Путь смертных

Битти принял от Сары рюмку с шерри, и Джеймс нахмурился.

– Я намереваюсь сделать так, чтобы меня запомнили, – сказал Дункан, поднимая бокал, – благодаря чему-то более значительному и более известному, чем порошок Грегори. За достойные памяти достижения!

– За то, чтобы о нас помнили, – ответил Битти, осушая бокал. Затем опять повернулся к Мине, лишив Дункана возможности развить тему о своих великих планах. – Не могу припомнить, когда в последний раз я видел столько очаровательных женщин в одной комнате, – сказал он, обведя взглядом присутствующих дам.

Миссис Симпсон улыбнулась, Сара фыркнула, а Гриндлей скромно опустила глаза, поскольку этикет не дозволял ей принимать подобные знаки внимания напрямую.

Глядя на польщенные лица, Уилл с некоторой грустью подумал, что, хотя он многому может научиться у Джона в качестве доктора, есть вещи, которые ему никогда не постичь.





***


За ужином Битти уселся рядом с Миной, что удивило Рейвена. Он-то думал, что тот воспользуется этой возможностью, чтобы попытаться произвести впечатление на самого Симпсона. Ему и в голову не пришло, что Джон может быть искренне увлечен сестрой миссис Симпсон, которая была уже практически старой девой; но, быть может, ее возраст как раз служил своего рода гарантией, что знаки внимания не будут неправильно восприняты. Они весь ужин увлеченно проговорили друг с другом, причем Битти спрашивал ее мнения обо всем, начиная с женской моды и заканчивая литературой и поэзией.

Наверное, он намеревался произвести на нее впечатление своими знаниями в последней области, но лишь обнаружил, что Гриндлей знакома с творчеством Байрона и Шелли гораздо лучше его самого. Однако вместо того, чтобы бросить разговор, когда от его превосходства не осталось и камня на камне, Битти, казалось, стал наслаждаться беседой еще больше, и парочка принялась обсуждать достоинства романтических поэтов так, будто за столом, кроме них, никого не было, а сами они знакомы уже целую вечность.

Джон единственный раз отвлекся от беседы, чтобы похвалить стряпню кухарки Симпсонов.

– Превосходно! – сказал он, расправившись с содержимым тарелки.

Рейвен, однако, не мог сделать столь же взвешенный вывод, чтобы к нему присоединиться, поскольку порцию ему подали мизерную. Он еле распознал два кусочка баранины, укрывшиеся среди тушеной моркови. Количество еды не насытило бы и попугая, не говоря уж о мужчине. Уилл заметил, что все остальные получили гораздо более щедрые порции и попытался поймать взгляд Сары, которая сновала между столом и буфетом, подавая на стол различные блюда, но она, похоже, решила его игнорировать.

Когда сервировали десерт (и вновь Уиллу досталась гомеопатическая доза), Мина продолжала удерживать внимание гостя, пока хозяин дома наконец не вмешался и не вовлек его опять в общий разговор.

– Доктор Битти в прошлый раз сообщил мне, что не прочь открыть водолечебную клинику, – заметил Симпсон со знакомым озорным блеском в глазах. – Сегодня, как раз перед тем, как вы вошли, мы погрязли в споре о методах, далеких от научной медицины, и мне интересно было бы знать, где вы проводите границу между врачеванием и шарлатанством.

– Я все еще не слишком убежден в преимуществах гомеопатии, – ответил Джон, заставив Рейвена задуматься, не помедлил ли он тоже перед дверью, прежде чем войти в гостиную. – Это учение основывается на довольно жидком фундаменте – и все же весьма популярно.

– Я лично знаю людей, которым оно принесло пользу, – сказала Мина в ответ на его последнее утверждение.

– Действительно, – сказал Битти, вновь поворачиваясь к ней. – Поэтому-то я и считаю, что ставить на гомеопатии крест пока рано, мисс Гриндлей.

– Профессор Кристисон отзывается о гомеопатии следующим образом: «Капли из пустоты, порошки из ничего», – добавил Дункан безапелляционным тоном.

Его бестактность только подчеркнула вежливость Джона. Мина посмотрела на Дункана так, будто тот только что изрек богохульство. Рейвен прямо видел, как Гриндлей вычеркивает имя Джеймса из мысленного списка подходящих поклонников, а на его месте возникает имя Битти. Подчеркнутое несколько раз.

– А как насчет френологии? – спросил Симпсон.

– Наука о том, что форма черепа может рассказать о характере человека? Думаю, в этом что-то есть, – ответил Битти. – Многие уважаемые медики поддерживают эту теорию – тот же профессор Грегори.

– Не уверен, что чужую веру во что-либо можно считать достойным аргументом, – мягко пожурил его Симпсон. – Хоть во френологическом обществе состоит множество вполне уважаемых медиков, это меня нисколько не убеждает.

– Действительно, – сказал Дункан. – Не бывает чепухи настолько беспочвенной, чтобы она не привлекла хоть сколько-то сторонников.

Казалось, Джон растерялся, уязвленный резким ответом Джеймса. Но в следующую секунду его лицо вновь прояснилось.

– Если кто-то полон решимости обмануть мир, он наверняка найдет тех, кто рад будет обмануться, – сказал он.

Дункан кисло улыбнулся в ответ, видимо решив, что победа в споре осталась за ним.

Рейвен отпил еще вина. К этому времени он успел осушить уже несколько бокалов докторского кларета (не успев при этом как следует поесть) и начал получать от ужина удовольствие.

– Быть может, лженаука – это мутная водичка, – сказал он. – Но если не бояться плавать, там ловится неплохая рыбка.

Сказано это было отчасти для того, чтобы поддержать Битти, но в первую очередь чтобы выразить солидарность перед лицом общего противника.

– Есть большой риск утонуть, мой мальчик, – сказал Симпсон. – Разрушенную репутацию восстановить невозможно.

В этот момент в комнату вошла Сара с кофейником и наклонилась, чтобы налить кофе. Уилл вдруг поймал себя на том, что разглядывает ее затылок, хотя разобрать что-либо под чепцом было невозможно. Интересно, что выявило бы изучение ее черепа? Воинственные наклонности? Отсутствие чувства приличия?

Когда она повернулась, чтобы выйти из комнаты, Рейвен заметил, что из-под ее белого чепца выбился один-единственный медового цвета завиток – сзади, на шее. Он рассеянно задумался о том, чем могут пахнуть ее волосы, и, наверное, в первый раз понял, как же она на самом деле юна.

Прихватив с собой кофе, Рейвен подошел к окну и принялся разглядывать попугая, который в ответ подозрительно косился со своей жердочки.

Подошел и Битти, как бы для того, чтобы получше разглядеть яркую, пусть и сварливую птицу, а на деле явно желая потолковать в стороне от остальных.

– Легко ему говорить, – сказал он тихо.

– Что говорить?


– Все эти напыщенные речи насчет того, как доктор может зарабатывать деньги, а как не может. Легко быть морально безупречным, если у тебя карманы полны.

Уилл подумал, уж не догадался ли Битти о плачевном состоянии его финансов.

– Признаю, – ответил он, – мне было бы нелегко блюсти моральные принципы, предложи мне какая-нибудь богатая и легковерная дама вознаграждение за безопасную, пусть и бесполезную процедуру. И если благодаря вере в лечение она и вправду почувствует себя лучше, то может ли такое лечение считаться бесполезным? Быть может, один этот вопрос избавил бы меня от мук совести.

– У меня к вам предложение, которое не затруднит вас подобной этической дилеммой, – сказал Джон. – Есть пациентка, которая нуждается в определенной процедуре, но не может решиться на нее без воздействия эфира. Я сказал ей, что нашел человека, который сумеет рассчитать дозу.

– Меня? – спросил Рейвен, не смея этому верить.

– Конечно. И как партнеру самого доктора Симпсона, вам, конечно, причитается вполне приличное вознаграждение.

– Я всего лишь ученик и едва ли могу считаться экспертом.

– Уверен, вы достаточно профессиональны. Что вы теряете?

Уилл встретился взглядом с собственным отражением в темном окне. Рана на щеке заныла, напоминая о том, что ему и в самом деле было что терять.

– Насколько приличное? – спросил он.





Глава 19




На следующий день Рейвену было даровано освобождение от хаоса утреннего приема: ученичество у Симпсона предполагало регулярные дежурства в Королевском родильном доме. К сожалению, не во власти профессора было избавить его еще и от головной боли, терзавшей на каждом шагу. Конечно, накануне вечером он прикладывался к кларету с большим, чем обычно, энтузиазмом. Но ведь у него было что праздновать: предложение Битти и перспективу в скором времени вернуть Флинту долг. Однако вполне терпимые побочные эффекты возлияний усилились стократно, когда наутро после завтрака Дункан позвал Уилла помочь с исследованиями.

Поначалу Рейвену стало любопытно, куда девалось нежелание Джеймса допускать его до настоящей работы: неужели вчерашние высказывания возвысили его во мнении юного дарования? Оказалось, что Дункан приготовил свежую подборку потенциальных анестетиков и Уиллу была отведена роль лабораторной мыши. Джеймс водил у него перед носом очередной пробиркой, а Рейвен прилежно вдыхал пары, но результатом стало лишь легкое головокружение – и адская боль в висках.

Родильный дом располагался в Милтон-хаус, в Кэнонгейте: георгианский[31] особняк, который либо видал лучшие времена, либо с самого начала был выстроен так, чтобы отпугивать нежеланных гостей угрозой неизбежного обвала. Рейвен должен был представиться доктору Цайглеру, главному хирургу, и, учитывая непрерывный грохот в висках, он надеялся, что тот окажется похожим на Симпсона, а не на Сайма.

Дверь открыла внушительного вида особа в накрахмаленном чепце, которая окинула его изучающим взглядом. Вид у нее был такой, будто она собирается взять метлу и выставить его вон. Очевидно, борода отрастала не так быстро – или была не настолько густой, чтобы достичь того эффекта, на который он надеялся.

– Мистер Уилл Рейвен. К доктору Цайглеру. Я ученик доктора Симпсона. Как я понимаю, меня здесь ожидают.

Рейвен упомянул имя патрона в надежде, что оно откроет ему двери в больницу без дальнейших проволочек. Особа, однако, ничего ему на это не ответила, а ее взгляд опустился куда-то вниз – и замер. Уилл поневоле тоже посмотрел вниз и уперся взглядом в собственные сапоги. Выглядели они вполне обычно – к подошве пристал тонкий слой грязи: неудивительно, учитывая, что весь путь с Куин-стрит он проделал пешком.

– Миссис Стивенсон. Старшая медсестра. Буду благодарна, если вы вытрете ноги, прежде чем войти.

Рейвен был готов биться об заклад, что она редко кого благодарила за что-либо другое. Медсестра стояла, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдала за тем, как он чистит сапоги о скребок для обуви, привинченный у дверей. Удовлетворившись результатом, отступила в сторону.

– Доктор Цайглер в палате. У него обход.

Стивенсон ткнула пальцем в сторону двери, ведущей налево, потом повернулась и исчезла за дверью справа, оставив Уилла в коридоре одного. Он двинулся туда, куда ему было сказано; в воздухе витал слабый аромат лимона, смешанный с каким-то более тяжелым запахом: куда лучше, чем та невыносимая вонь, которая у него прочно ассоциировалась с Королевской лечебницей.

В палате сильно дуло: все окна были открыты нараспашку – верно, для того, чтобы не допустить в больницу родильную горячку, бич всех подобных заведений, – а в камине в конце палаты ревел огонь, чтобы отогнать холод. Вдоль одной из стен выстроились койки; в центре помещения стоял большой стол, за которым сидел маленький темноволосый человек, писавший что-то в официального вида тетради. Заслышав шаги Рейвена, он, не отводя взгляда от записей, поднял ладонь, как бы говоря ему обождать.

Уилл молча повиновался, размышляя о том, что вопрос «Симпсон или Сайм?», похоже, будет разрешен в пользу последнего.

Закончив, Цайглер поднял ясные, живые глаза.

– Надо было занести последний случай в дневник, – сказал он, закрывая пухлую тетрадь и любовно похлопывая по ней ладонью. – Мы ведем записи обо всех наших родах. Точные сведения – ключ к разгадке многих тайн. А теперь не хотите ли осмотреть больницу, мистер Рейвен?

Цайглер провел его по больнице; доктор явно гордился своим маленьким госпиталем и его пациентами – здесь были и беременные, и только что родившие. Все это были несчастные женщины, которым жизненные обстоятельства не позволяли рожать дома.

– Справляемся мы здесь неплохо, – сказал Цайглер, когда они осматривали пустовавший в эту минуту родильный покой. – Но финансирование оставляет желать лучшего. Пожертвований не так много, как хотелось бы, – видите ли, дарителей останавливают моральные соображения.

– Моральные соображения?

Рейвен вспомнил листок с изречениями преподобного Гриссома, осуждавший применение эфира при родах, но Цайглер, как оказалось, имел в виду общую озабоченность публики в отношении их пациенток.

– То, что мы принимаем к себе незамужних матерей, тревожит не одно христианское сердце. Кое-кто считает, что мы тем самым поощряем аморальное поведение.

– А какая может быть альтернатива?

– Хороший вопрос, молодой человек. По моему мнению, это попросту нелогично – лишать кого-то помощи только потому, что вы не согласны с тем, как он себя ведет. Не судите, да не судимы будете.

– Это верно, – согласился Уилл и опять подумал об Иви, о том, как пренебрежительно полицейский отозвался о ее смерти.

«Еще одна мертвая шлюшка».