Простые смертные
Часть 26 из 30 Информация о книге
– Джонни! Какая неожиданность! Извини, что заставил тебя ждать. – Привет, Хьюго. Да, это я, Джонни. Привет. Как у тебя дела? – Отлично. На полном ходу несусь навстречу Рождеству. А ты как? – Вообще-то не очень, если честно. Да, Хьюго, не очень. – Грустно это слышать. Я могу чем-нибудь помочь? – Ну… не знаю. Это как-то… неудобно… – Да ла-адно тебе! Давай говори. – Ты помнишь вчерашний вечер у Жабы? Помнишь, что я выиграл уже больше четырех тысяч, когда ты сказал: «Вот это вечер!» – Помню ли я? Да я, еще и часа не прошло, в пух и прах проигрался! А ты, наш пират Пензанса, значит, все время выигрывал? – Да, и это было… какое-то безумие! Просто какие-то волшебные чары… – Какие там чары! Четыре тысячи фунтов! Да ведь это больше стипендии за год! – Ну да, это-то мне мозги немного и размягчило. Да нет, не немного, а очень даже сильно. Ну и еще глинтвейн… И я вдруг подумал: как фантастически здорово было бы не клянчить денег у мамы каждый раз, как я остаюсь с пустым карманом… В общем, когда ты ушел, карты сдавал Джусибио, и у меня сразу оказался флеш-рояль, пики, козырной валет. Я сыграл безупречно – изображал, будто просто блефую, а на самом деле у меня на руках полное дерьмо, – в итоге на столе было уже больше двух тысяч… – Дьявол тебя задери, Джонни! Это же целая куча денег! – Ну да. Только мы заранее договорились, что предел устанавливать не будем, и все трое только и делали, что повышали и повышали ставки, и никто не желал отступать. У Ринти оказалось всего две пары, а Брюс Клегг, увидев мой флеш, сказал: «Опять этот Пират нас обхитрил», но когда я уже потянул к себе денежки, он вдруг прибавил: «Если только у меня не… Ой, что это? Никак фул-хаус?» И у него действительно был фул-хаус. Три дамы, два туза. Мне бы нужно было сразу встать и уйти. Ну почему я сразу не ушел! У меня еще оставалось две тысячи, но две я уже проиграл. И все-таки я решил, что просто случайно ошибся, что все это ерунда, что если я буду держать себя в руках, то непременно отыграюсь. Как говорится, фортуна покровительствует смелым! Еще одна игра, и все повернется в другую сторону… Жаба пару раз все-таки спросил, не хочу ли я выйти из игры, но я… к этому времени уже… уже… – голос Пенхалигона явственно задрожал, – …проиграл десять тысяч. – Ничего себе! Ну ты, Джонни, даешь. – В общем, мы продолжили игру, и я все время проигрывал, а потом никак не мог понять, почему это среди ночи звонят колокола Королевского колледжа, но тут Жаба раздернул шторы, и оказалось, что уже день, и Жаба сказал, что закрывает казино на все праздники, и предложил нам яичницу. Но есть мне не хотелось… – Ты же сперва выиграл, – утешал его я, – а потом проиграл. В покер всегда так бывает. – Нет, Хьюго, ты не понимаешь! Джусибио схватил какую-то железяку, а я… что-то вроде мясорубки, и тогда Жаба, чтобы нас остановить, написал на листке сумму, составлявшую мой долг. Это… – задушенный шепот, – …пятнадцать тысяч двести фунтов! Жаба, правда, сказал, что округлит ее до пятнадцати тысяч, однако… – Твое благородство всегда пробуждало в Жабе самые лучшие чувства, – заверил я его, глядя сквозь синюю бархатную занавеску холодного оттенка темного индиго, на янтарное пятно света от уличного фонаря. – Он же понимает, что имеет дело не с каким-то прощелыгой, который считает, что если ему нечем платить, то он и не будет платить. – В том-то и загвоздка, – вздохнул Пенхалигон. Я сделал вид, что его слова меня озадачили: – Если честно, Джонни, я как-то не совсем понимаю… – Видишь ли, пятнадцать тысяч фунтов – это… действительно очень много. Да, черт побери, очень и очень много! – Для такого простого в финансовом смысле человека, как я, это, конечно, сумма большая, но для старой корнуэльской аристократии пятнадцать тысяч – это, безусловно… – Да у меня и на счете столько нет! – А, понятно! Ничего. Послушай, я знаком с Жабой с того дня, как поступил в Кембридж, и, клянусь, тебе совершенно не о чем беспокоиться. Пенхалигон издал какое-то хриплое, вымученное, но полное надежды карканье. – П-правда? – Ну, конечно. Жаба – классный мужик. Скажи ему, что на Рождество банки закрыты, и до Нового года ты никак не сможешь перевести ему эту сумму. Он же понимает, что слово Пенхалигона – это его долговое обязательство. Ну, вот я и услышал то, что хотел: – Но у меня нет этих пятнадцати тысяч фунтов! Так, сделаем драматическую паузу, прибавим капельку смущения и щепотку недоверия: – Ты хочешь сказать… что у тебя вообще нет денег? – Ну… В настоящий момент. Если бы я мог уплатить этот долг, я бы уплатил, но сейчас… – Джонни. Прекрати. Долг есть долг, Джонни. И потом, я же поручился за тебя. Перед Жабой. Я сказал: «Это же Пенхалигон!», и ему этого было достаточно. Больше и объяснять ничего не пришлось. – То, что твои предки были адмиралами и ты живешь в аристократическом особняке, еще не делает тебя миллиардером! Кстати сказать, Тридейво-хаусом владеет банк «Куртард», а вовсе не мы! – Ладно, ладно. Просто попроси твою мать выписать тебе чек. – На уплату покерного долга? Ты что, спятил? Она совершенно точно мне откажет. Слушай, а не мог бы Жаба сделать так, чтобы, знаешь… эти пятнадцать тысяч… – Нет, нет и нет! Жаба – человек дружелюбный, но деловой; для него вопрос бизнеса – это такой козырь, который побьет любые дружеские отношения. Пожалуйста, Джонни. Заплати. – Но ведь это всего лишь покер, игра! Это же не… скрепленный юридически договор. – Долго есть долг. Жаба считает, что ты ему должен. Извини, но, пожалуй, и я того же мнения. А если ты откажешься честно выплатить долг, то это будет уже вызов. Он, конечно, не станет подкладывать тебе в постель лошадиную голову[77], но подключит к этому разбирательству и твою семью, и Хамбер-колледж, которому вряд ли понравится, что его доброе имя треплет «желтая пресса». До Пенхалигона, кажется наконец дошло, что его ждет в недалеком будущем; для него это прозвучало как рухнувшая с крыши многоэтажной парковки гора бутылок. – О господи, в какое же я вляпался дерьмо! Какое дерьмо! – Я тут подумал, что, вообще-то, выход есть… а впрочем, нет, забудь об этом. – Говори. Сейчас я готов рассматривать любую возможность. Любую! – Нет, забудь. Это все ерунда. И я прекрасно понимаю, каков будет твой ответ. – Да уж давай, Хьюго, колись. Способность убеждать заключается вовсе не в силе убеждения, а в умении соблазнить, указать человеку «волшебную дверцу», которую ему непременно захочется открыть. – Я имел в виду ваш старый спортивный автомобиль. «Альфа Ромео», кажется? – Нет, винтажный «Астон Мартин Кода» 1969 года выпуска. Но… продать его? – Немыслимо, я понимаю. Лучше просто пади к ногам матери, Джонни. – Это… была папина машина. Он ее мне оставил, и я очень ее люблю. Да и как я смогу объяснить исчезновение «Астон Мартина»? – Ты же изобретательный человек, Джонни. Скажи дома, что тебе предпочтительнее продать ненужное имущество и положить деньги на надежный офшорный счет, а не рассекать по Девону и Корнуоллу на дорогущем спортивном автомобиле, даже если он и достался тебе от отца. Послушай – мне, кстати, только сейчас это в голову пришло, – здесь, в Ричмонде, есть один вполне приличный дилер, который занимается покупкой-продажей винтажных автомобилей. Очень осторожный человек и неболтливый. Я мог бы подскочить к нему, пока он не закрылся на Рождество, и спросить хотя бы, о какой сумме пойдет речь. Судорожный вздох с замороженного большого пальца ноги Англии[78]. – Ну, как я понимаю, это «нет», – сказал я. – Мне очень жаль, Джонни, но я не могу… – Нет, я согласен. Хорошо, иди и поговори с ним. Пожалуйста! – А ты не хочешь объяснить Жабе, что происходит, или, может… – Ты не мог бы сам ему позвонить? Мне кажется… что вряд ли я… нет, я не… – Ладно, предоставь все мне. Друзья познаются в беде. * * * Я набрал номер Жабы по памяти. Его автоответчик включился после первого же звонка, и я быстро сказал: «Пират продает. А я после Дня подарков[79] уезжаю в Альпы. Увидимся в Кембридже в январе. Счастливого Рождества». Я повесил трубку и позволил себе некоторое время бездумно созерцать сделанные на заказ книжные шкафы, телевизор, отцовский бар с напитками, мамины безделушки из дутого стекла, старую карту Ричмонда-на-Темзе, фотографии Брайана, Элис, Алекса, Хьюго и Найджела Лэмов в разном возрасте и на разных стадиях своего развития. Болтовня моих родственников доносилась до меня, как голоса из другого мира, эхом долетающие из какой-то фантастической переговорной трубки. – Ну что, Хьюго, все хорошо и даже превосходно? – спросил отец, появляясь в дверях. – Добро пожаловать обратно к нам. – Привет, пап. Это Джонни звонил, мой приятель из Хамбера. Справлялся насчет списка литературы по экономике на следующий триместр. – Похвальная организованность. Видишь ли, я забыл в машине, в бардачке, бутылку коньяка и как раз хотел выскочить… – Не надо, пап! – остановил его я. – Там жуткий холод, а ты все еще немного простужен. Вон моя куртка на вешалке, давай я схожу и принесу. * * * – Ну, вот мы и снова встретились холодной зимнею порой, – сказал кто-то, когда я закрывал заднюю дверцу отцовского «BMW». Черт возьми! Я так вздрогнул от неожиданности, что чуть бутылку не выронил. Незнакомец был укутан в анорак, и его лицо полностью скрывалось в тени капюшона, туда не проникал даже свет уличного фонаря. Он стоял всего в нескольких шагах от тротуара, но определенно на нашей подъездной дорожке. – Чем я могу вам помочь? – Вообще-то, я не собирался демонстрировать особую вежливость. – Мы желаем знать, кто я? – Он немного сдвинул капюшон, и я узнал того йети-попрошайку с Пиккадилли-сёркус; бутылка все же выскользнула у меня из пальцев и глухо шлепнулась мне на ногу.