Прекрасный подонок

– Ну, я точно уверена, что не хочу все время ссориться, – я игриво стукнула его по плечу. – Хотя отчасти это мне даже нравится.

Беннетт рассмеялся, но смех его прозвучал не особенно радостно.

– «Не ссориться все время», хм, это оставляет большой простор для фантазий. Так как же ты видишь нас?

Вместе. Я хочу быть твоей девушкой. Хочу бывать у тебя дома и оставаться там время от времени. Я открыла рот для ответа, но все слова испарились.

– Думаю, зависит от того, насколько вообще реальны какие-то отношения между нами.

Выпустив мою руку, он потер лицо. Показ фильма возобновился, и между нами повисло самое неловкое молчание за всю историю человечества.

В конце концов он снова взял меня за руку и поцеловал в ладонь.

– Хорошо, детка. «Не ссориться все время» – это тоже неплохо.

Я уставилась на его пальцы, сжимавшие мои. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем я ухитрилась выдавить:

– Извини. Все это для меня как-то ново.

– Для меня тоже, – напомнил он.

Мы снова замолчали и продолжили смотреть фильм, смеясь в одних и тех же местах и постепенно придвигаясь друг к другу, пока я практически полностью не легла на него. Краем глаза я покосилась на часы на стене и мысленно сосчитала, сколько часов в Сан-Диего нам осталось.

Четырнадцать.

Четырнадцать часов в совершенном мире, где я могу быть с ним, когда захочу, без всяких секретов и грязи, без вспышек ярости как единственной формы прелюдий.

– Какой у тебя любимый фильм? – спросил он, перевернув меня и расположившись сверху.

Его кожа просто пылала, и мне захотелось снять блузку, но я не вытерпела бы, если бы он отодвинулся хоть на дюйм, хоть на долю секунды.

– Мне нравятся комедии, – начала я. – «Клерки», «Увалень Томми», «Зомби по имени Шон», «Типа крутые легавые», «Улика» – все в таком роде. Но самый любимый, наверное, «Окно во двор».

– Из-за Джимми Стюарта или Грейс Келли? – спросил он, прожигая дорожку из поцелуев на моей шее.

– Мне нравятся оба, но больше, наверное, Грейс Келли.

– Понятно, почему. Ты на нее похожа.

Подняв руку, он пригладил выбившуюся из хвоста прядь волос.

– Я слышал, что у Грейс Келли тоже был ротик, как у уличной торговки, – добавил он.

– Тебе нравится мой ротик, особенно когда я говорю непристойности.

– Верно. Но он нравится мне еще больше, когда занят делом, – сказал он, со значением усмехнувшись.

– Знаешь, если бы ты время от времени затыкался, ты был бы почти идеален.

– Но тогда я был бы молчаливым раздирателем трусов, что куда страшнее, чем сердитый босс в роли раздирателя трусов.

Я захихикала под ним, и он пощекотал меня между ребер.

– Я знаю, что ты от этого без ума, – проворчал он.

– Беннетт, – поинтересовалась я как можно более безучастно, – что ты с ними делаешь?

Он окинул меня озорным и в то же время страстным взглядом.

– Храню в надежном месте.

– Могу я посмотреть?

– Нет.

– Почему? – спросила я, сурово прищурившись.

– Потому что ты попытаешься их забрать.

– Зачем они мне? Они все равно порваны.

Он ухмыльнулся, но промолчал.

– В любом случае, почему ты это делаешь?


Некоторое время Беннетт изучающе смотрел на меня, не торопясь с ответом. Наконец, приподнявшись на локте, он придвинулся ко мне, так что его лицо очутилось в паре дюймов от моего.

– Потому что тебе это нравится.

С этими словами он встал и, притянув меня к себе, потащил в спальню.





17




У меня был опыт коммерческих переговоров, работы с недобросовестными партнерами и заключения рискованных сделок. А сейчас я совершил абсолютно нехарактерный для себя поступок – я пошел ва-банк. Но, поскольку речь шла о Хлое, мне было плевать. Я выложил все карты.

– Тебе не терпится вернуться домой? Тебя не было почти три недели.

Она пожала плечами, бесцеремонно стащила с меня боксеры и сжала мой член в теплых пальцах с такой привычной уверенностью, что все тело заныло от желания.

– Я хорошо провела здесь время.

Я медленно расстегнул все пуговицы ее блузки, целуя каждый обнажавшийся дюйм кожи.

– Сколько нам осталось до самолета?

– Тринадцать часов, – ответила она, не взглянув на часы.

Судя по скорости ответа и по тому, что я нащупал, просунув два пальца ей в трусики, она не собиралась в ближайшее время покидать эту комнату.

Я почесывал ногтями ее бедра, поддразнивал языком ее язычок и терся об ее ногу до тех пор, пока она не подалась мне навстречу. Обхватив ногами мои бедра, она уперлась ладонями мне в грудь. Я резко вошел в нее, намереваясь заставить ее кончить столько раз, сколько смогу до восхода солнца.

Для меня не осталось ничего в мире, кроме ее гладкой кожи и негромких стонов, которые она выдыхала мне в шею. Я скользил в ней, над ней, снова и снова, растеряв все слова и сам потерявшись в ней. Ее бедра двигались в одном ритме с моими. Она приподнялась, прижавшись грудью к моей груди. Мне хотелось сказать ей: «То, что между нами, прекрасней всего, что со мной было. Чувствуешь ли ты то же самое?»

Но слов у меня не осталось. Только инстинкты и желание, только ее вкус у меня во рту и отголоски ее смеха, звенящие в ушах. Я хотел, чтобы этот звук никогда не смолкал. Я хотел стать для нее всем: любовником, спарринг-партнером и другом. В этой кровати я мог быть кем угодно.

– Я не знаю, получится ли у меня, – произнесла она в бесконечную секунду на самой границе оргазма, вцепившись в меня так крепко, что на коже могли остаться синяки.

Но я понял, о чем она, потому что был так же переполнен болезненным желанием и так же не знал, чем все это кончится. Я хотел ее так, что ежесекундно ощущал и сытость, и дикий голод, и мой мозг не знал, как во всем этом разобраться. Поэтому вместо того, чтобы ответить ей или начать уверять, что знаю, как нам быть, я поцеловал ее в шею и, погладив нежную кожу бедра, шепнул:

– Я тоже не знаю, но пока не готов все бросить.

– Мне так хорошо, – выдохнула она мне в подбородок, и я застонал в ответ от сладкой боли, неспособный выговорить ни единого слова.

Я боялся, что сейчас завою.

Я целовал ее.

Вдавливал ее глубже в матрас.

Это безумное блаженство продолжалось, казалось, вечно. Она поднималась навстречу мне, ее рот был горячим и ненасытным, сладким и горьким.



Я проснулся, когда у меня из-под головы выдернули подушку, и Хлоя рядом пробормотала что-то невнятное о шпинате и хот-догах.

Эта женщина, неукротимая в постели, еще и говорила во сне.

Я жадно провел рукой по ее заду, а потом перекатился на бок и взглянул на часы. Было пять с небольшим утра, но нам вскоре надо было вставать, чтобы успеть на восьмичасовой рейс. Как ни жаль было покидать наше уютное гнездышко порока, впереди замаячила реальная жизнь. Я ничего не сделал по работе за всю конференцию и постепенно начинал чувствовать вину перед собственной карьерой, которую столь беспардонно забросил. В последние десять лет вся моя жизнь была посвящена карьере, и, хотя разрушительный эффект Хлои на эту сферу уже не вызывал у меня прежней ярости, следовало сосредоточиться. Настало время вернуться домой, нацепить шляпу большого босса и взять всех виновных на карандаш.

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь занавески и омывали бледную кожу Хлои серебристо-серым сиянием. Она калачиком свернулась на боку, повернувшись ко мне. Ее волосы темным водопадом рассыпались за спиной, а лицом она зарылась в мою подушку.

Я понимал, отчего она не до конца верит в возможность наших отношений в реальном мире. Радужный мыльный пузырь Сан-Диего был прекрасен отчасти потому, что здесь не имела значения ни ее работа в «Райан Медиа», ни моя роль в семейном бизнесе, ни ее стипендия, ни наши старые разногласия. Я готов был ринуться в отношения с головой и даже надавить на нее, чтобы четко понять, чего ждать в дальнейшем, – но, возможно, ее осторожный подход был более верным.

Прошлой ночью мы сбросили одеяла на пол и не позаботились втащить их обратно на кровать, так что я мог вволю полюбоваться обнаженным телом Хлои. Сомнений не было – я легко бы привык каждое утро просыпаться рядом с этой женщиной.

Но, к сожалению, времени понежиться в постели у нас не было. Я попытался разбудить ее, сначала положив руку на плечо, затем поцеловав в шею и, наконец, чувствительно ущипнув за задницу.

Хлоя огрела меня по руке прежде, чем я успел ее убрать. И я даже не был уверен, что она проснулась.

– Козел.

– Нам надо вставать и собираться. Мы должны быть в аэропорту чуть больше, чем через час.