Путь смертных

Глава 5




Рейвен шел по мосту, когда порыв ветра вынудил его схватиться за шляпу. Ледяной ветер принес с собой обещание суровой и неотвратимой зимы, и воспоминания об августовском тепле стали казаться какой-то забытой сказкой. Но ветер обещал и другое; он был холодным, но свежим и, казалось, сдул с Уилла ту всепроникающую липкую вонь, которая окружала его последние несколько лет. Здесь, на другой стороне Северного моста, лежал совершенно иной Эдинбург.

Он свернул на Принсес-стрит и прошел мимо аптекарской лавки Дункана и Флокхарта, зацепив взглядом свое отражение в витрине. Увиденное напомнило о том, что пусть запах Старого города и выветрился, его клеймо останется навсегда. Вся левая сторона лица страшно опухла, глаз заплыл, а на расцвеченной синяками скуле ярко выделялись швы. Из-под шляпы торчали во все стороны слипшиеся от крови волосы. Когда он доберется до Куин-стрит, доктор Симпсон, должно быть, отошлет его в Лечебницу, вместо того чтобы брать на службу.

Тротуары здесь были шире, а людей на них – меньше. Прохожие держались прямо и шагали с уверенным видом, но неторопливо, осматривая витрины.

Старый город по контрасту выглядел муравейником; его обитатели вечно спешили, пригнувшись, по узким и извилистым улочкам. Даже на мостовой, казалось, вовсе не было ни грязи, ни навоза, от которых на улицах вокруг Кэнонгейта было совершенно некуда деваться.

Когда Уилл свернул на Куин-стрит, прямо перед ним затормозил брум[20], запряженный парой красивых ухоженных лошадей, и Рейвен, рассеянно наблюдая за ними, подумал, что кучер, должно быть, выдрессировал животных облегчаться исключительно в бедной части города.

Номер пятьдесят два был одним из самых больших домов в этой части улицы – целых пять этажей, если считать подвал. Широкие, чисто выметенные ступени вели к парадному входу, обрамленному четырьмя колоннами. Даже перила блестели свежей краской, как бы давая понять, какие чистота и порядок ждут его внутри. Это навело Уилла на мысль о том, как сильно он опаздывает – все благодаря лаудануму Генри. Он задумался о том, что же сказать Симпсону. Быть может, для объяснения будет достаточно одного вида. А может, ему будет сказано, что место он потерял, поскольку не потрудился явиться вовремя в свой первый рабочий день…

Рейвен поправил шляпу, стараясь не думать, как выглядит его одежда, и взялся за медный дверной молоток. Но не успел он постучать, как дверь открылась и на улицу вылетел, чуть не сбив Уилла с ног, огромный пес, устремившийся к ожидавшему у тротуара бруму, причем кучер предупредительно открыл для него дверцу, будто собака лично приказала подать для себя экипаж.

Следом за собакой на улицу вышел джентльмен, облаченный в просторное серое пальто и цилиндр. Профессор Джеймс Симпсон тоже было решительно направился к бруму, но тут заметил жалкую фигуру, жмущуюся на пороге дома.

Новый работодатель остановился и окинул Уилла изучающим взглядом. Сначала он, казалось, смутился, но потом поднял бровь: узнал.

– Мистер Рейвен… Вы не слишком рано. А еще секунда – и было бы, пожалуй, уже поздно.

За этим последовал широкий жест в сторону экипажа: доктор Симпсон явно намекал, что новому ученику нужно последовать за собакой.

– У нас с вами срочный вызов – если, конечно, вы в состоянии, – добавил он с улыбкой.

Рейвен улыбнулся в ответ, или, по крайней мере, попытался. Понять, что именно делает его перекошенное лицо, было непросто. Он забрался в брум и попытался втиснуться на сиденье рядом с собакой, которая явно была не в восторге от того, что ей приходится делить территорию с пришельцем.

После того как Уилл наконец отвоевал для себя кусочек сиденья, доктор Симпсон сел напротив и крикнул кучеру, чтобы тот трогал. Экипаж рванул с места с впечатляющей скоростью; собака тут же высунула голову в окно, вывалила язык и запыхтела от удовольствия.

Рейвен ее чувств не разделял. Когда карета затряслась по булыжной мостовой, он поморщился: каждый толчок отзывался такой болью, что казалось, будто колеса стучат по ребрам. Доктор явно это заметил и теперь пристально изучал изуродованное лицо напротив. Уилл задумался, стоит ли сочинить какую-то правдоподобную историю, объясняющую его состояние, или солгать начальству в первый же день на работе и, возможно, навлечь новые неприятности.

– Быть может, мне стоило оставить вас на попечение нашей горничной, – задумчиво сказал доктор.

– Вашей горничной? – переспросил Рейвен довольно резко: ему было настолько плохо, что он был не в силах соблюдать вежливость.

Он подумал, уж не пытается ли Симпсон таким образом намекнуть, будто его травмы настолько незначительны, что не требуют большего, нежели чашка горячего чаю.

– Простой горничной ее назвать нельзя, – ответил доктор. – Она помогает нам с пациентами: может наложить повязку, перебинтовать рану и тому подобное. Очень способная юная женщина.

– Уверен, я как-нибудь справлюсь, – сказал Рейвен, хотя его ребра были явно совершенно с ним не согласны. Ему оставалось надеяться, что пациент, к которому они сейчас ехали, много времени не займет.

– Что с вами случилось?

– Если не возражаете, я предпочел бы не затрагивать эту тему. – По крайней мере, это было честно. – Скажу только, что рад наконец оставить позади Старый город.

Брум свернул налево, на Касл-стрит, и Рейвен задумался, куда же они направляются – быть может, на Шарлот-сквер или в один из респектабельных полуособняков на Рэндольф-кресент. Сидевший напротив доктор Симпсон лихорадочно рылся в своем чемоданчике, опасаясь, судя по выражению на лице, что забыл некий важный инструмент.

– Скажите, профессор, а куда мы, собственно, направляемся?

– К миссис Фрейзер. Зовут ее, если не ошибаюсь, Элспет. Не имел удовольствия быть представленным ей лично.

– Почтенная дама? – осторожно спросил Рейвен.

Перспектива свести знакомство с высшими кругами общества бальзамом пролилась на его раны.

– Без сомнений, хотя мы вряд ли застанем ее в наилучшем расположнии духа.

У подножия холма экипаж опять повернул налево; теперь они ехали на восток, удаляясь от замка. Уилл решил, что, должно быть, миссис Фрейзер остановилась в одном из роскошных отелей на Принсес-стрит. Ему доводилось слышать, что богатые дамы часто приезжали в город ради того, чтобы воспользоваться услугами таких докторов, как профессор Симпсон.

Однако брум проехал мимо всех отелей, а затем свернул на Северный мост. Они направлялись прямиком в те места, которые, как казалось Рейвену, он только что оставил в прошлом.

Экипаж остановился около неказистого здания, всего за несколько ярдов от того места, где он нашел прошлым вечером Иви; его квартира была буквально за углом. Выбираясь из экипажа, Уилл подумал о том, что миссис Черри, должно быть, как раз в этот момент выкидывает на улицу его пожитки – он должен был съехать сегодня, и предполагалось, что он заберет вещи еще утром. Рейвен задумался и о том, нашли ли уже Иви. Если нет, то, вероятно, скоро найдут. Запах быстро даст о себе знать, даже в этих вонючих трущобах.

Симпсон вышел из экипажа; собака последовала за ним. Он быстро осмотрелся, обводя взглядом подворотни и вывески, и целеустремленно зашагал вперед, по узкому и скудно освещенному переулку. Собака бросилась следом.

В голове Рейвена, которая и так гудела, царила полная сумятица. Что человек с положением и репутацией доктора Симпсона делает в Кэнонгейте? Куда подевались богатые дамы Нового города, с которыми он ожидал свести знакомство? А роскошные дома, где ждали бы надушенные жены и дочери верхушки эдинбургского общества?

Уилл последовал за новым патроном в очередную подворотню, где его встретил такой знакомый аммиачный запах: что-то вроде капусты, варенной в моче. По всей видимости, миссис Черри делилась своими рецептами со всей округой. Они преодолели три пролета темной лестницы, причем Симпсон ни разу даже не замедлил шаг, в то время как у Уилла протестующе ныли бедра, а в груди то и дело вспыхивала боль.


– Почему-то всегда верхний этаж, – заметил профессор. Настроение у него явно было отличное.

Дверь открыл типичный обитатель здешних мест – небритый субъект без передних зубов. Рейвена всегда поражало, что он совершенно не знал людей, которые жили совсем рядом, – никогда даже не встречал их или, по крайней мере, никогда не обращал на них внимания, кроме как оглядев мимоходом и отметив, что особой угрозы они для него не представляют. Наткнись он на этого человека в переулке, точно проверил бы свои карманы, но теперь в этом не было нужды, поскольку Хорек с Гаргантюа уже успели их опустошить.

Несмотря на подозрительную внешность, пахло от человека вполне сносно, что было прекрасно уже само по себе. К сожалению, о комнате, куда их провели, сказать того же было нельзя. Вонь ударила прямо в нос: отвратительная смесь запаха крови, пота и фекалий. Уилл успел подметить тень неудовольствия, мелькнувшую на лице Симпсона, но доктор тут же спрятал свои чувства под маской вежливого спокойствия.

Глава семьи помедлил в дверях еще какое-то мгновение, а затем с явным облегчением удалился.

Миссис Фрейзер лежала среди смятых испачканных простыней с искаженным болью лицом. Рейвен с усилием прогнал из головы образ Иви, стараясь не думать о страданиях, через которые ей пришлось пройти, и сосредоточился на том, что происходило здесь и сейчас, хотя это едва ли было приятнее.

Пациентка, вполне очевидно, рожала, и роды были нелегкими: лицо неестественного синюшного оттенка целиком покрывал пот. Она была очень худой: явно страдала от недоедания, как и многие из его бывших соседей – и практически все пациенты, с которыми Уилл сталкивался в больнице для бедных и в палатах Королевской лечебницы во время обходов.

Симпсона, казалось, обстановка нисколько не смутила, что, с точки зрения Рейвена, не сулило ничего хорошего. Ему совершенно не мечталось проводить время в заботах о бедных, когда можно было столько заработать на богатых. Особенно если учитывать тот факт, что на кону стоял глаз – если он вскоре не вернет долг.

Симпсон сбросил черный плащ и закатал рукава.

– Ну посмотрим, что тут к чему, – сказал он, приступая к предварительному осмотру.

Спустя несколько секунд доктор объявил, что шейка матки пока недостаточно раскрылась и что нужно будет подождать дальнейшего развития событий. После чего уселся на стул у единственного окошка, разложил книгу и принялся читать. Собака улеглась, свернувшись калачиком, у его ног: она явно была уже хорошо знакома с привычками своего хозяина и понимала, что они здесь надолго.

– Стараюсь использовать каждую свободную минутку, – сказал Симпсон, указывая на том, лежавший у него на коленях. – Пожалуй, лучшие из моих статей были написаны у постели пациента.

Рейвен занял единственное оставшееся в комнате сиденье – трехногую табуретку, грозившую филейной части нешуточными занозами. Неохотно усевшись, он подумал, что предпочел бы провести время ожидания в ближайшем кабаке, но тут же вспомнил, что у него совершенно нет при себе денег, а то немногое, что еще оставалось, лежало в комнате у миссис Черри. Теперь поневоле придется воздерживаться. Жаль только, он не начал еще вчера.

Поскольку читать было нечего, время, казалось, тянулось бесконечно. Уилл по привычке полез в карман за часами, но тут же вспомнил, что часов у него больше нет. Гаргантюа, обшарив карманы, нашел единственную принадлежавшую ему ценную вещь. Сказать по правде, старые эти часы стоили немного и вряд ли сильно сократят сумму долга, даже если их передали Флинту, что крайне сомнительно. Но Уилл остро чувствовал отсутствие часов, поскольку достались они ему от отца. Он дорожил этой вещью, в том числе и потому, что часы служили постоянным напоминанием: старый негодяй не оставил сыну больше ничего ценного.

Поднявшись с некоторым трудом, Рейвен передвинул табуретку в угол комнаты, где надеялся немного вздремнуть, опершись головой о стену. Но передумал, разглядев влажную, осыпающуюся штукатурку, которая, очевидно, держалась исключительно на плесени. Пришлось ему усесться прямо, уронив голову на грудь.

Судя по всему, он успел заснуть, потому что из блаженного забытья его внезапно выдернул крик пациентки. Действие лауданума, которым ее щедро оделила повитуха еще до их прихода, явно заканчивалось. В комнате была еще очень молоденькая, явно встревоженная девушка; откуда только она взялась, подумал он. Девушка как раз наполняла тазик водой из кувшина.

– А, мистер Рейвен. Вы проснулись. Настала пора осмотреть пациентку и решить, как будем действовать дальше.

Уилл вымыл руки в тазике и принялся наблюдать, как Симпсон проводит осмотр, но ему мало что удалось увидеть. Колени женщины были прикрыты одеялом, которое не позволяло ничего разглядеть. Доктор повернулся и посмотрел на него.

– Не хотите ли провести осмотр сами?

Это было именно то, чего в данную секунду Рейвену хотелось меньше всего, но об отказе нечего было и думать. Он взял себя в руки, вспомнив, сколько ему пришлось преодолеть, чтобы добиться своего нынешнего положения. Сунув руку под одеяло, закрыл глаза и попытался определить положение головки младенца относительно таза матери. Понять что-то он мог только на ощупь, и его неопытные руки, должно быть, действовали не так мягко, как руки доктора, потому что женщина покряхтывала от боли, время от времени кидая на него такой сердитый взгляд, что он начал опасаться, как бы она его не стукнула. Страшно хотелось отбросить чертово одеяло. Если предполагалось, что эти визиты должны чему-то его научить, то, может, лучше бы ему видеть, что он делает?

– Что думаете? – спросил Симпсон тихим спокойным тоном.

Рейвен не знал, кого он пытался успокоить – его или пациентку, – но внезапно вспомнил, что тяжелее всего здесь приходится точно не ему.

– Головка младенца уже должна лежать на краю таза, – ответил он, сам удивляясь своему уверенному тону, – но она не опустилась, как должна бы.

Симпсон кивнул, задумчиво глядя на него.

– И как же нам теперь действовать?

– Щипцы? – неуверенно предположил Уилл. Это был скорее вопрос, чем констатация.

Одного только упоминания о страшном инструменте было достаточно, чтобы миссис Фрейзер громко застонала, а девушка, прилежно вытиравшая ей лоб, прекратила это занятие и начала рыдать.

– Не бойтесь, – сказал ей доктор все тем же спокойным тоном. – Потерпите нас еще немного, и малыш вскоре появится на свет целым и невредимым.

Вслед за этим Симпсон повернулся к Рейвену и, понизив голос так, чтобы их не было слышно за стонами и криками, добавил:

– Головка до сих пор не вошла в таз, так что она слишком высоко, даже для самых длинных щипцов. Думаю, в этом случае предпочтительнее будет поворот.

Доктор взял свой чемоданчик и, порывшись, выудил оттуда клочок бумаги и огрызок карандаша. Затем, положив бумагу на закапанный воском стол, изобразил конус и ткнул в него пальцем, будто это все объясняло. Уилл по-прежнему ничего не понимал, и, видимо, это отразилось у него на лице, потому что доктор пустился в объяснения, попутно дополняя рисунок стрелками.

– Ребенок как единое целое имеет конусообразную форму, сужаясь от головы к ногам. Череп тоже можно рассматривать как конус, который сужается от макушки к основанию. Повернув ребенка в чреве матери, мы сможем протащить его через таз вперед ногами, которые растянут родовые пути, подготовив их к прохождению более крупных частей. Ноги покажутся первыми, и за них уже можно будет вытянуть туловище и головку, которая способна к частичному сжатию.

Рейвен понял далеко не все, но энергично кивнул, надеясь избегнуть дальнейших объяснений. Вопли роженицы так и звенели в его больной голове, и ему страшно хотелось, чтобы все кончилось как можно скорее, – не меньше, чем миссис Фрейзер.

Симпсон извлек из чемоданчика флакон с янтарного цвета жидкостью.

– Идеальный случай для применения эфира, – заметил он и для иллюстрации своих намерений поднял склянку повыше.

Уиллу уже доводилось наблюдать применение эфира в анатомическом театре. Пациент громко возмущался отсутствием эффекта даже в то время, когда ему уже отнимали гангренозную ногу. Рейвен был потрясен, но были и такие, кто утверждал, что успех можно было считать лишь частичным, полагая, что назначение анестетика – полностью лишить пациента чувств, дабы тот вообще не мог шевелиться и как-либо помешать процедуре.

У него был случай испытать на себе действие эфира – на встрече Эдинбургского медико-хирургического общества, вскоре после того, как было открыто анестезирующее воздействие этого вещества. Эфир вызвал неприятное головокружение, отчего Рейвен некоторое время бродил кругами, шатаясь, к буйной радости коллег. Но он не заснул, как все остальные. Он еще тогда подумал, что, должно быть, обладает некой резистентностью к препарату.

Уилл смотрел, как Симпсон пропитывает губку эфиром. В воздухе тут же повис резкий запах, что Рейвен мог только приветствовать, поскольку эфир хотя бы частично заглушил другие ароматы, от которых в комнате было трудно дышать. Доктор поднес губку к лицу пациентки. Она инстинктивно отдернула голову, но тут девушка мягко сказала ей: