Путь смертных

Арка университета была уже в нескольких ярдах, и Рейвен снова ускорил шаг. Он не сводил с арки глаз, целиком сосредоточившись на своей цели, – и тут вдруг услышал позади чей-то голос, который звал его по имени. Он вздрогнул. Нет, «вздрогнул» – неверное слово: его трясло, на глаза навернулись слезы, и в щеке кольнуло, будто ее опять коснулся нож Хорька. Такое случалось теперь всякий раз, когда он чего-то пугался – внезапного звука или ночного видения. Два дня назад это произошло за обедом, когда Симпсон поднял столовый нож и зайчик от него попал прямо в глаза.

Уилл уже почти бежал, и тут голос раздался опять – знакомый голос.

– Потише, приятель. Ты несешься, будто за тобой гонятся волки.

Это был Генри, которому пришлось нагонять его трусцой, – и Уиллу удалось выдать свое облегчение за радость.

– Ты же понимаешь, что мы, жители Нового города, стараемся миновать бедные кварталы как можно быстрее.

– Не сомневаюсь. И как тебе живется в доме уважаемого профессора Симпсона?

– Не знаю, чего я ожидал, но уж точно не того, что увидел. Это какой-то зверинец, настоящий паноптикум, Генри. Дети, собаки, полный хаос – даже в клинике. Потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть.

– А как тебе коллеги?

– Ну, во-первых, есть доктор Джордж Кит – он живет неподалеку. И есть еще Джеймс Дункан: будь он сделан из шоколада, сам себя съел бы. Вот только страдает отсутствием аппетита.

– Джеймс Дункан? Мне кажется, я его знаю. Учился здесь, у нас, а до того – в Абердине? Необычно рано кончил университет?

– Именно так.

– Да. Одаренное, но в остальном – исключительно странное создание. Муж, посвятивший себя деятельности на благо человечества, и все же тепла от него – что от ветров, пущенных умирающим пингвином.

– К сожалению, не столь уж редкое явление для нашей профессии. Безупречные манеры, но удивительно безрадостный тип.

– Никогда не доверяй человеку без видимых недостатков. Те, что он прячет, почти наверняка окажутся особенно отвратительны… А как на Куин-стрит насчет прислуги? Есть хорошенькие горничные, на которых приятно поглазеть?

В голове без спросу мелькнул образ Сары, но приятно на нее смотреть или нет, Уилл решить не мог, потому что образ этот был неразрывно связан с позорным инцидентом в клинике. При одной мысли о ней Рейвен внутренне корчился от смущения и неловкости. Подумать только, годы учебы – и вдруг какая-то девчонка дает ему понять, что ничему достойному применения на практике он так и не научился. Будто она опытная и зрелая особа, а он – какой-то школяр.

– Нет, к сожалению, – ответил он, надеясь, что друг не сможет ничего прочесть у него на лице.

Генри окинул его проницательным взглядом, но, к счастью, его внимание отвлекли более очевидные вещи.

– Опухоль быстро спадает, – отметил он, и Уиллу опять пришла на ум Сара.

Надо было срочно менять тему.

– Это заслуга умелых рук одного хирурга. Кстати, чем нынче заняты эти руки?

Генри задумчиво обозрел открывшийся перед ними университетский двор, где то и дело появлялись из тумана фигуры спешивших по своим делам студентов.

– Вот, ищу мясника, – ответил он.

– Тогда, может, я смогу тебе помочь, с новым-то кругом знакомств. Миссис Линдсей, кухарка Симпсонов, всегда берет мясо у Харди, на Кокберн-стрит. Он, судя по всему, хороший мясник – дама очень требовательна к качеству.

– Я не ищу хорошего мясника. Я ищу мясника без моральных устоев. – На лице Генри появилось странное, очень сосредоточенное выражение. – Помнишь тот случай – смерть от перитонита, который так возмутил профессора Сайма? Во время вскрытия выяснилось, что матка была перфорирована в нескольких местах – а также одна из петель тонкого кишечника.

– В самом деле, это мясник, – сказала Рейвен.

– И это был не последний случай. С тех пор появился еще один труп, с аналогичными повреждениями.

– А власти поставлены в известность?

– Да, но они не собираются ничего предпринимать. Никто, конечно, не признаёт, что он имеет к этому какое-то отношение, и, что более важно, интересы высшего общества никак не затронуты. Ты же понимаешь, как оно бывает. Мы не знаем наверняка, замешан ли тут один один и тот же человек, но, боюсь, кто-то решил открыть дельце.

– Любитель? – спросил Рейвен.

– Точно сказать невозможно. Но уж точно не самый худший случай, что я видал в своей практике.

– Тут никто в точности не знает, что именно делает. И все же какие-то медицинские знания должны быть, а то как узнаешь, с чего начать…

– Я бы поостерегся говорить об этом вслух, мой друг, и уж точно не рискну быть первым, кто предложит добавить это рассуждение в курс обучения. Но ты прав. Грустно сознавать, что кто-то торгует своими знаниями, которые в итоге годятся лишь на то, чтобы тыкаться наугад – в прямом смысле, – увеча несчастных женщин ради наживы.

Рейвен подумал о Хорьке и его ноже, и ему пришло в голову, что моральные принципы очень быстро теряют ценность под давлением обстоятельств.

– Остается только надеяться, что он вскоре усовершенствуется, – сказал он. – Иначе двумя жертвами дело не ограничится.

– Можем ли мы быть уверены, что это «он», а не «она»? – спросил Генри.

– Полагаю, нет. Всегда найдется не слишком щепетильная повитуха с вязальной спицей наготове, если, конечно, плата ее устроит. И мне приходилось слышать, что в таких случаях женщины предпочитают иметь дело с собственным полом, особенно когда речь идет о чем-то незаконном.

– Дело не только в законности. Я слыхал, что в городе работает некая французская повитуха, и она в большом фаворе у дам, которые не желают, чтобы их осматривал мужчина.

Уилл подумал о никому не нужных простынях, которые не давали ему и доктору Симпсону смотреть на то, что делают их руки. Быть может, дань скромности не столь обязательна, если пациентку осматривает женщина.


– Француженка, говоришь?

– Выпускница «Отель Дье»[24], ни больше ни меньше, если верить слухам.

– Тогда тебе не стоит беспокоиться, что мясник – это она, – сказал Рейвен. – Выпускница «Отель Дье» должна в точности знать, что делает.

– Может, это тебе стоит беспокоиться. Ведь она – твой конкурент.

– Начну, когда женщинам станут давать медицинские дипломы.

Друг рассмеялся.

– Так кто они? – спросил Рейвен. – В смысле, жертвы.

– Одна из них была прислугой в таверне, другая – продажной женщиной.

Еще одна мертвая шлюшка, подумал Уилл.

– Мы нечасто видим дам из общества у нас в Лечебнице, – сказал Генри. – Они могут позволить себе визит такого доктора, как Симпсон.

– Не думаю, что он предлагает подобные услуги, – сказал Рейвен, хотя ему тут же пришло в голову, что наверняка он этого знать не может.

– Нет, да я и не это имел в виду. Хотя порой мне бывает интересно, что же делают в Новом городе, когда случается маленькая неприятность.

– Просто рожают, – предположил Уилл, припомнив, какое количество слуг имела в своем распоряжении миссис Симпсон – весьма скромное по стандартам Нового города. – А потом передают их кормилицам да нянькам. Совсем другое дело, когда у тебя есть деньги. Эти юные женщины, должно быть, решились пойти на отчаянные меры, потому что у них не было иного выхода.

Генри мрачно кивнул и замедлил шаг: они как раз подошли ко входу, где их пути должны были разойтись.

– Отчаяния здесь столько, что и поверить трудно, – сказал он грустно. – Слышал, что в сточной канаве в переулке позади Королевской биржи была найдена ножка младенца. Этот случай, по крайней мере, привлек внимание властей.

Они расстались; Рейвен – с чувством глубокой печали из-за судьбы, постигшей тех женщин, хотя он совсем не знал их, даже никогда не видел. Уилл понимал, что это отражение его чувства вины по отношению к Иви, от которой он сбежал, будто ему было что скрывать.

Рейвен задумался о том, что мог что-то упустить. Он был настолько поражен ее смертью и встревожен возможностью быть застуканным рядом с трупом, что толком не осмотрелся – и мог попросту не заметить чего-то, на что обратил бы внимание в обычных условиях.

И хотя люди Флинта открыли на него охоту, он знал: выбора у него нет. Ему придется вернуться.





Глава 11




По утрам в понедельник приемная всегда заполнялась быстрее обычного, потому что в воскресный день клиника всегда бывала закрыта. Сара остановилась на минутку перевести дыхание и быстро окинула взглядом приемную: стар и млад, мужчины и женщины, грудная инфекция здесь, лихорадка там, опухоли и сыпи, жар и озноб. В приемной стоял приглушенный гул голосов, в который неровным ритмом вплетались чиханье и лихорадочный кашель.

Молодая мать сидела с ребенком на руках: щеки у того пылали, два зеленоватых потека из носа сливались в лужицу на верхней губе. Он, очевидно, был не слишком доволен своим нынешним положением и, понятно, в любой момент мог разразиться воплями. Его мать, однако, явно подготовилась к этому повороту событий. Время от времени ее рука ныряла в карман и извлекала оттуда очередную сладость, которая, будучи засунута в маленький ротик, покупала еще несколько минут тишины.

Сара наблюдала за этой процедурой, стоя в дверях и внутренне содрогаясь при мысли о липких следах, которые оставят повсюду эти пальчики. Кроме того, от дверей к камину тянулась цепочка грязных следов. Как бы ни нравилось ей помогать в клинике, толпа пациентов, которая каждый день проходила сквозь дом, добавляла работы.

Сара заметила, что огонь в камине начинает угасать, и, став на колени у решетки, подсыпала немного углей. Она перемешивала их кочергой, когда в приемную вошел Рейвен. Ученик не сразу заметил ее у камина, но Сара знала: он будет ждать, пока она не обратит на него внимание. Встав, указала на пациента, баюкавшего правую руку, обернутую на удивление засаленной тряпицей. Сара могла только гадать, что скрывалось под тряпкой, но исходивший от нее запах не терпел отлагательств, и не только из-за того, что его источник мог обернуться чем-то серьезным.

Сара смотрела, как Рейвен ведет в кабинет пациента, по-прежнему поддерживающего руку, будто это был какой-то посторонний предмет. Она так и не смогла составить о новом домочадце Симпсона определенное мнение. Ему сильно не хватало той уверенности в себе, которая отличала навещавших дом джентльменов, и даже учитывая разницу в возрасте, манеры его сильно отличались от манер его предшественника, Томаса Кита. Младший брат доктора Кита, казалось, чувствовал себя в роли ученика гораздо свободнее, хотя Сара могла ошибаться, потому что в то время она сама еще только привыкала к своему новому окружению – не только к дому, но и к своим обязанностям.

У нее было чувство, что Рейвен не слишком привык, чтобы ему прислуживали, – наверное, потому, что, будучи студентом, обитал на съемных квартирах. Должно быть, по этой же причине он выглядел на удивление худым, даже изможденным. Саре доводилось слышать о молодых людях, одержимых учебой настолько, что они забывали о своих телесных нуждах. Ей это казалось особенно забавным в людях, посвятивших себя медицине и специально учившихся заботиться о здоровье. Наверное, не стоило удивляться, что Рейвен, добившийся места ученика у самого Симпсона, забывал о еде ради учебы.

Единственное, что она ставила ему в заслугу, – обращение с пациентами: он всегда был с ними заботлив и добр, внимательно выслушивал и никогда не смотрел свысока. Опять же, Сара находила забавным, что высокомерие так часто встречалось в людях, посвятивших себя, казалось бы, самой милосердной профессии, но она уже научилась распознавать эту характерную для медиков черту. Быть может, новичок просто еще не успел развить в себе эту манеру, или же именно эта его особенность как раз и понравилась Симпсону.

Сара иногда развлекалась, воображая себя студентом-медиком: как бы она проводила день, какие стала бы изучать предметы. Ее особенно интересовали ботаника и растениеводство, а еще – традиционная медицина: кое-какие знания передавались в семье по наследству. Всякий раз, как Сара попадала в кабинет профессора, ее поражало количество знаний и дисциплин, которые можно изучать. Ей казалось, что не может быть ничего лучше, чем посвятить этому жизнь. За подобные развлечения, однако, приходилось платить: фантазировать таким образом было приятно, но суровая правда становилась от этого только еще более очевидной. У нее не было средств, чтобы поступить в университет, и не было никаких надежд, что когда-нибудь они появятся. Кроме прочего, она была женщиной: препятствие почти неодолимое.

Миссис Линдсей сказала ей, что она должна быть довольна своим нынешним положением, но Саре казалось невозможным как-либо утолить постоянную жажду знаний; да она и представить себе не могла, что ей бы этого захотелось. Отказаться от пожирающего ее любопытства – все равно что отказаться от самой себя.

С тех пор как у них с миссис Линдсей состоялся тот разговор, ей гораздо реже разрешали помогать в клинике, и это явно не было совпадением. У кухарки всегда находилась для нее работа, или она заставляла Сару переделывать уже сделанное, и в результате ее не отпускали. То, что утренние приемы без ее участия были гораздо более шумными и хаотичными, чем обычно, тоже, по мнению девушки, совпадением не являлось.

За спиной у Сары послышался очередной громоподобный приступ кашля, сопровождаемый таким звучным плевком, что оставалось только надеяться: у этого больного был с собою платок, потому что в противном случае он, скорее всего, сплюнул прямо на пол. Сара опять принялась перемешивать угли в камине и заметила, какие красные, раздраженные у нее руки. Кожа на костяшках пальцев уже успела потрескаться, и оставалось надеяться, что у нее еще осталось достаточно овсяной притирки, потому что времени готовить лекарство заново у нее не было.

Поднявшись на ноги, она услышала панический крик:

– Джейми! Да что же с тобой такое?

Сара повернулась и увидела, что женщина с простуженным малышом схватила его за плечи и трясет изо всех сил, будто ребенок ее ослушался. Подбежав, горничная увидела, что ребенок отчаянно извивается в руках у матери и глаза его широко распахнуты от страха. Тот же ужас отразился на лице его матери, которая принялась звать на помощь, обращаясь к присутствующим.

– Не понимаю, что с ним! – пронзительно кричала она, явно в отчаянии. – Ради бога, кто-нибудь, помогите ему, пожалуйста!