Последнее время
Часть 44 из 46 Информация о книге
– Я до леса с тобой и сразу побегу, – пообещал Юкий. Арвуй-кугыза неожиданно остановился, задрал голову, всхлипнул и сказал: – За что мне это, а? Стоять, всё чувствовать, ничего не делать – и вот теперь, когда дождался, еще и от родных претерпевать непослушание, а для чего? Для того чтобы они умерли напрасно, и я умер напрасно, да еще трусом в памяти остался. За что? Юкий отступил на шаг. Арвуй-кугыза посмотрел на него, благодарно кивнул и замер с приподнятым для шага коленом. Лосиный зов взревел и тут же оборвался, как срубленный. – Уходи, – сказал Арвуй-кугыза, не глядя на Юкия, и махнул рукой. Рука загорелась. Юкий, кажется, вскрикнул что-то непонятное ему самому. Арвуй-кугыза быстро пошел на склон последнего холма, за которым начинался спуск к лесу, держа горящую руку перед собой, как факел. Юкий зажмурился, развернулся и побежал к крылам. Поэтому он не видел, как на вершине холма Арвуй-кугыза махнул второй рукой и как вместе с нею жутким всепоглощающим огнем вспыхнули все его волосы и ногти, накануне разбросанные им вокруг всего яла и особенно густо вдоль границы леса. Махись, где ты, подумал Кул с тоской. Почему ты бросил меня? Я совсем один тут. – С кого начнешь? – спросил Эврай. – Лети-ка ты отсюда, пока дождя нет, – посоветовал Кул. – Сам лети. – У меня крыла нет. – Бери, – предложил Эврай, хлопнув по крылу. Кул хотел сказать что-нибудь злое, но сообразил, что Эврай по молодости может и не знать о том, что подкидыш обделен умениями, естественными для мары. – Да если бы я… – начал Кул грустно и замолчал. Кучник, стоявший в середине растянувшейся вдоль опушки цепи, вскинул короткую темную трубу, и от нее потек густой звериный вой. – Сейчас нападать будут, – зло сказал Эврай. – Убей его. – А без дудки они не знают, когда атаковать? – уточнил Кул. – Убью, и мы победили, всё? Эврай злобно задумался. – Все равно убей. Одним меньше будет. – Сам убей. – У меня лука нет. – Бери, – предложил Кул и сунул ему лук и стрелу. Эврай схватил лук, подцепил было тетиву оперенным хвостом, но благоразумно убрал стрелу на колени, прицелился вхолостую, щелкнул и ойкнул, тряся рукой. Кул молча забрал у него лук, наложил стрелу и всмотрелся во вражеский строй. – Что они стоят-то? Подудели и стоят. – Может, они кому-то другому подудели. – Кому? Нам? – Другому отряду, который сзади идет. – Ты видел другой отряд? – жестко спросил Кул. – Нет, но может же быть. – А, – сказал Кул, успокаиваясь. – Вот тебе и а. Или шестипалым. Вдруг они заодно и предупреждают, что помощь идет. – Это им, думаешь, помощь нужна? – сказал Кул тоскливо и, чтобы зря не всматриваться в сторону холма, всмотрелся в кучников и пробормотал: – Мне кажется, или старик на меня смотрит? – Который? – Вон, в середке, рядом с двумя здоровыми. Эврай вскочил и жарко зашептал: – Это колдун, главный у них, я видел! И принялся рассказывать, как колдун сперва лежал, а потом пошел, точно повторяя те же движения, что как раз вот эти здоровые. – Непохоже, чтобы у него спина больная была, – прищурился Кул. – И чего он на меня пялится? Еще шепчет чего-то. Он вгляделся и тут же услышал шепот – даже не шепот, а спокойные неторопливые слова, непонятные или давно забытые, но удивительно знакомые, и почувствовал горький запах, такой же забытый, но знакомый. Кул пошатнулся и опустился на колено. – Ты чего? – испугался Эврай. – Так целиться удобнее, – соврал Кул и сжал зубы, ведь кучник с дудкой затрубил снова, и вой лег на шепот так, что теперь забытые слова легли в голову ловко и плотно. И побежали по кругу. – Кул, они сами целятся! – крикнул Эврай. Кул распахнул веки, которые успел, оказывается сжать одновременно с челюстями, и увидел, что один из лучников выступил вперед и выставил в их сторону руку с луком. Стрелу на тетиву он, правда, не наложил, но медленно и торжественно извлекал ее из колчана, очень серьезно глядя прямо на Кула. И смотрел на Кула старик, уже не шепча, а говоря все громче и громче другие слова, которые переплетались с бегавшими по кругу внутри головы Кула, заставляя его немедленно сделать что-то важное, нужное и страшное. Старик улыбнулся беззубым ртом и сказал: – Уян. Мир лопнул, осыпался и вырос вокруг новым, иным образом. – Что? – спросил Эврай. И Кул шевельнул кольцом лучника, которое раньше было на пальце Малого, а теперь сидело на пальце Кула, и его стрела коротко пропела и замолчала в груди серьезного лучника, и лучник упал, и Кул лишь тогда понял, что сказал «Я проснулся» на том же языке, на котором старик сказал «Проснись» и которого малец рядом не знал совершенно. Они тут мало что знали по-настоящему нужного. Кул забыл, как будет на местном языке «Все хорошо», но ему действительно стало хорошо, как, наверное, никогда. Все было четко, ясно и понятно. Чтобы скрыть смущение, он пустил стрелу в правого здоровяка рядом со стариком и тут же – в левого. Старик рухнул одновременно со здоровяками. Не врал малец, значит. Малец опять спросил что-то. Кул засмеялся и сказал: – Беги отсюда, быстро. Малец опять не понял. Кул показал, что сейчас всадит стрелу мальцу в ногу, и подумал: а что мешает всадить? Но тут боевой курай запел в третий раз, отвлекая стрелу на себя. Стрела красиво вошла под курай, не повредив его, а старик сказал: – Достаточно. Теперь бей чужих. А я кого бью, чуть не возмутился Кул, но добивать смешно распростертого на сырой траве старика было неблагородно. Он повернулся к мальцу и предупредил: – Убью сейчас. И стал медленно натягивать тетиву. Теперь малец понял, хотя смотрел не на тетиву, а Кулу в лицо. Он вскочил, подхватывая нелепо длинный и до смешного легкий щит, побежал к гребню холма, торопливо втискивая в дырки щита руки, как в рубаху, и взлетел. Это было куда забавней, и Кул вскинул лук, но его опередили: за спиной защелкало, над головой шорохнуло, малец вскрикнул и дернулся, выравнивая полет. Моя цель, подумал Кул со смесью злости и раздражения, гневно разворачиваясь к своим лучникам, и с некоторой оторопью обнаружил, что да, теперь они его лучники, даже те, кто лежит с его, Кула, стрелами в сердце, и что Кул для них свой, и что они бегут мимо него к вершине холма – и что под ногами у некоторых разгораются тонкие длинные искры. Кула обдало далеким жаром, он обернулся к вершине холма и увидел два слепящих клубка огня, а под ними – человека в местной одежде. Человек выбежал на гребень, взмахнул горящими руками, и несколько стрел вспыхнули в черном небе, опадая почти невидимым пеплом, а за спиной Кула страшно закричали. Кул повернул голову к лесу. У половины его лучников пылали ноги, жарко, как сухой кустарник, и чем яростней лучник сбивал пламя, тем быстрее оно перекидывалось на руки, живот, голову – и прыгало на стоявшего рядом. Кул снова повернул голову к человеку с горящими руками и понял, что пламя прыгает, повинуясь движениям горящих рук. Мальца на крыле уже не было видно. Так это он его спасал, подумал Кул снисходительно. – Убей! – зашипел старик, так и лежавший в траве неловкой кучей тряпья, в которую небрежно воткнули лицо морщинистого человека. Да, точно, спохватился Кул, вскидывая лук, и покачнулся, вхолостую дернув рукой над колчаном: там осталась всего одна стрела, которую он ухватил не сразу. Кул прицелился в человека с горящими руками, но чуть помедлил, всматриваясь в незнакомое круглое лицо над неумело почерненной рубахой. И человек посмотрел на него и широко улыбнулся – так широко, что высохшие от близкого огня губы лопнули и на неровно постриженный подбородок потекла кровь, тут же высыхая. Ему же больно, понял Кул с ужасом. Ему страшно больно, уже давно. Он же горит заживо, уже кости высохли и раскололись черными щепками, а он терпит. Человек что-то сказал с улыбкой и раскинул руки, чтобы Кулу было удобней целиться, и огонь тут же забрал его целиком, а сзади страшно заорали кучники, точно так же сожранные огнем с головой. Кул выпустил стрелу. Она проскочила сквозь пылающего человека, как сквозь обыкновенный язык пламени.