Путь смертных

Невдалеке от Бейкхаус-Клоуз он наступил на что-то мягкое, и в его левый ботинок просочилась вода; по крайней мере, Уилл надеялся, что это была она. Пару ярдов[6] он проскакал на одной ноге, стараясь стряхнуть то, что прилипло к подошве. И тут заметил фигуру, которая появилась из дверного проема и теперь маячила у него на пути. Он мимоходом подивился, зачем незнакомцу понадобилось торчать на улице посреди дороги – дождь становился все сильнее. А потом Уилл подошел настолько близко, чтобы разглядеть лицо, – а это, учитывая освещение, было достаточно близко, чтобы ощутить гнилостный запах, исходящий от кариозных зубов незнакомца.

Имени человека Рейвен не знал, но его самого ему точно доводилось видеть: это был один из приспешников Флинта. Уилл про себя окрестил его Хорьком за пронырливые манеры и мелкие хищные черты лица. Хорек явно не был фигурой, способной противостоять ему в одиночку, – следовательно, где-то поблизости болтался сообщник. Скорее всего, тот слабоумный тип, с которым Рейвен видел его в тот раз и мысленно прозвал Колом из-за единственного зуба, торчавшего среди руин во рту. Уилл, должно быть, миновал его, не заметив, пару секунд назад. Он, конечно же, прячется в еще одном дверном проеме, готовый к перехвату в случае побега.

И встреча эта не была случайностью, понял он. Ему вспомнился тот, что пялился на него в таверне, а потом вдруг вышел с таким целеустремленным видом.

– Мистер Рейвен, вы ведь не пытаетесь меня избегать?

– Поскольку мне в голову не приходит ничего, что могло бы рекомендовать ваше общество, я по возможности буду его избегать. Но я не знал, что меня ищут.

– Искать будут каждого, кто ходит в должниках у мистера Флинта. Но вы можете избавиться от меня, стоит только вернуть долг.

– Вернуть долг? Да еще и двух недель не прошло. Так может, сделаете мне одолжение и уберетесь с дороги? – Рейвен отодвинул его в сторону и двинулся дальше.

Хорек даже не попытался его задержать и преследовать не стал. Значит, решил подождать сообщника. Для них с Колом было привычным делом ломать кости сломленным людям, и некий благоприобретенный инстинкт, должно быть, подсказал им, что кишка у противника не особенно тонка. Может, эль и притушил тлевшее пламя, но один вид гнойного подонка разбудил его вновь.

Уилл шел не спеша, вслушиваясь в шаги за спиной и вглядывался в стоявшую кругом темень в поисках чего-то, что могло бы сойти за оружие. Сгодилось бы что угодно: надо просто знать, как применить. Он наткнулся ногой на какую-то деревяшку, наклонился и поднял. Это был измочаленный обломок доски; впрочем, довольно прочный.

Одним движением Рейвен выпрямился, разворачиваясь, и замахнулся обломком – и тут в голове что-то взорвалось. Перед глазами все вспыхнуло – и поплыло, будто тело, ставшее вдруг вялым, куда-то падало, увлекаемое весом головы, внезапно оказавшейся неимоверно тяжелой. Он грохнулся на мокрые булыжники так, что кости затрещали, – столь быстро, что даже не успел смягчить падение…

Уилл открыл глаза и попытался сосредоточить взгляд. Ему пришло в голову, что удар, должно быть, лишил его сознания, потому что он явно галлюцинировал. Над ним нависло какое-то чудовище. Великан.

Некое существо футов семи ростом тащило Рейвена волоком с улицы в какой-то темный переулок. Одна только голова у него была в два раза больше, чем у обычного человека, и лоб был каким-то неестественно выпуклым, будто валун, нависший над обрывом. Парализованный болью и шоком, Уилл смотрел, как воздвигшийся над ним великан поднимает ногу и со всей силы пинает его каблуком. Услышал, как его собственный крик отразился от стен домов; внутри взорвалась новая боль. Рефлекторно дернулся, сжавшись в комок, и почувствовал, как его пронзает болью еще один чудовищный удар, нанесенный слоновьей пятой обидчика.

Гаргантюа[7] пригнулся и сел на него верхом, пришпилив руки к земле своими чудовищными коленями. Все в этом уродливом создании было непропорциональным, нелепым, будто какие-то части просто продолжали расти еще долго после того, как все остальные остановились. Когда оно разинуло рот, стало видно, какие у него широкие прогалы между зубами, точно челюсти были для них слишком велики.

Боль была неописуемая, и ее ухудшало то обстоятельство, что в любой момент кулаки Гаргантюа могли причинить ему еще большие страдания. Никакое количество алкоголя не смогло бы в достаточной мере притупить подобные ощущения, иначе виски в операционных лился бы рекой – куда там заведению Эйткена.

В голове Уилла лихорадочно метались мысли, и, хотя смятение и боль практически не давали ему возможности соображать, ясно было одно: сопротивляться бесполезно. Если этот монстр собирался убить его, то он умрет – прямо здесь, в этом переулке.

Лицо Гаргантюа было гротескной маской, точно у гаргулий[8], скорчившихся на церковных стенах, и поневоле притягивало взгляд, но Рейвен не мог оторвать глаз от пальцев, толстых, как сосиски. Своими он не мог даже пошевелить, и чудовищные отростки могли сотворить с ним что угодно.

Уилл ощутил облегчение, когда эти пальцы принялись обшаривать его карманы, но ненадолго: он знал, как ничтожна будет их добыча. Гаргантюа положил те несколько жалких монет, что еще оставались у Рейвена, себе на ладонь, когда из темноты наконец вынырнул Хорек, цапнул деньги и присел на корточки рядом с чудовищем.

– Ну что, теперь вы не так остры на язык, а, мистер Рейвен?

Хорек вытащил из кармана нож и продемонстрировал его Уиллу так, чтобы тот мог видеть клинок даже в том скудном свете, который проникал в переулок. Нож был около четырех дюймов[9] длиной, с тонким лезвием; деревянная рукоятка обмотана какой-то тряпкой, чтобы рука не скользила. Тряпку покрывали темные пятна.

Рейвен молча молился, чтобы конец был быстрым: удар снизу вверх, под ребра. Сердечная сумка сразу заполнится кровью, сердце перестанет биться, и все будет кончено.

– Что ж, теперь вы слушаете меня внимательно, так что мы можем вернуться к обсуждению вопроса о вашем долге мистеру Флинту.

Уилл попытался заговорить, но у него не получалось набрать в грудь достаточно воздуха – мешал вес усевшегося на него чудовища и боль, терзавшая бок. Хорек, похоже, это заметил и жестом приказал уроду приподняться – ровно настолько, чтобы Рейвен мог хотя бы шептать.

– Видите ли, вы, похоже, ввели нас в заблуждение. С тех пор как мы одолжили вам эти средства, нам довелось узнать, что вы сын преуспевающего адвоката из Сент-Эндрюса. Посему мистер Флинт, пересмотрев ваш статус, несколько сдвинул дату расплаты.

Уилл почувствовал, как на него навалилась новая тяжесть, хотя Гаргантюа уже не давил всем своим весом. Это было бремя лжи, обернувшейся против своего создателя – в полном соответствии с законом непредвиденных последствий.

– Мой отец давно умер, – прохрипел он. – Полагаете, стал бы я искать процентщика среди головорезов, если б мог обратиться к нему?

– Это, конечно, вполне вероятно, но у сына адвоката в случае нужды должны быть и другие связи.

– У меня их нет. Но, как я и сказал Флинту, когда брал у него деньги, у меня есть перспективы. Как только начну зарабатывать, я смогу расплатиться, и с процентами.

Хорек наклонился к нему пониже; и изо рта у него воняло хуже, чем из сточной канавы.

– О, проценты будут, не беспокойтесь. Но как вы, такой образованный человек, не возьмете в толк самое главное? Мистера Флинта перспективы не волнуют. Если вы должны ему деньги – вы находите их сейчас.

Хорек прижал острие ножа к щеке Рейвена.

– И, к вашему сведению, мы, головорезы, режем не только головы.

Он медленно повел ножом, глубоко взрезая щеку, при этом неотрывно глядя жертве прямо в глаза.

– А этот пустячок напомнит вам о ваших новых приоритетах, – сказал он.

Хорек хлопнул Гаргантюа по плечу, давая понять, что они закончили. Великан тяжело поднялся на ноги, освободив Уилла, и тот прижал к щеке руку, осторожно пальпируя рану. Между пальцами сочилась кровь.

Тут Хорек развернулся и ударил лежащего Рейвена ногой в живот.

– Найди деньги, – сказал он. – Или в следующий раз это будет твой глаз.






Глава 3




Некоторое время Уилл просто лежал в темноте, наслаждаясь возможностью дышать. Бандиты ушли, и на него волной накатило облегчение, чувство неудержимой радости, что он жив. Чувство это выразилось в том, что его внезапно разобрал смех, но ребра отозвались таким возмущением, что удержаться все-таки удалось. Сломаны ли ребра? Каковы вообще внутренние повреждения? Ушибы органов? Уилл представил, как кровь сочится между пленками плевры[10], сдавливая смятое легкое, не давая органу расправиться, хотя чудовище давно слезло у него с груди.

Рейвен выкинул этот образ из головы. Он дышал, и это все, что имело значение на данный момент: пока он дышал, у него были неплохие перспективы.

Уилл вновь ощупал щеку. Кожа была влажной от крови и податливой, точно помятый персик; рана – широкой и глубокой. Не могло быть и речи о том, чтобы возвращаться к мисс Черри, не показавшись врачу.

С трудом дотащившись до Инфермери-стрит, Рейвен счел, что проходную, где его вид, безусловно, вызовет много неприятных вопросов, лучше обойти стороной. Он двинулся вдоль ограды, пока не достиг участка, особенно ценимого местными хирургами за легкость, с которой его можно было перелезть. Генри с коллегами иногда проникали в больницу этим способом, если не желали привлекать излишнее внимание к своим ночным похождениям: такое могло стоить вызова пред очи правления больницы. Преодолеть ограду в его состоянии удалось далеко не с первой попытки, но вскоре Рейвен уже лез в окно на первом этаже, которое на всякий случай всегда оставалось незапертым.

Он ковылял по коридору, время от времени приваливаясь к стене, когда становилось совсем уж тяжело дышать. Сестринский пост получилось миновать без происшествий; из-за закрытой двери доносился громкий храп. Храпели, по всей вероятности, ночные сиделки: они частенько прикладывались к запасам алкоголя, выделенного для нужд пациентов, дабы обеспечить себе ночью спокойный сон.

Добравшись наконец до двери Генри, Рейвен постучал, потом еще раз и еще; с каждой секундой росли опасения, что друг до сих пор пребывал в пьяном ступоре. Но вот дверь отворилась, и из-за нее показалось опухшее, помятое со сна лицо Генри. Первой реакцией был ужас при виде явившегося среди ночи покойника, но потом его явно осенило.

– Господи, Рейвен… Что с тобой случилось, черт побери?

– Кто-то решил проигнорировать тот факт, что красть у меня нечего.

– Нам надо вниз. Здесь понадобится пара швов.

– Уж это мне диагностировать удалось. Может, подскажешь компетентного хирурга?

Генри обвел его негодующим взглядом.

– Не испытывай мое терпение.





***


Рейвен улегся на койку и попытался расслабиться, что было непросто, учитывая, что Генри только что вооружился хирургической иглой внушительных размеров. Уилл старался припомнить, сколько раз друг наполнял свою кружку, и прикидывал, насколько аккуратным будет шов. Но пьян Генри или трезв, никакое искусство хирурга не спасет от шрама на лице – первое, что люди будут теперь замечать. Вероятнее всего, это скажется на карьере Рейвена, но он просто не мог позволить себе думать еще и об этом. Единственное, что было важно в этот момент, – сохранять неподвижность. Но дело затрудняла то и дело пронзающая боль и предвкушение близкого знакомства с иголкой.

– Понимаю, это непросто, но я вынужден попросить тебя прекратить извиваться, а когда начну шить – то и не морщиться. Рана проходит вблизи от глаза, и если я наложу шов неверно, веко опустится и глаз закроется.

– Что ж, по крайней мере, у меня останется шанс преуспеть среди слепцов, – ответил Уилл.

– Почему? – осведомился было Генри; потом он вспомнил поговорку об одноглазом короле слепых. – Не торопи события.

Выражение лица у него было позабавнее самой шутки, но платой за испытанное облегчение стала острая боль в ребрах.

Рейвен замер и попытался мысленно перенестись в другое место и время, надеясь отвлечься от предстоящей ему процедуры. К сожалению, первое, куда он попал, была комната Иви, и ее застывшее в муках тело предстало перед его мысленным взором, как раз когда игла Генри пронзила его щеку. Он ощутил, как острие, проколов кожу, прошивает мягкие ткани, и, не в силах удержаться, представил, как кривая игла, стягивая края, вновь появляется на другой стороне раны. И в этот момент почувствовал, как петля кетгут́а[11] затягивается на истерзанной коже. Было гораздо больнее, чем когда Хорек резал ему лицо: тот управился всего за пару секунд.

Уилл поднял руку как раз тогда, когда Генри собрался наложить второй шов.

– А эфира нет? – спросил он.

Друг неодобрительно посмотрел на него.

– Нет. Придется просто потерпеть. Не ногу же отнимаю.

– Легко сказать… Тебе когда-нибудь зашивали лицо?

– Нет, и это приятное обстоятельство может быть связано с тем, что у меня нет привычки задирать всякую шваль из Старого города.

– Никого я не задира… Ой!

– Хватит болтать, – сказал Генри, вновь приступая к делу. – Будь добр, не дергай щекой, или я ничего не смогу сделать.

Рейвен ответил ему взглядом, в котором отсутствовала всякая благодарность.

– В любом случае эфир, похоже, далеко не надежен, – сказал друг, затягивая следующую петлю. – Сайм практически отказался от его применения, да тут еще эти смерти… Думаю, с эфиром покончено.

– Кто-то умер от эфира?

– Да. Где-то в Англии. Коронер сказал, это было прямое следствие применения эфира, но Симпсон продолжает защищать его. – Генри ненадолго остановился, держа иголку на весу. – Можешь сам спросить с утра, когда явишься на работу.

Латающий вернулся к своему занятию, так низко склонившись к лицу латаемого, что тот чувствовал запах пива в его дыхании. Тем не менее Генри уверенно продолжал шить, и вскоре Уилл уже приноровился к ритму проколов и рывков затягивающегося кетгута. Каждый новый стежок был не менее болезненным, чем предыдущий, но все они вместе не способны были заглушить боль в ребрах.