Проданы в понедельник

Опять все зазря? Он опять оправдывался, извинялся, открывал душу впустую? И опять потерпел поражение?

В полном молчании Эллис сел в грузовик. Его отец завел мотор; ему явно не терпелось поехать.

И не только ему.

Эллис снова вернулся мысленно в школу, вспомнил, как тогда вылез из машины, забрался в постель и попытался забыть, хотя бы на несколько часов, какой приговор его ожидал поутру.

А потом он заметил, что грузовик не едет, стоит. Вцепившись руками в руль, его отец смотрел прямо перед собой, в лобовое стекло. Через дорогу здание суда окроплял слабым мерцанием лунный свет.

– Папа? – вымолвил Эллис.

На миг он засомневался, что отец дышит. Но потом он заговорил, как будто сам с собою:

– В шахте произошло обрушение.

Сбитый с толку, Эллис наклонил голову. Но он заткнул рот своему внутреннему репортеру и стал терпеливо ждать, пока отец продолжит.

– Потребовалось тридцать часов, чтобы вытащить оттуда людей. Я только пришел домой, когда ты упал с велосипеда. И сломал себе руку. Мама повела тебя к врачу, а малыш дремал. Должно быть, я отключился… потому что следующее, что я услышал, был крик твоей мамы: «Генри не дышит!» Она держала малыша на руках и плакала. Его губки были синие, а личико… – Голос отца сорвался; а его сильные, мозолистые руки задрожали. Эллис сидел в шоке – и от всей истории, и от слез на отцовских глазах. – Я был от него в каких-то двадцати фунтах. Если бы я хоть раз на него взглянул, хотя бы раз…

Отец замолк; альтернативный вариант остался невысказанным.

Эллис выглянул в ночь; в голове завихрился коллаж из обрывочных воспоминаний. Они мелькали и сталкивались, как светлячки в банке. Глазами ребенка он видел тот день совершенно иным. И таким его запомнил. На целых двадцать лет. Увы! Отдалившись, грубя, ерничая… Четвертый стул за обеденным столом – всегда свободный и… занятый. Эллис вспомнил ночные брожения отца, шарканье шагов, частенько будившее его по ночам. Шагов, отяжелевших под грузом горя и… вины.

Как, черт возьми, он должен был сейчас отреагировать?

Эллис вспомнил слова матери. О том, что дети могут перестать дышать безо всякой причины. О том, что его братик отправился в иной мир, чтобы жить вместе с ангелами. Его отец наверняка все это слышал, даже сохранил в левом, логическом, полушарии своего мозга. Но логика тут помочь не могла.

Руки отца на руле шевельнулись. И Эллис испугался, что этот миг – миг тонкой связи между ними – прервется.

– Я могу понять тебя, папа, – произнес он.

Заверение прозвучало пустым без конкретики.

Сознавая, что бремя на его сердце не сравнимо с бременем отца, Эллис все-таки решил все рассказать. Выложить всю правду, которая привела их поздним вечером к этому рубежу, к этому заветному мигу близости.

Больше не раздумывая, подавив всю внутреннюю цензуру, Эллис начал с самого начала. С тех дней, когда еще не было Лили, когда он еще не заглушил перегревшийся мотор и не увидел на крыльце двух ребятишек. Когда были лишь его юношеские мечты о признании и потакание собственному тщеславию.

Отец внимательно слушал.

Когда Эллис заговорил о своих перспективах и будущем Диллардов, схожесть его ситуации с отцовой стала очевидной: дети, трагедия и отчаянная жажда исправить необратимые ошибки.

Когда он наконец закончил свой рассказ, в кабине воцарилась тяжкая тишина. Только в этот раз она не ощущалась как осуждение.

– Что ты будешь делать? – спросил отец.

Реальный вопрос.

– Не знаю…

Честный ответ.

– Только я не сдамся, – добавил Эллис. – Пока эти дети не окажутся в безопасности.

Через пару секунд отец кивнул:

– Ты разберешься. – В его голосе прозвучала убежденность, в глазах сверкнула вера. И это значило для Эллиса много. Гораздо больше, чем поддержка, которую желал высказать ему отец.

В звуковом кино обычно в таких ситуациях отец обнимал сына или как минимум похлопывал его по плечу. У них ничего такого не произошло. Они просто поехали вперед, к машине Эллиса. Но возле школы, высадившись из грузовика, Эллис повернулся и протянул руку. И отец ее пожал. Не просто доброжелательно. А как равному.

– Ты знаешь, где меня найти, – сказал он сыну. И в этих словах Эллис услышал обещание помощи.

– Хорошо, папа.





* * *


На обратном пути в Бронкс Эллис думал о родителях. Особенно о матери. Все эти годы она ни словом не обмолвилась о вине отца. Ни разу не попрекнула его. Может, она смотрела на все это другими глазами? И, возможно, даже пыталась защитить его, Эллиса. Ведь если бы он не сломал в тот злополучный день руку, и им не пришлось уйти из дома, все могло сложиться иначе. А, может быть, она просто решила жить дальше. Что случилось, то случилось…

Только не в случае Диллардов.


Эллис сочувствовал Миллстоунам, потерявшим ребенка. И, тем не менее, он решил сделать все, что было в его силах, чтобы помочь Руби и Келвину – отчасти ради своего отца. Если только не было поздно, как с Генри. Нет! Не стоит думать о плохом. Он должен найти способ воссоединить семью!

Джеральдина жаждала того же. Хоть и не говорила. Эллис чувствовал это сердцем…

Его размышления прервал телефонный звонок. Эллис снял трубку. Звонила Лили. Он приехал домой всего несколько минут назад. Было уже больше одиннадцати. Что заставило Лили позвонить в столь поздний час? Эллис встревожился за ее сына.

– Нет-нет, – заверила его Лили. – С Сэмюэлом все хорошо. – Ее благодарность слышалась даже в приглушенном голосе. Эллис представил себе, как она сидит в столовой пансиона, зажимая рукой трубку. – Я бы не побеспокоила вас так поздно, но я пыталась дозвониться до вас весь вечер.

– Извините, что так вышло, – сказал Эллис. – День выдался долгим.

Лили помолчала.

– Эллис, у вас все в порядке? – В вопросе просквозила искренняя обеспокоенность, но один ее голос утешал так, что все треволнения Эллиса разом развеялись.

– Все будет хорошо, – ответил он, сильно сомневаясь в этом. Но один ее звонок вселил в его сердце надежду. – А как вы? Я могу вам еще чем-то помочь?

– Ах, да, – спохватилась она, словно только сейчас вспомнила, зачем позвонила. – Я узнала про Келвина. Новости хорошие. – Последние слова Лили добавила, скорее всего, чтобы Эллис не встревожился. Но в ее тоне было что-то такое, что он засомневался.





* * *


Детский приют находился в Клоувере. В двух часах езды на запад от Хобокена. Достаточно близко, чтобы домработница могла съездить туда и обратно в течение учебного дня. И довольно далеко, чтобы легко замести следы Миллстоунам.

Представив себе Келвина, оказавшегося не в зоопарке, как ему обещали, а в приюте для отверженных детей, его ужас и замешательство от того, что его выбросили за ненадобностью, Эллис снова испытал гнев. И этот гнев вытеснил все сострадание к Миллстоунам – и к Сильвии, и к Альфреду в равной мере.

Даже если Альфред не был в курсе, как заверила Лили домработница, разве он мог ничего не заподозрить? Или просто не хотел ничего знать?

В редакции Эллис отбросил все варианты в сторону. Было три часа пополудни. Среда. Ему нужно было сосредоточиться и закончить свою статью о мошеннической схеме одного торговца марками. Но главное, работа отвлекала его от всяких сомнений по поводу поступка Сильвии.

Через час ему предстояло отправиться на встречу в Кловере. Лили сказала, что как только ее босс уйдет (а обычно это бывало около четырех), она тут же сядет на ближайший автобус.

Для Эллиса прогул еще одного рабочего дня уже не имел особого значения. Его карьера все равно была обречена. Стараниями Сильвии или его самого. Вопрос только времени. Рано или поздно, но мистер Уолкер, находившийся сейчас на встрече с губернатором Рузвельтом, должен был узнать о его аресте. И Эллису грозило вечное пятно на резюме репортера.

Но до тех пор он мог наслаждаться моментом, сгорбившись над своей пишущей машинкой, делая звонки по телефону и задавая вопросы в окружении охотников за сенсациями и правдоискателей. Бумагомарателей, пытавшихся сделать мир лучше, как изначально хотел Эллис.

– Получите сенсацию, – бросил ему на стол листок бумаги Голландец. – Замешан коп.

Эллис ощетинился. Он почти ожидал, что страница окажется квитанцией за его залог. Но это был всего лишь черновик, нацарапанный корявым почерком Голландца.

– Точнее, четыре копа, – продолжил тот. – Мой агент утверждает, что они помогли бежать двадцати гангстерам в грузовиках с пивом.

– Ты прав. Это сенсационный материал.

– Он твой.

Эллис озадачился, пока не сообразил: это был жест сострадания. Его «штопор» стал уже для всех очевидным.

– Я ценю твое предложение, Голландец. Но я правда не могу его принять.

– Уже принял. Ты вчера опять пропустил собрание – судя по всему, развлекался спаррингом в темном переулке, – хмыкнул Голландец. – Так вот я сказал, что ты работаешь над этой статьей. Уолкер велел закончить ее сегодня, к концу дня. Так что тебе лучше заняться ею прямо сейчас, иначе с меня сдерут шкуру. Эти наброски тебе пригодятся, для старта.

При напоминании о царапине на своем лице, теперь превратившейся в синяк, Эллис также вспомнил, почему он не мог уложиться в означенный срок.

– Мне очень хотелось воспользоваться твоим предложением, поверь мне. Но у меня сегодня надо отлучиться… по одному личному делу. Я не знаю, когда вернусь.

У Голландца были все основания решить, что он совсем рехнулся. И даже прямо сказать Эллису об этом. Но Голландец, прежде чем прокомментировать его отказ, поколебался. А потом наклонился вперед с вороватым взглядом:

– Послушай, Рид, если ты попал в беду… ну, может, проигрался, залез в долги, взял кредит, да мало ли что… ты только скажи мне. У меня шурин вляпался в одну группировку типа «Черной руки». Так что если тебе что-то угрожает, я могу в определенном смысле помочь…

Это был вполне разумный вывод. А что еще мог подумать Голландец, суммировав его прежние просьбы, странное поведение и расцарапанное лицо?

– Ничего такого. Честно. – Эллис хотел бы рассказать ему больше, но он и так уже загрузил слишком много людей.

Голландец раздраженно вздохнул и забрал со стола свой черновик. И засим благоразумно удалился.





* * *