Прежде чем иволга пропоет

До Ясногородского у меня была понятная картина будущего. Худо-бедно заканчиваешь школу, выходишь замуж, рожаешь детей… Все как у всех. Если повезет, муж не будет пить, играть и распускать руки. Мать твердила как заведенная: любой мужик годится, лишь бы не наркоман и не алкаш. Кажется, первый раз она осчастливила меня этой мудростью, когда я ходила в подготовительную группу детского сада.

За пунктом «дети» в моей картине воображаемой судьбы начиналась ровная полоса грязно-бурого цвета. Как борозда из-под выкопанной по осени картошки.

Мать жила такой жизнью, подруги матери жили такой жизнью… Вокруг нас был огромный мир, но мы каким-то образом законсервировались в своей маленькой жестяной банке. И не заметили, как протухли.

Конечно, я видела, что бывает иначе, — в фильмах или пьесах, которые мы ставили в театральной студии. Но в глубине души не сомневалась, что все эти истории — не настоящие. Придуманные. Чтобы отвлекать таких, как мы, от самих себя. Что-то вроде добрых сказочек для Золушек — чтобы им легче работалось при тусклом свете огарка.

Леонид Андреевич не то чтобы вытащил меня на солнце… Скорее, дал мне легонько по лбу, и с головы у меня свалился жестяной шлем — та самая консервная банка.

Иногда рыцарю не нужно целовать принцессу, чтобы спасти. Достаточно вывести ее из вонючей пещеры, чтобы она не думала, будто весь мир — это драконье дерьмо.



К концу июня я была свободна.

Я сдала экзамены — лучше, чем большинство моих одноклассников.

Двадцать третьего марта мне исполнилось восемнадцать, но мы с Леонидом Андреевичем договорились отпраздновать, когда все закончится, и вот сидели за столиком под цветущими липами на бульваре.

— Точно не пойдешь на выпускной? — Ясногородский отпил кофе.

— В гробу я видала эти рожи!

— Тогда давай поговорим о том, что ты будешь делать дальше.

— Ну, баллы у меня неплохие, я могу пройти… — начала я.

Леонид Андреевич коротко взмахнул рукой, и я осеклась.

— Три месяца назад я говорил тебе, что ты должна учиться, — неторопливо сказал он. — Теперь я скажу: учиться можно по-разному. Институт для этого не обязателен.

— Но как же…

— Послушай, Динка, — он наклонился через стол ко мне, не замечая, что жилеткой задевает макушку пирожного с кремом. — Когда наша студия еще была жива, неужели ты была согласна довольствоваться второстепенными ролями? Тебе никогда не хотелось сыграть главную?

— Ну, хотела. А толку-то! Ни кожи, ни рожи, ни таланта.

— Ни кожи, ни рожи, ни таланта… — со странной улыбкой повторил он. — А вот тут, Дина, ты очень и очень ошибаешься. Я берусь тебе это доказать.

— Как? У вас, кстати, жилетка в креме.

— И правда… От этих лимонных корзиночек одно расстройство. Что ты сказала?

— Я спросила — как доказать?

Он опять улыбнулся и стал похож на джокера из карточной колоды, которую по вечерам раскладывала Октябрина.

— Ты мне доверяешь, Дина?

Теперь настал мой черед смеяться. Ясногородский удовлетворенно кивнул.

— Тогда твое обучение продолжится. А сегодня отдых! И еще по одной лимонной корзинке!

На следующий день Ясногородский повез меня в торговый центр и придирчиво выбрал мне одежду. Вещи были неброские, но одна только футболка стоила половину зарплаты моей матери. У меня рвались с языка десятки вопросов, однако я придерживала их до поры до времени.

Самую большую брешь в бюджете Леонида Андреевича пробила обувь.

— Кроссовки не могут столько стоить! — шипела я. — К тому же они мне не нравятся! Подошва толще кирпича!

— Они, Дина, должны нравиться вовсе не тебе, — отвечал тот, подавая мне ложечку. — Примерь. Вот эти отличные!

Наконец наши пакеты были пристроены в багажник такси. Но этим дело не закончилось.

— На Беговую, пожалуйста, — попросил Ясногородский водителя.

— А там-то что?

Я устала и проголодалась. У меня за десять лет не набралось бы столько вещей, сколько мы купили за три часа.

— Увидишь.

Там оказался магазин с амуницией для верховой езды. Я совсем перестала понимать, что мы делаем, и с молчаливым терпением позволяла себя крутить, измерять, затягивать на мне тугую обувь, куцые курточки и штаны в обтяжку, которые делали меня похожей на игрушечного солдатика. Под конец мы приобрели краги — что-то вроде перчаток для ног: кожаные, мягкие, ласково облегающие икру. Краги мне понравились.


— Вот теперь можно и пообедать! — Ясногородский выглядел очень довольным. — Да, чуть не забыл. Твое новое средство связи. — Он вытащил, как фокусник из рукава, твердую белую коробку.

— …Что ж, Дина, твой выход. Если ты хотела исполнить главную роль, можешь считать, она сама свалилась тебе в руки.

— А кого я играю?

— Пятнадцатилетнюю девушку.

— Ой!

— Именно так. Единственную дочь состоятельных родителей. Однако если ты захочешь выдумать старшего брата, не стану возражать. В подробности накопления капитала не будем вдаваться, тебе нужно лишь запомнить, что у отца есть гражданство Великобритании, а вы с матерью вскоре его получите.

— Где мы живем? — Я начала включаться в игру. — На Рублевке?

Ясногородский поморщился.

— Нет, лучше в Раздорах. Там у вас загородный дом, а квартира — на Фрунзенской набережной. Учишься ты в гимназии Примакова. Найди о ней в сети все, что сможешь, как и о поселке, и запомни детали: цвет стен в коридорах и кабинетах, особенности школьной формы, имена учителей…

— …количество ступенек… — подхватила я.

— Ступеньки оставь Шерлоку Холмсу. Это, так сказать, внешняя сторона. Теперь внутренняя…

За один вечер мы с ним успели побывать в Испании, Италии и на горнолыжных курортах Австрии, не слишком, однако, увлекаясь, — маман строго относилась к моей учебе и не позволяла пропускать занятия. Я училась разбираться в марках одежды, знала, где в Москве самые дорогие бутики, запоминала, какие машины стоят в гараже у отца.

— Ты не золотая молодежь, и не пытайся ею прикидываться, — учил Леонид Андреевич. — До того, чтобы жить в Акулинино, вашей семье очень и очень далеко.

— Каком еще Акулинино?

— Неважно. Расскажи мне, чем ты увлекаешься. И кстати — как тебя зовут?

Звали меня скромно: Полиной. Я любила петь — с этим оказалось проще всего, так как, по словам Ясногородского, голос у меня имелся, — фанатела от Шона Мендеса («Он тааааакой сладкий!»), и, как ни странно, рэперов: решив не выдумывать лишнего, я уверенно назвала Басту с Бумбоксом, которых мы слушали с моим бывшим парнем. Полина тащилась от аниме и корейских дорам, писала в закрытой группе фанфики по «Наруто», выкладывала в Инстаграме комиксы собственного сочинения (я за пятнадцать минут изобразила на двух листах короткую серию, и Ясногородский уважительно кивнул). Ее кумиром был Бэнкси (о нем Леонид Андреевич мне подробно рассказывал).

— Да ты ниспровергательница основ!

— Только если это хорошо оплачивается, — скромно возразила я.

Рядом засмеялась Октябрина Львовна.

— Леня, твоя протеже далеко пойдет!

Редкий комплимент от старухи. Мы с ней существовали в параллельных пространствах, несмотря на то что делили одну квартиру. Она ни разу не высказала недовольства моим присутствием, и за эти месяцы я так и не смогла определить, как она ко мне относится. Леонид Андреевич говорил, что у нее ужасная близорукость. Возможно, когда я сидела не двигаясь, она меня просто не замечала.

С Ясногородским у них были какие-то свои дела. Октябрина всю жизнь проработала в театре, она постоянно сыпала в разговорах известными именами, но без оттенка панибратства или самодовольства, а скорее, с деловитостью повара, перечисляющего необходимые ингредиенты для блюда. Несколько раз в неделю она куда-то уходила, завернувшись в длинное черное пальто с богатым лисьим воротником и попшикав на бедную лису духами с запахом болгарского розового масла. Она была из тех людей, которые не выглядят таинственными, но иногда вы ловите себя на мысли, что даже о кассирше в «Карусели» знаете больше, чем о них.

— Не забывай, что ты ребенок, и, как всякий ребенок, перенимаешь манеры родителей, — учил Ясногородский. — Тебе в голову не придет взять сумку с экипировкой, потому что для этого существует водитель. В твоем случае — он же и охранник, что составляет предмет твоего огорчения, так как показывает, что вы экономите. Ты привыкла к тому, что большинство людей вокруг тебя — обслуживающий персонал. Запомни: твоя история тебя не выдаст, даже если ты ошибешься в деталях. Но тебя могут выдать повадки. Заучить марки машин и названия отелей — дело нехитрое, куда сложнее общаться с официантом так, словно тебя с трех лет таскали по самым знаменитым ресторанам Москвы. Кстати, по каким?

Я откинулась на спинку стула, прищурилась и лениво перечислила пять заведений, которые особенно любила воображаемая мать. Подумала — и присовокупила к ним те два, которые нравились нам с отцом.

— Интонация хорошая, — одобрил Ясногородский.

Этот был тот же Леонид Андреевич — и в то же время неуловимо отличающийся. По-прежнему мягкий и добрый. Но в его голосе время от времени прорезались новые требовательные ноты. Мне это даже нравилось. Мною опять руководили, и пугающая взрослая жизнь — с самостоятельными решениями, с необходимостью вписываться в новые сообщества, опять что-то искать и кому-то доказывать, будто я что-то из себя представляю, — отодвигалась на неопределенный срок.

Засада была в мелочах.

Мне вручили две — две! — пластиковых карты. И портмоне. Я-то всегда таскала наличку в кармане и, как выяснилось, не умела пользоваться банкоматом.

Или вот расческа. Ерунда же! Но Леонид Андреевич положил мне в рюкзак странного ежа с блестящей золотой спинкой. Ежа неудобно было держать, я морщилась и роняла его.

— Привыкай, — строго сказал он. — Айфон освой сегодня же. Клавиши быстрого доступа, плейлист… кстати, возьми наушники.

— Потеряю же! — взвыла я в ужасе, рассматривая изящные белые закорючки.

— Дина! Ты не можешь бояться что-то потерять, разорвать или испачкать! Это не статусная вещь для тебя, не предмет гордости, а удобный гаджет, только и всего. Потеряешь — родители купят новые. Запомни: ты лишена доброй половины своих нынешних страхов. Кстати, завтра тебя отвезут на первый спектакль.

Отвезут?



Две недели спустя

— Смотрите, кто пришел! Полина, опаздываешь!

— Привет, Полин!