Пророк

А потом пришла она. Уорд объявил перерыв, посмотрел на Адама и сказал:

— Уведи свою девчонку с моего поля, Остин, пока из тебя не начали выплескиваться гормоны.

Адам подбежал к ней и спросил, в чем дело. Он был взволнован, потому что раньше Челси не приходила на тренировки, а сегодня чувствовал себя быстрым, чертовски быстрым, как волк на снегу или акула в темных глубинах.

Она накрыла его ладонь своей.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Сквозь возбуждение, вызванное адреналином, он впервые заметил в ее глазах слезы.

— Что?

— Я возвращаюсь в Кливленд.

— Что?

— У тебя тренировка. Заканчивай. Я все объясню. Подожду тебя в твоей машине, ладно?

У него хватило сил только на кивок.

Она ушла, а он нахлобучил шлем и бегом вернулся на поле; легкий осенний ветер, десять минут назад казавшийся таким приятным, теперь был холодным и враждебным.

Они продолжили тренировку, хотя Адам ее не запомнил, за исключением того, что она никак не заканчивалась, и он мысленно проклинал тренера Уорда за каждый лишний повтор. Наконец они закончили и отправились в душ; он торопился, одной рукой вытирая грудь, а другой натягивая трусы, когда появился Кент. Новичок, он уже был запасным квотербеком, и все считали его подающим надежды, а половина города была готова поставить его в стартовый состав, даже несмотря на то, что их стартовый квотербек проиграл всего один розыгрыш. Будь на то воля Адама, он наплевал бы на эту традицию, и его брат занял бы позицию в центре поля. Если б Кента поставили во главе нападения и позволили Адаму уничтожать защиту противника, чемпионат штата был бы у них в кармане. Но тренер Уорд никогда не отправлял на скамейку старших ради новичка. Никогда.

— Мэри ждет, — сказал ему Кент.

Адам искренне удивился — ведь это Челси ждет, но как, черт возьми, об этом узнал его младший брат? Но затем до него дошло. Мэри тоже ждала. Сегодня у нее тренировка по кроссу, а Адам, у которого была машина, должен отвезти ее домой.

— Я не могу, — сказал он.

— Что? Они закончили час назад. Она ждет.

— Сказал же, что не могу, — сердито бросил Адам, но это был не гнев, а страх. Нет, нет, Челси ошиблась, она не уезжает, она не может уехать.

— Послушай, я должен остаться с тренерами. Они хотят, чтобы я посмотрел запись. Ты это знаешь. Я не могу проводить ее домой.

И тогда Адам произнес слова, которые нынче, десятилетия спустя, будят его по ночам и которые три раза заставляли его чувствовать во рту холодную сталь и смазку пистолетного ствола.

— Всего пять чертовых кварталов, Франшиза. Она дойдет.

И он ушел. Выбежал из раздевалки в ночь, навстречу самому важному, что было в его восемнадцатилетней жизни.

Мэри шла по дороге от школы, когда Адам выехал с парковки вместе с Челси. Он проехал мимо сестры — голова опущена, на спине рюкзак, — бредущей через холодную тьму к машине, которая ее не ждала, и подумал, что разберется с этим утром. Она будет злиться, но ему всегда удавалось быстро обратить гнев младшей сестренки в шутку; он всегда мог вызвать на ее лице улыбку, даже когда она этого не хотела. С отцом будет труднее, но придется пережить и это, а теперь нет ничего важнее того факта, что у него забирают Челси.

Нужно расставлять приоритеты.

Он отвез Челси на пирс. Накинул ей на плечи свою куртку и крепко обнял, слушая ее рассказ о том, что отца отпускают в ноябре, и это значит, что она уедет. Они возвращаются в Кливленд и остаются там. Город был всего в часе езды от Чамберса, но в ту ночь им казалось, что их разделит полмира. Они молча стояли на краю пирса, и вода плескалась у пилонов, а потом Челси подняла голову, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Мы можем куда-нибудь поехать?

В багажнике его «Форда Таурус» нашлись два одеяла. Неподалеку от пирса был парк — наверху, над обрывом, откуда открывался вид на озеро. Популярное место для барбекю, но в тот холодный осенний вечер с пронизывающим ветром из Канады там было пусто. Холод им не мешал. Два восемнадцатилетних подростка, впервые вместе… Нет, холод не проблема. Они не заметили бы даже снега. В какой-то момент, когда они лежали на боку, Челси спиной к нему, а он ласкал ее грудь, бок, бедро, ему казалось, что эта ночь навсегда останется с ними и они будут вспоминать о ней, когда состарятся, потому что первый раз с любимым человеком не может забыться. Ничего подобного не существовало на этой земле. Он всегда будет помнить эту ночь. Он был в этом уверен.

Домой Адам вернулся к одиннадцати.

На подъездной дорожке стояла первая из нескольких полицейских машин.

Двадцать два года спустя, когда он под моросящим дождем ехал к дому ее мужа, Адам вспоминал вопросы, которые задавали полицейские, глаза отца и то, как мать вышла из комнаты.

Где вы были в течение четырех последних часов?

На пирсе и в парке.

Чем занимались?

Разговаривал, гулял.

Вы просто забыли отвезти сестру, да?

Нет, брат мне напомнил. Но это было срочно.

Мэри не появилась ни в три, ни в шесть, а потом исчезла слабая надежда, что она пошла к подруге и осталась там ночевать, или сломала ногу, или, черт возьми, сбежала с парнем, чтобы заняться тем, чем занимался Адам. Вопросы становились все жестче, а правда — все более неприятной.


Да, я должен был отвезти ее домой.

Нет, я этого не сделал.

Я сел в машину с Челси Салинас и уехал. Мы были на пирсе, потом в парке. Занимались сексом на одеяле.

Нет, я не позвонил родителям. Позволил Мэри возвращаться домой одной.

Да, я проехал мимо нее, когда выезжал с парковки.

Нет, я не остановился, чтобы поговорить с ней.

Нет, я не видел ее на улице, когда возвращался домой.

Но он в это не верил. Ему казалось, что она по-прежнему здесь; что в одну из холодных ветреных ночей, когда серп луны всходит над иссиня-черными облаками над озером, он увидит, как Мэри идет к парковке в поисках машины, на которой он уезжает от нее. Ему казалось, что если он правильно соединит все эти элементы, то увидит, как она идет сквозь тьму к прожекторам футбольного поля, с рюкзаком на спине; а потом повернется, чтобы посмотреть на притормозившую машину, неуверенно улыбнется, прежде чем вспомнит, что брекеты уже сняли, и тогда ее улыбка станет широкой и лучистой. Проскользнет на пассажирское сиденье и назовет его придурком, и он отвезет ее домой. В ее спальню, записка на двери которой запрещала входить без разрешения. Ведь это все еще может произойти, должно произойти… А если нет? Тогда пусть этот мир идет к черту.

Адам сидел, уткнувшись лбом в рулевое колесо и крепко зажмурив сухие глаза, когда Челси открыла дверь со стороны водителя и прижала прохладную ладонь к его шее. Он медленно выдохнул, стараясь унять дрожь, но не поднял голову и не открыл глаза.

— Всего пять кварталов.

Она молча погладила его шею.

— Полмили.

Ее пальцы нащупали напряженные мышцы и принялись разминать их.

— Рейчел Бонд было семнадцать, — сказал он. — Знал ли я? Нет. Должен был увидеть? Да. Ты бы увидела. Если б ты была там, если б там был кто-то, кроме меня…

Ее пальцы остановились, но давление на напряженную мышцу не ослабло — так врач пытается выдавить зараженную кровь. Что-то вышло из него, но не то, что нужно, или не до конца.

— Семнадцать, — повторил он.

— Пойдем в дом, — сказала она и убрала руку с его шеи.

Адам выключил двигатель, выбрался из машины, поднялся по ступенькам вслед за Челси, вошел в дом и увидел змей.





9




Желание позвонить в полицию застало Кента врасплох, и с ним было невозможно бороться. Каждые десять минут мысли возвращались к одному и тому же: «Может, теперь они узнали что-то еще. Может, Солтер тебе расскажет. Может, ты ответишь на какой-то вопрос, который они упустили. Может, ты попросишь их подтвердить, что Гидеон Пирс не имеет к этому отношения».

Именно последний вопрос, самый нелепый, звучал настойчивее всех, столь же абсурдный, как и безжалостный. Человек, убивший его сестру осенью 1989 года, умер в тюрьме много лет спустя, отбывая срок за это преступление, — и поделом. Разум каждый раз напоминал об этом Кенту, но сердце часто проявляет презрение к рациональности, и его сердце снова и снова задавало этот вопрос.

Две убитые девушки, с разницей в двадцать два года. Сколько людей в округе стали жертвами убийц с 1989 года? А в штате, в стране или в городе? Они не были связаны друг с другом. Но сердце Кента связало этих двух.

Он не стал звонить в полицию. Если понадобится им, они сами позвонят. До тех пор он будет лишь отвлекать их, мешать. Поэтому Кент обратился к футболу, лучшему, что он умел. Они пропустили тренировку перед матчем в серии плей-офф, и хотя это было правильно, за все придется платить. Обычно воскресенье было днем отдыха, когда приходили одни тренеры, и это означало, что подготовка к матчу начнется лишь в понедельник. Команда Кента уже на сорок восемь часов отставала от соперника. Сорок восемь из 144 часов, остававшихся до начала игры. Именно из-за таких вещей проигрываются футбольные матчи.

Обязанность восполнить эту потерю лежала на нем.

В начале тренерской карьеры Кент часами составлял схемы, вычислял проценты, чтобы продемонстрировать Уолтеру Уорду, что он понимает тактику соперников лучше, чем они сами.

— Они тридцать шесть раз выполняли блиц, когда мяч был на двадцати ярдах, — сообщал он Уорду. — Но если он был в красной зоне, они ни разу не применяли прессинг в первой попытке. Ни разу.

Уорд верил в точность, верил в подготовку, но часто с бесстрастной улыбкой отмахивался от подробных выкладок Кента, лишь слегка изменяя план игры. Если играть в футбол так, как играют в Чамберсе, всегда говорил он, то все получится.

Теперь, под руководством Кента, футбол в версии Чамберса означал, что нужно быть самой подготовленной командой в штате. И благодаря компьютерам появились беспрецедентные возможности для понимания тактики соперника. Команда была подписана на базу данных «Хадл», в которой хранились видеозаписи игры. Стоило это недешево, но один из спонсоров, дантист по имени Дункан Вернер, оплачивал счета. Кент любил «Хадл». С ее помощью можно было посмотреть не только видеозапись любой ситуации, но и получить статистику.

Один щелчок мыши — и перед глазами блицы в зависимости от позиции на поле. Еще один щелчок — блицы, распределенные по попыткам и расстоянию. Хотите знать, каков у соперника процент выноса мяча в первой попытке? Или как часто они обращаются к той или иной схеме? Достаточно щелкнуть мышкой. К утру пятницы Кент сможет воспроизвести всю эту статистику, ни разу не запнувшись. Он поймет, как мыслит тренер соперников, чего он хочет и чего боится. Это поможет ему подготовиться, чтобы не дать противнику проявить свои сильные стороны, и ударить в слабые места. Вы ничем не удивите его на футбольном поле — ни его самого, ни его команду. Они встречались с ребятами, которые были талантливее, сильнее или быстрее, но ни одна из тех команд не была так подготовлена.

Никогда.

Вечером в субботу Кент сидел на полу в гостиной, прислонившись спиной к дивану; слева от него лежал ноутбук, справа — блокнот, и каждые несколько секунд на его коленях оказывался игрушечный баскетбольный мяч. Он перебрасывался им с Эндрю, реакция которого больше напоминала реакцию взбесившейся немецкой овчарки, а не подающего надежды спортсмена. Лайза делала домашнее задание, которого у нее не было. В последнее время у дочери появилась такая привычка — громко объявлять, что она будет делать домашнее задание. Чтобы все знали. Потом она раскладывала на столе книги и начинала рисовать. Но больше всего Кента забавляла логарифмическая линейка, над которой они с Бет смеялись, когда дочери не было рядом. Лайза нашла это древнее вычислительное устройство на гаражной распродаже, купила за свои деньги и всегда держала под рукой, утверждая, что логарифмическая линейка гораздо круче калькулятора.

Внезапно ее привлекла идея учебы в университете. Высокая оценка в недавней контрольной на умножение стала причиной серьезного заявления, что она рассчитывает на стипендию, поскольку знает, что университеты Лиги плюща очень дорогие. Кент спросил, откуда дочь узнала о Лиге плюща.

— Они классные, папа, — со вздохом сказала Лайза. — Они действительно классные.

Ладно. Если они действительно так хороши, то стипендия — отличная идея, потому что его банковский счет оставляет желать лучшего.