Позывной «Крест»

— Надеюсь, она будет жить с нами, во дворце? — надменно спросила Иродиада, взглянув из-под тонких ресниц на мужа.

— Даже не обсуждается, любовь моя, — взволнованно ответил Антипа. — Как пожелает. Она ведь идумейка…

Радостная встреча с матерью, с которой Саломея не виделась много лет, новые лица и роскошный дворец Антипы быстро сделали свое дело. От грусти и уныния вскоре не осталось и следа.





* * *


Лето выдалось небывало жарким даже для этих мест, и горячие источники Кинеретской долины, словно в насмешку над людьми, настолько обжигали, что и старики-завсегдатаи не решались греть свои больные кости в этом кипятке. Караванщики жаловались, что верблюды стали пить в два раза больше, а лошади вообще отказывались идти. И только смирные маленькие ослики, моргая большими ресницами, покорно вкалывали и за тех, и за других, и за третьих.

Уже пятнадцать лет минуло, как один из пяти отпрысков царя иудейского Ирода Великого, правитель Галилеи и Пиреи Ирод Антипа выстроил город во славу великого императора Тиберия. Выстроил как форпост Галилеи, чтобы защищать скотоводов, рыбаков и земледельцев от набегов диких племен, как перевалбазу для многочисленных торговых караванов, идущих из Византии в Иерусалим. Город процветал, слава о нем разнеслась по всей округе.

Здесь Антипа жил и с упоением правил своим народом.

Все, от жителей саманных хижин на окраине Тиберии до обитателей инсул в центре города, преклонялись перед своим властителем и считали его едва ли не полубогом. Во всяком случае, вассалы Антипы ежедневно докладывали об этом на часах восхваления. Однако народ всегда чем-то недоволен, и мудрый Антипа понимал это, пропуская хвалебные оды придворных льстецов мимо ушей.

На высокой горе с крутыми склонами, которую потом назовут в честь внучки Антипы горой Береники, стоял великолепный дворец Иродов, из серого камня, с величественной римской архитектурой и прекрасным садом, где на причудливых деревьях, свезенных со всего Средиземноморья, пели диковинные птицы.

И все же правитель прославился не только этим дворцом. Он, на удивление галилеянам, построил Римский театр на шесть тысяч мест, куда по большим празднествам стекалась вся галилейская знать. Завсегдатаями зрелищ — спектаклей и казней — были и братья Антипы, Агриппа, Филипп Второй, Аристобул.

В один из дней в начале осени с караваном невиданных громадных двугорбых верблюдов сюда, в Тиберию, прибыли удивительные артисты из-за моря. Бледные желтые лица с узкими, как щелочки, глазами и хитрые улыбки, демонстрирующие кривые зубы, не внушали особого доверия, и все же Ирод Антипа принял иноземцев у себя во дворце и разрешил им выступить в своем театре, при этом щедро заплатив странным гостям.

— Panem et circenses[22], — шепнула правителю на ушко вездесущая возлюбленная Иродиада, что, конечно, повлияло на благополучный исход сделки.

И вот сотни гостей и тысячи благодарных жителей Тиберии заполнили Римский театр до отказа. Еще бы! Ведь для них этот праздник был бесплатным. Чего не сделаешь ради довольства подданных!

— Слава великому императору Тиберию! — вскричал глашатай.

С этого возгласа начиналось любое зрелище в Галилее.

— Слава благодетелю Ироду Антипе! — истово откликнулась толпа.

— Слава! Слава! Слава! — эхом отозвались ближайшие горы.

— Ты у меня самая мудрая и красивая, — проворковал Антипа Иродиаде.

— Ой! В первый раз слышу! — с иронией, но без издевки отозвалась та.

Она, конечно, не в первый раз слышала эти слова от мужа, и нередко ее мудрые советы помогали ему принимать очень важные решения. Тем более сейчас, когда по городу поползли неприятные слухи о том, что горожане кое-где стали проявлять недовольство своим правителем.

Много ли нужно, чтобы народ возмутился? У гончара проблемы с хозяином, а виноват правитель. Караванщик обманул погонщиков, а виноваты те, кто живет во дворце. Работать не желают, а монет хотят получать больше. Так думал Ирод Антипа, глядя из своей ложи на головы беспечных горожан.

По левую руку от него, еще дальше Иродиады, но чуть ниже по уровню, восседали братья Антипы, приехавшие в Тиберию, кто с женами, кто с любовницами. Все были в сборе. А рядом с матерью сидела Саломея, точная копия Иродиады, только более молодая и прекрасная. Конечно, Римский театр Тиберии, пусть и немаленький, но все же не Колизей, однако сегодня девушка чувствовала себя как дома. Атмосфера праздника, яркие эмоции, восторг публики… И опять она — в ложе для сильных мира сего, и снова там, внизу, на сцене — действо, и вновь… Эти похотливые взгляды самцов, брошенные на нее как бы невзначай, украдкой. Да, гордая осанка, умопомрачительная шея, маленькие изящные ушки, открытые нездешней модной прической, блеск глаз Саломеи… Присутствующие мужчины прямо-таки пожирали ее глазами. Каждый мечтал отхватить свой ломтик пирога хотя бы взглядом.

«Старая верблюжатина! — с насмешкой думала юная красавица. — Уже и зубов нет, а все туда же!» И правда, все приближенные Антипы, вплоть до братьев, имели положение, заслуги, а их возраст, сорок-пятьдесят лет, казался Саломее стариковским. Нет, она отнюдь не брезговала, просто ей хотелось кого-то помоложе и в ее статусе.

Тем временем на сцене продолжалось действо. Там расхаживали странные люди в широких одеждах, на них были изображены диковинные звери и надписи огромными золотистыми буквами, которые никто не мог прочесть. Артисты с непомерно узкими глазами и лицами, выкрашенными в пугающий белый цвет, языком жестов под странную музыку демонстрировали зрителям свой природный дар лицедейства. Что они хотели этим сказать?

Поднимись над миром и посмотри…

В лучах восходящего солнца,

В горном ручье, воздающем хвалу богам,

Родился ты, как и твой отец, как и твой дед…





Саломея вдруг почувствовала на себе взгляд, который пронзил ее, будто копьем, сверху вниз, и повернула голову туда, откуда он мог исходить. На нее смотрел молодой мужчина, и глаза его не могли лгать. Или могли, но только не сегодня. Филиппу Второму, брату Антипы, тетрарху Итуреи, Батанеи, Трахонитской области и Аврана, самому молодому из сыновей Ирода Великого, было всего двадцать пять лет. Его молодость, красота и сила влекли… куда? Спросите у молодой женщины, куда ее несет, когда она теряет голову…

Тем временем азиатские мимы на сцене продолжали свой безмолвный рассказ под волшебную музыку.

…Но ты полюбил свою племянницу! Горе тебе!

Ведь она — плоть от плоти, кровь от крови твоей!

Или ты сошел с ума, старый сластолюбец?


Или нет для тебя ни Бога, ни Диавола?

Или ты собака, не знающая роду и племени?





Как удивительно, но язык полного безмолвия — жесты — был понятен всем, кто присутствовал на трибунах. Каждое движение, будто слово, оголяло нерв народа. На трибунах недовольно заворчали, будто соглашаясь с увиденным, поняв каждое «слово» удивительных артистов из-за моря. Увлеченные спектаклем, сидевшие в царской ложе не заметили, как Саломея и Филипп, обменявшись взглядами, удалились. Никто не заметил, кроме Иродиады…

Но дракон настигнет тебя.

Он будет карать твою плоть!

Он будет пить твою кровь!

Кровь губителя человеческого начала.

И разверзнутся небеса, и грянет гром, и ударит молния.

Так будут покараны все, кто позарится

На свою дочь и сына, на мать и отца, на брата и сестру.

Горе! Горе кровь смешивающим,

Ибо лишатся они и крови, и самой жизни!





Ирод Антипа побагровел, играя желваками. Народное недовольство оказалось правдой. Все знали, что он женат на собственной племяннице. И весь этот шум внизу, и косые взгляды в сторону царской ложи для привилегированных ничего хорошего не сулили. Этих актеров надо немедленно схватить и казнить!

— За что? — спросила Иродиада мужа.

Антипа и не заметил, как проговорил последние слова вслух.

— Ну… Они слишком много знают и говорят об этом, — замялся правитель.

— Но они ни слова не сказали! — засмеялась Иродиада. — К тому же они иноземцы. Чего ты от них хочешь?

Антипа успокоился так же быстро, как и завелся. Действительно, что это с ним? Откуда иноземцам известно, кто кому муж или жена? Они и языка-то почти не знают. Если бы один из его рабов не знал персидский язык, они бы и о выступлении не договорились. И народ не возмущается, а радуется такому зрелищу, благодарит своего повелителя, а значит, будет работать в два, а то и в три раза усерднее.

Сын Ирода Великого понял, что все это только его страхи, которые сидят где-то в глубине его души, и избавиться от них поможет лишь любовь.

Он сальными глазами посмотрел на супругу.

— Пойдем во дворец, милая, — с намеком обратился Антипа к жене.

— Слава благодетелю Ироду Антипе! — воскликнул кто-то из служащих дворца.

— Слава! — дружно ответили зрители амфитеатра.

— У нас много дел во славу Галилеи, — продолжил Антипа, глядя на жену.

— О да! — засмеялась Иродиада. — Просто тьма.





2


Глубокой ночью даже внезапный лай собак пронзает громом, а резкий треск цикад наполняет тревогой. Хуже всего страх, что тебя заметят: каждый шаг в тонкой сандалии кажется гулким ударом железного сапога, а собственное дыхание… Такое впечатление, что его слышат за каждым крохотным окошком утлых строений на окраине поселения.

Не радует теплая летняя ночь и яркие неизвестные звезды на черном, как омут, небосклоне. Хочется одного — стать невидимкой. Но так не бывает.

По узким улочкам городка шли двое — мужчина и женщина. Не желая раскрывать себя, оба оделись в длинные серые плащи без подбоя. И правильно: ночью все кошки серы. Мужчина был закутан в клетчатую куфию, женщина скрывала лицо под длинным шелковым платком. Она едва достигала своему спутнику до плеча и могла спокойно спрятаться за его крепкой фигурой, чем и не преминула воспользоваться.

Вот мужчина резко остановился у очередного выхода на большую улицу, и девушка уткнулась носом в его широкую спину. Он обхватил ее рукой и прижал к спине, словно боялся, что она сейчас выпрыгнет и побежит впереди него.

— Никто не должен знать, что мы здесь были, — шепотом произнес Филипп, словно не говорил Саломее об этом ни разу. — Учитель пока не хочет раскрывать себя.