Пункт назначения: счастье
Часть 8 из 9 Информация о книге
Следование по этому пути предполагало изменения в восприятии некоторых моих самых сокровенных чувств. Глава 6 Причина первая: работа без полномочий Джо Филлипс[92] ждал окончания дня. Если бы вы зашли в магазин красок в Филадельфии, где он работал, и попросили б галлон краски какого-нибудь оттенка, он предложил бы вам выбрать нужную из таблицы, а потом приготовил бы ее. Он добавлял немного красителя в банку, ставил ее в аппарат, напоминающий микроволновую печь. Там краска интенсивно встряхивалась. Это делало ее цвет однородным. Потом Джо взял бы у вас деньги и сказал бы: «Спасибо, сэр». Затем он снова ждет следующего покупателя и делает то же самое. Снова ждет, снова готовит заказ. Весь день. Каждый день. Принимал заказ. Перемешивал краску. Говорил: «Спасибо, сэр». Ждал. Принимал заказ. Перемешивал краску. Говорил: «Спасибо, сэр». Ждал. И так далее, и так далее. Никто не замечал, делает ли Джо все правильно или нет. Единственное, что удостаивалось комментария со стороны босса, так это опоздания, за которые он получал нагоняй. Уходя с работы, Джо всегда думал: «Я не чувствую, что как-то изменил чью-то жизнь». Отношение работодателей, по его словам, сводилось к замечаниям с их стороны: «Ты делаешь это вот так. И ты приходишь в это время. Пока ты выполняешь эти требования, все прекрасно». Но он все чаще ловил себя на мысли: «А где возможность меняться? Где возможность роста? Где реальная возможность приносить пользу компании, в которой я работаю? Ведь любой может приходить в указанное время и делать то, что ему велят». Джо казалось, что его человеческое сознание, понимание и чувства почти порочны. Всякий раз, когда за обедом в китайском ресторане он рассказывал мне о чувствах, вызываемых работой, он вскоре начинал себя упрекать: – Есть люди, которые отдали бы жизнь за такую работу. И я понимаю это и благодарен за нее. Она хорошо оплачивалась. Джо мог позволить себе жить с девушкой в приличном месте. Он знал кучу людей, которые не имели всего этого. Он испытывал вину за свои чувства. Но потом мысли возвращались снова. А он все перемешивал краску. А он все перемешивал краску. А он все перемешивал краску. – Поэтому скука фактически и есть постоянное чувство, которое испытываешь, делая то, что тебе не хочется, – рассказывал мне Джо. – В чем здесь радость? Я недостаточно образован, чтобы все это объяснить, но меня просто не отпускает чувство… что нужно заполнить эту пустоту. А я даже не мог бы прикоснуться и пальцем к тому, что является этой пустотой в действительности. Джо уходил из дома в семь утра, работал весь день и возвращался в семь вечера. Он начал думать: «Ты работаешь 40–50 часов в неделю. Если тебе это по-настоящему не нравится, просто развивается депрессия и тревога. Возникает вопрос: зачем я делаю это? Должно быть что-то лучше». Он сказал, что начал чувствовать, что больше «нет никакой надежды». – Нужно, чтобы ты мог решать нормальные задачи, – говорил он, слегка пожимая плечами. Мне показалось, что ему неловко от своих слов. – Ты должен знать, что твой голос имеет значение. Ты должен знать, что если тебе есть что сказать, ты можешь высказаться и изменить что-то. У него никогда не было такой работы. Он боялся, что никогда и не будет. Если так много часов бодрствования ты проводишь, убивая себя, с единственной целью прожить еще один день, очень трудно отключиться и по-хорошему пообщаться с любимыми людьми, когда возвращаешься домой. У Джо обычно оставалось на себя пять часов перед тем, как он ляжет спать и снова проснется, чтобы перемешивать краску. Ему хотелось просто рухнуть перед телевизором и побыть одному. В выходные же единственным желанием было изрядно напиться и посмотреть футбол. Однажды Джо позвонил мне, прослушав несколько моих выступлений онлайн. Он хотел поговорить о наркотической зависимости – теме моей последней книги. Мы договорились о встрече, прогулялись по улицам Филадельфии, а потом пошли перекусить. Вот что он мне рассказал. Джо проработал уже несколько лет, перемешивая краску. Как-то вечером с одним из своих друзей он пришел в казино, где ему предложили маленькую голубую пилюлю. Это было тридцать миллиграммов обезболивающего под названием оксикодон[93] на основе опиума. Джо принял его и почувствовал приятное оцепенение. Через несколько дней он подумал: «Может, он поможет мне на работе?» Он выпил и увидел, что мысли, засевшие в голове, испарились. – Прошло немного времени, и скоро я начал всегда принимать их перед работой. И на работе равномерно распределял дозу, чтобы пережить день. Вернувшись домой, он обычно принимал таблетки с пивом и думал: «Я могу справиться со всем дерьмом на работе, зная, что должен сделать то же самое дома». И он опять перемешивал краску. Перемешивал краску. Перемешивал краску. Я подумал: а не наркотик ли опустошает его так же, как и сама работа? Казалось, устранен конфликт между желанием все изменить и реальностью жизни. В наш первый разговор он решил, что рассказал мне историю своей зависимости. Люди, к которым он обратился за помощью, чтобы отказаться от оксикодона, сказали ему, что он «прирожденный наркоман». Это то, что он рассказал мне сначала. В следующие встречи он поведал кое-что еще. У него были периоды запоя, курение травки, случайный прием кокаина в студенческую пору. Но он никогда не испытывал необходимости принимать его, кроме как на редких вечеринках. И только когда он устроился на эту работу и начал видеть ее как смертельный конец, он начал травить себя. Когда Джо наконец соскочил с оксикодона, то через несколько тяжело пережитых месяцев чувство невыносимости жизни вернулось. Мысли, от которых он изо всех сил старался избавиться, вновь приходили ему в голову, когда он снова и снова перемешивал краску. Джо знал, что людям нужна краска. Он осознавал, что должен быть благодарен. Но он не мог вынести мысли, что его жизнь будет такой же еще тридцать пять лет, пока он не уйдет на пенсию. – Ведь тебе нравится, чем ты занимаешься? – спрашивал он меня. Я на мгновение даже перестал записывать в блокноте. – Когда ты просыпаешься по утрам, ты ведь с нетерпением ждешь своего дня. Когда просыпаюсь я, то ничего приятного не жду от работы… Просто это то, что я должен делать. * * * Между 2011 и 2012 годом[94] «Гэллап» (компания по опросу общественного мнения) проводила беспрецедентное, чрезвычайно глубокое исследование того, что люди в мире чувствуют по отношению к своей работе. Они изучили миллионы трудящихся в 142 странах. В ходе исследования было выяснено, что около 13 % говорят, что «заинтересованы» в своей работе. То есть «увлечены и преданы ей, вносят позитивный вклад в развитие своих организаций». В отличие от них 63 % говорят, что они «не заинтересованы». Другими словами, «без интереса проводят рабочий день, отсиживают время, не вкладывая энергию и любовь в свою работу». И еще 23 %[95] «совершенно не заинтересованы». Они, как поясняли в «Гэллап», «…не просто не испытывают радости от работы, а заняты тем, что выставляют свое недовольство напоказ. Каждый день такие сотрудники подтачивают то, что было сделано заинтересованными коллегами… Совершенно незаинтересованные работники в большей или меньшей степени наносят вред своей компании». Итак, принимая во внимание исследование «Гэллап», 86 % людей, читающих историю Джо, узнают в ней себя. По крайней мере, кое в чем. Почти в два раза больше людей ненавидят свою работу, чем любят. И такие вещи, которые большинство из нас не любят делать, – например, работать без интереса, – занимают большее время суток. Один профессор, глубоко изучающий эту проблему[96], пишет: «Недавний опрос подтвердил, что рутинная работа и в самом деле является пережитком прошлого. Сегодня среднестатистический работник просматривает свою электронную почту утром в 7.42, прибывает в офис в 8.18, а уходит с работы в 19.19… Недавний опрос также показал, что каждый третий британский работник просматривает e-mail в 6.30 утра, а 80 % британских работодателей считают вполне приемлемым звонить подчиненным вне рабочего времени». Концепция «рабочего времени» исчезает для большинства людей, так что недовольство 86 % из нас все больше и больше охватывает нашу жизнь. После обеда с Джо я начал размышлять: а что, если все это играет роль в развитии депрессии и тревоги? Наиболее часто встречающийся симптом депрессии называется «дереализация»[97][98]. Что бы вы ни делали, вы чувствуете себя отвратительно и вам это кажется естественным. Это нормальная человеческая реакция на работу, как у Джо, которую ты исполняешь всю жизнь. Поэтому я начал поиски научных подтверждений того, как это сказывается на состоянии людей и есть ли здесь связь с депрессией и тревогой. Я смог это выяснить, только встретившись с выдающимся ученым. * * * Однажды в конце 1960-х[99] гречанка невысокого роста, с трудом переставляя ноги, вошла в маленькую поликлинику на окраине Сиднея, Австралия. Это было отделение больницы в самой бедной части города, куда обращались главным образом эмигранты из Греции. Она сказала дежурному врачу, что плачет все время. – У меня такое чувство, будто незачем жить, – объяснила она. Перед ней сидели двое мужчин: европейский психиатр с невнятным акцентом и практикант, высокий молодой австралиец по имени Майкл Мармот. – Когда в последний раз вы чувствовали себя хорошо? – спросил старший мужчина. – Доктор, – ответила она. – Муж снова пьет и бьет меня. Сына опять посадили в тюрьму. Моя несовершеннолетняя дочь беременна. Я плачу дни напролет. У меня нет сил. У меня бессонница. Майкл видел много таких пациентов, обращающихся за помощью. Эмигранты в Австралии часто подвергались расизму. А жизнь того, первого поколения была вдвойне тяжела и полна унижений. Когда они становились совсем измученными, как та женщина, им обычно приписывались медицинские проблемы. Иногда им давали слабые микстуры белого цвета, что-то наподобие плацебо. А иногда прописывались сильные препараты. Для Майкла, молодого практиканта, это представлялось странной реакцией. «Казалось поразительно очевидным, – писал он годы спустя, – что ее депрессия была вызвана жизненными обстоятельствами. Люди приходили к нам с проблемами в жизни[100], а мы лечили их пузырьком с белой микстурой». Он подозревал, что гораздо больше проблем в их жизни (например, мужчины приходили с жалобами на необъяснимые боли в животе, которые, на первый взгляд, не имели причин) были вызваны стрессами из-за обстоятельств, в которых они оказались. Майкл делал в больнице обход и размышлял: все эти болезни и расстройства, должно быть, говорят нам о нашем обществе и о том, что мы ведем себя неправильно. Он пытался обсуждать это с другими врачами. По его мнению, в случае с этой женщиной и другими подобными ей пациентами врачам «следует обращать внимание на причины ее депрессии». Но врачи были скептически настроены и говорили Майклу, что он несет чушь. Они объясняли, что невозможно психологическими проблемами вызывать физические заболевания. Это была точка зрения большинства практикующих медиков в мире в то время. Майкл подозревал, что они ошибаются, но что он знал? У него не было доказательств. Казалось, никто и не проводил исследований на этот счет. Он просто чувствовал интуитивно, вот и все. Один из врачей осторожно намекнул ему, что раз это ему так интересно, то следует подумать об исследовательской работе, а не заниматься практической психиатрией. * * * Вот так несколько лет спустя Майкл оказался в Лондоне в хаосе 1970-х. Это были последние дни, когда англичане надевали шляпы-котелки, отправляясь на работу, а мимо них по улицам проходили молодые англичанки в мини-юбках. Выглядело так, словно две эпохи отводили друг от друга взгляд. Он приехал в середине морозной зимы в страну, которая, казалось, разваливается на части. Электричество отключалось на четыре дня в неделю в связи с затянувшейся забастовкой. В самом сердце лопающегося по швам британского общества работала хитрая мурлыкающая машина – Британская государственная гражданская служба с офисами, находящимися вдоль Уайтхолл, от Трафальгарской площади до Парламента. Она любит называть себя «Роллс-Ройсом» государственной бюрократии. Она состоит из огромного числа бюрократов, управляющих каждым аспектом британского государства. В ней все строго, как в армии. Каждый день тысячи мужчин – там были в основном мужчины, когда Майкл только приехал, – прибывали на место работы. Сидя за аккуратными рядами письменных столов, они управляли Британскими островами. Для Майкла это представлялось прекрасной лабораторией, чтобы проверить то, что так его интересовало: как работа влияет на здоровье? Не получится определить это, сравнивая сильно отличающиеся профессии. Скажем, если сравнивать строителя, медсестру и бухгалтера, то ничего не получится. Среди них так много разного, поэтому трудно определить, что происходит. У строителей часто имеют место несчастные случаи, медсестры подвержены болезням, а бухгалтеры ведут сидячий образ жизни (что очень вредно для здоровья). Поэтому нельзя выявить, что на что влияет. А в Британской государственной гражданской службе нет бедных, никто не возвращается в сырой дом, никому не угрожает физическое увечье. Все выполняют физически безопасную работу. Здесь существует заметное различие в статусе и в свободе действий, которой вы можете обладать. Британские гражданские служащие делятся на ранги – строгие группы, которые определяют зарплату и уровень предоставленных полномочий на работе. Майкл хотел изучить, сказываются ли эти различия на здоровье. Ему казалось, что это может пролить свет на то, почему в нашем обществе так много людей страдает от депрессии и тревоги. Эта тайна не давала ему покоя с Сиднея. Тогда большинство людей полагало, что знают ответ, поэтому исследование не имеет смысла. Представьте себе мужчину, руководящего большим правительственным департаментом, и парня одиннадцатью ступенями ниже по шкале оплат, в чьи обязанности входило печатать и сшивать документы в папку. С кем более вероятно случится сердечный приступ? Кто более перегружен на работе? У кого, скорее всего, разовьется депрессия? Почти все считали, что ответ предельно ясен: у босса. Его работа несет больше стресса. Он должен принимать важные решения с серьезными последствиями. У парня, занимающегося папками, намного меньше ответственности. Она меньше на него давит, его жизнь заметно легче. Майкл и его команда начали работу, интервьюируя гражданских служащих с целью сбора информации о состоянии их физического и психического здоровья. Им требовались годы. Служащие приходили, и Майкл беседовал с каждым наедине в течение часа о том, в чем заключается его работа. Так команда опросила восемнадцать тысяч служащих. Буквально сразу Майкл заметил разницу между людьми, стоящими на разных ступеньках социальной лестницы. Когда он беседовал со служащими высших ступеней, они откидывались на спинку кресла и доминировали в разговоре, требуя сообщить им, чего хочет Майкл. Во время общения представители низших ступеней обычно наклонялись вперед и ждали, когда им скажут, что делать. После нескольких лет интенсивных интервью Майкл и его коллеги подвели итоги. Оказалось, что люди с более высоким положением в четыре раза реже[101] страдали от сердечного приступа, чем те, кто находился на нижних ступенях лестницы Уайтхолла. Истина оказалась полной противоположностью тому, что ожидалось. А потом появилось еще более непонятное открытие. Сведения, перенесенные на график, показали, что с подъемом по карьерной лестнице риск развития депрессии постепенно снижается. Выявилась очень близкая связь между состоянием депрессии и положением на иерархической лестнице. Это то, что ученые-социологи называют «градиентом». «Это действительно вызывает удивление, – писал Майкл. – Почему образованные люди с хорошей стабильной работой имеют более высокий риск сердечного приступа или развития депрессии, чем люди, у которых ненамного лучше образование и чуть выше положение на работе?» * * * Есть что-то в работе, что заставляет людей впадать в депрессию. Но что это могло бы быть? Когда Майкл и его команда вернулись на Уайтхолл для дальнейшего исследования, они хотели узнать, что в действительности меняется в нашей работе по мере подъема по служебной лестнице и как можно объяснить эту перемену. У них возникла начальная гипотеза на основе всего, что они увидели. Они анализировали, а могло ли быть так: высокопоставленным чинам предоставлено больше самостоятельности в работе, чем нижним, и поэтому они реже впадают в депрессию. Казалось, что это вполне разумное предположение.