подернутых туманом болот.

– Девочка, впереди у нас долгий путь, и он окажется намного дольше, если ты будешь все время смотреть назад, а не вперед.

Агата повернула голову и взглянула на идущего впереди Мерлина. Он сочувственно смотрел на нее из-под полей своей нелепой остроконечной шляпы и был сейчас похож на древнего Великого Белого волшебника, которому известен ответ на любой вопрос. Но тут на нос ему опустилась оса, Мерлин смешно взмахнул руками, прогоняя ее, и негромко выругался.

Агата тяжело выдохнула. Либо Мерлин стал слишком стар, чтобы быть Белым волшебником, либо она сама перестала верить, что на любой вопрос найдется ответ.

– Что теперь будет с членами Лиги? – спросила Агата, когда поравнялась с Мерлином и они пошли дальше плечом к плечу. – Юба прикреплял к стене сказки, и во многих из них появились новые окончания…

– Одиннадцать. Одиннадцать таких сказок. Еще одиннадцать сказочных героев погибли, в том числе маленький Джек Хорнер[2], и Русалочка, и Кот в Сапогах. Их всех убили вернувшиеся из могил злодеи, – мрачно сказал Мерлин, протирая запотевшие от тумана очки. – Теперь армия Тьмы станет действовать все успешнее, ее окончательная победа – лишь вопрос времени. Но я верю, члены Лиги сумеют спрятаться в Бескрайних лесах и доживут до того момента, когда Софи уничтожит кольцо Директора. Не думай, что они такие уж беспомощные, эти старики. Они в свое время тоже учились в школе и прошли в Синем лесу курс выживания, точно так же, как ты сама. Отличие между вами лишь в том, что они после окончания школы не привели весь сказочный мир на грань гибели, – с усмешкой закончил старый маг.

До этой минуты Агата никак не могла поверить, что из-за них троих угасает солнце, исправно светившее над землей тысячи и тысячи лет, – слишком уж неправдоподобным, фантастическим это казалось. Но сейчас, после слов Мерлина, она вдруг поняла, что это так и есть на самом деле.

– А что будет, если наступит полная тьма? – спросила Агата, глядя на бледный маленький солнечный диск над головой. – Оно и так уже едва светит.

– Однажды солнце зайдет за горизонт и больше не покажется, и наш мир погибнет, погаснет как задутая свеча, – ответил волшебник. – У каждой сказки должен быть свой конец. Только благодаря этому и продолжает существовать наш мир. Но ваша сказка все никак не может закончиться – сначала из-за тебя и Софи, потом из-за тебя и Тедроса. А теперь время почти вышло: либо ваша сказка закончится, либо всем нам настанет конец.

– Сколько еще продержится солнце? – спросила Агата, шагая по тропе, которая постепенно становилась все суше и тверже. – Дотянет оно до поцелуя Софи и Тедроса?

Мерлин мельком взглянул на солнце и ответил, пожевав губами:

– Оно угасает очень быстро. Его осталось не больше чем на три недели. До коронации Тедроса оно может и не дотянуть. – Он вытащил из своей шляпы персикового цвета леденец, но тот оказался заплесневевшим. – Смотри-ка, даже моя лучшая в мире магия постепенно начинает терять силу, – пробормотал он.

– Одного не могу понять, – сказала Агата, идя дальше по тропе, начавшей плавно подниматься наверх. – Почему Директор школы нас не преследует? Почему он не делает попыток вернуть Софи, если знает, что она может уничтожить его кольцо?

Мерлин как-то странно взглянул на нее, но ничего не ответил.

Больше вопросов Агата задавать не стала, и они вышли из болот в Гилликин, местность на окраине королевства Оз, славящегося своим Изумрудным городом. Перед ними открылись холмы Гилликина – крутые, пурпурные, покрытые полосками пожухлой желтой травы. Вдали, в долине, едва просматривался сверкающий изумрудно-зеленый город, окруженный высокой желтой кирпичной стеной, построенной его жителями для защиты от армии Тьмы.

Агата вновь обрнулась, пытаясь увидеть Тедроса и Софи. Мерлин сердито взглянул на нее и повел за собой вверх по крутому склону. Они молча поднимались по пурпурным холмам целый час, и тут Агата почувствовала странное щекочущее покалывание, словно от прикосновения к лицу невидимой цветочной пыльцы.

Только теперь Мерлин вновь заговорил:

– Агата, поскольку мы сейчас сделаем привал, чтобы немного передохнуть и подкрепиться, я хочу попросить, чтобы ты мне как можно подробнее рассказала о событиях вчерашней ночи. Особенно меня интересует все, что тебе удалось узнать о Директоре школы.


Агата заставила себя удержаться от того, чтобы в очередной раз оглянуться, и глубоко вздохнула. Затем она во всех деталях рассказала Мерлину обо всем, что случилось после того, как они с Тедросом оказались за зелеными школьными воротами. О том, как они просидели весь день в темной спальне ведьм, и о том, как Эстер спасла ее от Арика. О том, как изменился сад Мерлина на вершине Башни Чести, где кусты рассказывали теперь об истории Тедроса, а не короля Артура. О том, как ей удалось обмануть свое отражение в зеркале на мосту, и надписях, которые старые злодеи сделали на портретах в Старой школе. Об уроке, на котором воскресшие злодеи разбирали свои прошлые ошибки, и картах, по которым они отыскивали места, где могут прятаться их добрые противники. Рассказала, как ей удалось достать Экскалибур из картины Августа Садера, и обо всем, что услышала от Директора о мире Читателей, и о самом Директоре, превратившемся в красивого парня по имени Рафал. О том, как он спокойно наблюдал за побегом Софи, стоя у откытого окна…

К концу рассказа Агата запыхалась и только теперь обнаружила, что они с Мерлином тем временем поднялись на вершину самого высокого холма в Гилликине, на которой раскинулся луг, полный увядших тюльпанов.

– Рафал сказал, что однажды Софи все равно вернется к нему, – отдуваясь, сказала Агата, отгоняя рукой невидимые щекочущие пылинки. – Может, он не стал преследовать ее потому, что уверен в этом? Возможно, он не понимает, как сильно Софи любит Тедроса.

– Или очень хорошо понимает, как сильно она его любит, – загадочно ответил Мерлин, вынимая из своей шляпы обед – мясной пирог с курицей и блюдо с кресс-салатом.

– Что ты хотел этим ска… – начала было Агата и тут же оборвала себя: – Как, мы будем есть прямо здесь?! На виду у злодеев, которые могут оказаться поблизости?

– Феи из Гилликина о нас позаботятся, – сказал Мерлин, поднимая руку с пучком кресс-салата. – Присмотрите за нами, мои милые?

Агата подумала, что старый волшебник совсем спятил. С кем он разговаривает? Какие феи? Но потом она увидела, как стебельки кресс-салата постепенно тают в воздухе, словно их объедает кто-то невидимый…

– Невидимки, – широко улыбнулась она. – Это не пыльца в воздухе – это невидимые феи!

Она представила, как вокруг них вьются крошечные невидимые феи, взмахивая своими прозрачными крылышками. Было время, когда феи казались Агате изнеженными и, в общем, бесполезными существами, чем-то вроде насекомых. Одну фею она, между прочим, даже проглотила в свой первый школьный день. А сейчас Агате вдруг ужасно захотелось увидеть этих милых крошечных невидимок. Она вытянула руку, чувствуя, как феи прикасаются к ней, щекочут кожу своими крылышками, и улыбнулась, когда сумела расслышать тихое-тихое жужжание в воздухе…

Но улыбка сошла с лица Агаты, как только она увидела приближающихся к подножию холма Софи и Тедроса. Они шли совсем рядом друг с другом, едва ли не в обнимку.

– Мерлин, скажи, я… – начала Агата, чувствуя, как застревают в горле слова, которые она хотела произнести. – Скажи, я правильно поступаю?

Мерлин внимательно посмотрел на маленькие фигурки Софи и Тедроса, отхлебнул из кубка с вином, который втащил из своей шляпы, и не спеша заговорил:

– Позволь мне рассказать тебе историю об отце Тедроса, Агата. Спустя несколько лет после рождения Тедроса король Артур пришел однажды ко мне в пещеру и потребовал снадобье, которое позволит ему шпионить за его королевой Гвиневрой. Он был уверен, что она по ночам убегает из замка, и хотел узнать, куда и зачем. Честно говоря, озабоченность короля поведением королевы не была чем-то новым. Еще когда они были учениками школы, Артур делал все, чтобы убедить Гвиневру, что именно он, и только он, – ее настоящая любовь. В то время за сердце Гвиневры он соперничал с рыцарем Ланселотом, на стороне которого были определенные преимущества. Ланселот, видишь ли, был таким же книгочеем и любителем животных, как Гвиневра, – Артур похвастаться тем же самым не мог. И так уж случилось, что Ланселот был лучшим другом Артура. Артур не мог не заметить, как Ланселот и Гвиневра тянутся друг к другу, и недвусмысленно дал понять рыцарю о своих видах на юную красавицу. Притом Артур прекрасно понимал, что Ланселот не ровня ему в том, что имеет такое большое значение для любой девушки, – рыцарь уступал Артуру и в красоте, и в богатстве, и в знатности, и в славе… Так что, когда Гвиневра и Артур были зачислены в группу героев, а Ланселота назначили помощником будущего короля, Артур убедил Гвиневру, что именно он – самый лучший для нее выбор. И то сказать – зачем ей выходить за простого рыцаря, когда она может стать женой самого короля?

Мерлин снова отхлебнул из кубка и продолжил:

– Артур убедил Гвиневру, что она нужна всему Камелоту, поскольку он, Артур, не видит другой королевы, и потому она просто обязана выйти за него, чтобы исполнить свой священный долг служения Добру. Трудно найти девушку, которую не убедили бы эти слова, особенно если их произносит такой благородный, решительный и могущественный парень, как Артур… Короче говоря, они сыграли роскошную свадьбу, и вскоре у них родился прелестный мальчик, наследник, о котором мечтал Артур. Но даже теперь король не желал расстаться со своими подозрениями. Он вел себя как ревнивый школьник – пытался следить за Гвиневрой, хотел убедиться, что она никого не любит, кроме него. Артур не находил себе места, лишился сна, словно понимал, что добился ее руки силой. К тому времени, когда король явился ко мне в пещеру требовать средство, которое может подтвердить – или опровергнуть, – верна ли ему Гвиневра, он уже превратился в сердитого, одержимого навязчивой идеей и сгорающего от ревности человека. В тот день я сказал Артуру, что есть лишь одно волшебное средство, способное ему помочь, – он должен позволить Гвиневре покидать по ночам замок, и делать все в точности так, как она желает.

Мерлин горестно вздохнул, прежде чем вернуться к своему рассказу:

– Артур был болен, это ясно. Я сказал ему, что те десять лет, пока он пытался держать под своим контролем волшебную сказку – свою и Гвиневры, отказывая королеве в праве иметь личную жизнь, привели его на грань безумия. Человек не может управлять судьбой – он может лишь научиться держать ее удары. Все эти годы Артур боялся, что Гвиневра не любит его, но единственным способом преодолеть этот страх было посмотреть в глаза правде. Насильно удерживать Гвиневру от ее настоящей любви – к королю или кому-то другому, не важно – значало лишить и самого Артура, и его колоеву счастья. Ни он, ни она не могли понять и проверить, истинна ли их любовь друг к другу.

Волшебник допил остатки вина из кубка и продолжил:

– Вместо этого они продолжали мучить друг друга, тормозя подлинное окончание своей волшебной сказки… Стоит ли говорить, что Артур объявил все сказанное мной бредом, меня самого – предателем и ушел из пещеры, сказав, что между нами все кончено. Позднее он тайком возвратился и выкрал у меня снадобье, меняющее пол человека. Вскоре Гвиневра бежала с Ланселотом, Артур заочно вынес своей королеве смертный приговор, а мне пришлось покинуть чудесного маленького мальчика, которого я воспитывал.

Когда Мерлин посмотрел на Агату, глаза его блестели от слез.

– Теперь Тедрос постоянно оживляет в памяти историю своего отца, – сказал он. – Между прочим, став королем, он унаследует от отца и смертный приговор своей матери, его никто не отменял. Старое опять становится новым, моя дорогая, и прошлое нагоняет нас. Только теперь на месте Гвиневры ты, сомневающаяся, что можешь стать королевой для ее сына – точно так же, как сама Гвиневра сомневалась, может ли она быть королевой его отца. Однако Гвиневре не хватало сил, чтобы вести себя с Артуром честно и откровенно. Она робела, хотя и знала, что не сможет быть счастлива в Камелоте. Она лгала и себе, и ему, тем самым позоря своего короля. Но ты девочка умная, мудрая даже, и Тедросу повезло, что он выбрал именно тебя. Решающее отличие между тобой и его матерью заключается в том, что ты не боишься подвергать сомнению сказку, в которой живешь, и благодаря этому история Артура и Гвиневры не повторится. В твоей душе заложено стремление к Добру, даже если ради этого тебе приходится отпустить на свободу своего принца и позволить ему проверить свою любовь. Даже если это обернется тем, что в конечном итоге ты его потеряешь. Понимаешь ли, Агата, ни тебе, ни мне, ни кому-либо еще не известно, оправданы ли твои сомнения. Сможешь ли ты стать королевой Камелота? Действительно ли Софи настоящая любовь Тедроса? Уничтожит ли Софи кольцо Директора? Ответы на эти вопросы никто не знает.

Мерлин глубоко вздохнул и закончил:

– Но в отличие от Артура, пришедшего в тот день ко мне в пещеру, ты готова отпустить на свободу прошлое и принять неведомое будущее. И это именно то, что сохранит живым Добро, каким бы ни было надвигающееся на него Зло.

К этому времени Агата, уже не скрываясь, рыдала навзрыд, но не от обиды или боли. Это были светлые, очищающие душу слезы. Мерлин обнял ее и, дав выплакаться, дождался, когда она немного успокоится. А как только старый маг услышал, как она высморкалась в его лиловый плащ, он улыбнулся и тут же подсунул ей вазочку с фисташковым мороженым. Агата рассмеялась сквозь высыхающие слезы и принялась зачерпывать ложечкой ароматное бледно-зеленое лакомство.

– На самом деле я вовсе не такая добрая, как ты сказал, – хмыкнула она, облизывая ложечку. – В самый первый день в школе, когда нас привели в Леденцовый зал, я… я откусила и съела от него целый кусок. Большой.

– Да ты что? – рассмеялся Мерлин. – Точь-в-точь как я. Я тоже там целый угол отгрыз.

Позади них послышался чей-то смех. Они обернулись и увидели выходящих на вершину холма Софи и Тедроса.

– И вот представь себе: я в девчоночьем теле, волосы у меня на голове слипаются от краски, я только что приехал по шоколадному облаку на шоколадной сосульке, которой управляла крыса, я приготовил целую речь, чтобы выступить перед тобой, но прежде чем я успеваю произнести хотя бы слово – бабах! – и ты уже шарахнула меня по голове книгой. Кстати, что это была за сказка?

– Не помню. «Аладдин», кажется, – хихикнула Софи.

– Увесистая! – трясясь от хохота, заметил Тедрос. – Но хуже всего знаешь что? Не знаешь! А то, что речуга, которую я для тебя подготовил, была на самом деле классной!

Софи еще громче захохотала, уткнувшись головой в плечо принца.

Агата никогда раньше не слышала, чтобы Тедрос смеялся так громко, так весело и заразительно. И никогда не видела принца таким оживленным, радостным, расслабившимися. Да и Софи выглядела так непринужденно, словно у них с Тедросом были давние и очень близкие отношения, о которых Агата ничего не знала. При виде этой парочки Агату начало подташнивать, ее буквально подмывало оторвать Тедроса от размалеванной красотки и увести его куда подальше.

Но тут в ее голове всплыли слова Мерлина, и гнев пропал. Она взглянула на Софи и Тедроса как бы новыми глазами.

Ведь перед ней были двое ее лучших друзей, они были целы и невредимы, они весело смеялись над какой-то дурацкой историей, которую рассказывал Тедрос.

Да все хорошо, все прекрасно!

И она тоже засмеялась.

Услышав ее смех, принц поднял голову и тут же перестал хохотать, а Софи сказала, медленно переводя взгляд с Мерлина на Агату и обратно:

– Ничего не понимаю. То ли мы слишком поспешили, то ли вы слишком медленно шли.