Рабыня страсти

— Возьми меня! Я не боюсь! Возьми меня!

…Он вот-вот упустит вожжи. Если это случится, он не сможет вышколить Зейнаб. Он хочет ее. Хочет так, как никогда и никого прежде не хотел, но это случится тогда, когда он посчитает нужным. Он, а не она! Рабыня Страсти должна повиноваться своему господину по первому же его знаку…

Разомкнув объятия. Карим бросил девушку животом себе на коленки и несколько раз с силой шлепнул по попке:

— Ты непокорна, Зейнаб! — бранился он. — Если бы ты принадлежала мне, я бы привязал тебя за руки к специальным колоннам для бичевания — ты их еще увидишь — и задал бы тебе добрую порку! Сегодня ты не будешь спать подле меня. Ступай сейчас же и ложись у моих ног, ты, похотливая лиска!

— Но ты отвечал на мои поцелуи! — злобно прошипела она. Шлепки причинили ей боль, но она не расплачется, словно глупое дитя…

— Повинуйся мне, Зейнаб! — в голосе уже звучала угроза.

— Я буду спать на полу, — не унималась она.

— Ты будешь спать там, где я велю! У меня в ногах! В этом доме есть комната для наказаний, я уверен. А у кнута есть особый наконечник, который не оставит отметин на коже. Тебя никогда не привязывали между двух столбов и не хлестали бичом, Зейнаб? Мне говорили, что боль при этом воистину мучительна. Если ты тотчас же не подчинишься, я потребую, чтобы Донал Рай приказал слугам выпороть тебя. Двадцать плетей — думаю, неплохо для начала. Ты должна научиться послушанию. Полнейшая покорность — вот одна из основных добродетелей хорошей Рабыни Страсти. А из моего , дома не вышло еще ни одной негодной рабыни! Теперь иди и ложись у моих ног.

Будь поблизости кинжал — она заколола бы негодяя! Вместо этого она покорно отползла в изножье постели. Угрозы все еще звенели у нее в ушах. А взгляд Карима неопровержимо свидетельствовал, что он не шутит. Он и вправду прибьет ее, если она не покорится!

— Ненавижу тебя! — прошипела она, сверкая от ярости глазами.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Мне не нужна твоя любовь, Зейнаб. Полюби того, кого Судьба назначила тебе в повелители, но не меня. Меня же ты станешь уважать за то, чему я научу тебя. Учись прилежно, и будешь любима могущественным калифом. Если это случится, мой цветочек, у тебя будет райская жизнь. И тогда ты вспомнишь меня добрым словом. А теперь спи. Ты очень быстро преодолела глупые страхи — и я удовлетворен. А поутру мы начнем заниматься всерьез.

И через каких-нибудь две минуты он ровно задышал. А Зейнаб лежала, свернувшись калачиком у его ног, и внутри у нее все кипело. О нет, она вовсе не боялась его. Он доказал ей, что страсть и вправду существует, что мужчине вовсе не нужно быть жестоким с женщиной на ложе любви. И за это она благодарна ему, но как он ранил ее гордость, когда отшлепал ее, словно непослушное дитя! А она уже начинала было думать, что по-настоящему ему нравится… Теперь же совершенно ясно, что он оказывает дружескую услугу Доналу Раю — и не более. Ну что же, она еще покажет этому Кариму-аль-Малике! Она станет самой восхитительной Рабыней Страсти, которая когда-либо выходила из его рук. А когда она ею станет, то жестоко отомстит! Она заставит его полюбить ее и телом, и душою! Ну а когда это случится, она простится с ним и с легким сердцем отправится к кордовскому калифу. А сердце Учителя Страсти — если у этого непостижимого существа вообще есть сердце — будет разбито! Она не станет тосковать по нему и «с радостью будет сознавать, что он чахнет по ней и казнит себя за то, что своими руками научил ее тому, за что она стала любимицей калифа. Зейнаб мрачно улыбалась во тьме. Все-таки она истинная дочь Сорчи Мак-Дуфф! Месть ее будет достойна кельтской женщины!

Когда настало утро, Зейнаб вела себя так, словно между ними вечером ничего эдакого не произошло.

— Доброго утра, мой господин! — ласково приветствовала она Карима.

Он ответил на нежное приветствие и прибавил невозмутимо:

— Сегодня мы приступим к изучению мужского тела — пока лишь при помощи рук. Пойдем в баню — мы с Эрдой покажем, как тебе следует купать своего господина.

— Как прикажет мой господин, — ответствовала девушка.

Он пристально поглядел на нее:

— Похоже, ты все осознала. Даже удивительно!

— Мне плохо спалось нынче ночью, — кротко сказала Зейнаб. — И у меня было время хорошенько обо всем подумать… Я хочу понравиться калифу, мой господин. Донал Рай был очень добр ко мне. И его дар калифу должен снискать ему расположение владыки. А если я буду плохо себя вести, то причиню ему вред.

Все это звучало вполне разумно. И все же это подозрительно… Чересчур разительная перемена произошла в ней за одну ночь. Она умна — это он уже знал. Просто совершенно неопытна, и, похоже, в детстве ее не приучили к послушанию. Она привыкла быть своевольной, но, может быть, впервые наказав ее, он разом выбил из нее упрямство? Ну-ну…

Они отправились в королевство Эрды. Старуха уже поджидала их. Эрда была прекрасной банщицей, а Зейнаб способной ученицей. Она старательно копировала действия Эрды, тщательно водила скребком по телу Карима, потом сполоснула его теплой водичкой… Подражая Эрде, она грациозно запустила ручку в алебастровый кувшин с мылом, растерла ароматную жидкость по широкой груди Карима, покрыв все его тело воздушной пеной. Ее нежные ладошки скользили по его мускулистой спине…

— Сегодня у меня все кости ломит, Зейнаб, — заохала Эрда. — Преклони колени, девочка, и вымой ноги Кариму-аль-Малике, но помни: каждый палец нужно мыть отдельно.

Когда Зейнаб справилась с заданием и подняла голову, взгляд ее неожиданно уперся прямо в его мужское достоинство. Ошарашенная, она лишь вопросительно взглянула на учителя.

— Действуй с нежностью. — В этом и заключался весь инструктаж, но его в сапфировых глазах плясали чертенята.

— Да, мой господин, — кротко ответствовала Зейнаб. — Вещь невелика, я справлюсь быстро, — прибавила она невинно.

Эрда даже крякнула, но старуху позабавила эта скрытая насмешка.» Что-то между ними эдакое происходит, — думала она, — вот только что именно?«

Зейнаб тем временем намыливала член Карима-аль-Малика и его» тайник жизни» своими легкими пальчиками… Она нежно массировала член, зачарованно наблюдая, как он увеличивается в длину и ширину. Это и впрямь было удивительно, но на прелестном личике девушки не отразилось ни восхищения, ни страха. Когда же член стал совершенно каменным и поднялся вверх, Зейнаб как ни в чем не бывало встала и, протянув руку к ближайшей чаше, до краев наполненной водой, сказала:

— Позвольте мне ополоснуть вас, мой господин, мыло, должно быть, жжет нежную кожу…

— Зейнаб!!! — раздался предостерегающий крик старухи, но девушка уже окатила Карима-аль-Малику с головы до ног. — Это же холодная!..

Долгое время было тихо — слышалось лишь мирное журчание фонтана да звук падающих на мраморный пол капель…

— О Бо-о-оже… — тихо и растерянно протянула Зейнаб. Предмет мужской гордости Учителя Страсти Карима-аль-Малики тотчас же съежился и скрылся в потайных складках.

…Она сделала это нарочно, размышлял он. Ну конечно же! Это отмщение за вчерашнее его рукоприкладство.

— О господин мой, простите! — молила Зейнаб. — Я уверена была, что в чаше теплая вода. Эрда всегда заранее все подготавливает. Я думала…

— Но, курочка моя, разве я не просила тебя это сделать? — укоризненно воскликнула Эрда, указывая на кувшин с горячей водой. — Боюсь, ты позабыла…

— Глаза мои были ослеплены мужской мощью моего господина. Ведь я всего лишь невежественная северная дева… — И, не тратя попусту слов, ополоснула все его тело, но на этот раз приятной теплой водицей.

…Еще бы! Разумеется, это злой умысел. Карим опасался, что все-таки придется прибегнуть к порке — и в то же время уже был совершенно уверен, что это будет лучшая Рабыня Страсти, непревзойденная гурия, его гордость!..

Ласково улыбаясь, она за руку подвела его к бассейну.


— Вам уже лучше, господин мой? — заботливо спросила она.

— Рыжая хитрая лиска! — тихо произнес он.

— Да, мой господин… — столь же тихо ответствовала она.

— Ты схватываешь все на лету, — сказал он. — Ты прекрасно меня вымыла, совершив лишь один мелкий промах. Не повторяй впредь подобной ошибки, Зейнаб, иначе отведаешь моего кнута. Больше предупреждать не стану, мой цветочек…

— Как прикажет мой господин, — кротко прошептала Зейнаб, опустив золотые ресницы, но скромность была явно показной.

…Она объявляет ему войну. Тут он понял это совершенно отчетливо. Внешне она будет покорной, а душою не покорится никогда! Вызов брошен… Но Карима это лишь раззадорило. Он приручит ее, не сломив, однако, духа девушки. Ведь сломленная, она будет лишь одной из прекрасных ликом и телом жемчужин гарема, но долго там не протянет… Нет, она должна быть сильна, и в то же время уметь склоняться. Полно, да возможно ли такое?..

Они воротились в свою спальню. Надевая верхнее платье, Карим сказал:

— Мне нужно в гавань — проследить, как идет погрузка товаров в трюмы «И-Тимад». Прикажи Оме принести тебе что-нибудь перекусить. Отдохни хорошенько — днем я ворочусь и мы продолжим уроки.

Проводив его, Зейнаб откинула крышку сундука с одеждой, но обнаружила, что он пуст.

— Ома! — позвала она.

Девушка тотчас же появилась из смежной комнаты. На ней был надет странный чужеземный наряд, а другой, подобный ему, она перекинула через руку.

— Донал Рай велел служанкам подогнать для нас по фигуре кое-что из нарядов его матери. Это одеяние называется «кафтан», его носят все женщины в Аль-Андалус. Господин говорит, что нам пора привыкать к мавританскому платью. Вот, надень. Ну не прелесть ли?

Кафтан был сшит из небесно-голубого шелка. Воротник оказался довольно высок, но грудь при этом оставалась почти открыта — странной формы вырез был украшен серебряным шитьем, как и края длинных и необыкновенно широких рукавов. Зейнаб надела платье через голову, вздрогнув от наслаждения при ласковом прикосновении шелка к телу.

— Как красиво… — задумчиво сказала она.

— А теперь я принесу что-нибудь поесть, — засуетилась Ома.

— Давай-ка поедим на воздухе, в саду, — предложила госпожа, и служанка радостно согласилась.

Карим-аль-Малика сидел в своей каюте на борту «И-Тимад»в обществе своего верного товарища и тщательно обдумывал дальнейшие свои действия, необыкновенно забавляя этим Аллаэддина.

— Никогда прежде не было такого, чтобы женщина поставила тебя в тупик, тебя… — хмыкнул Аллаэддин. — Признаюсь, эти северные девы совершенно особенные. Малютка Ома, пусть и девственница, но уж никак не дурочка!

— Они чересчур независимы, — медленно и задумчиво произнес Карим. — Не поручусь, что такая женщина вообще способна стать хорошей Рабыней Страсти. Никогда прежде не встречал такую… А что, если она вообще не поддается выучке?

— Она сопротивляется тебе? — с любопытством спросил Аллаэддин.

— Да — и в то же время нет… — последовал ответ. — Она стряхнула с себя давящий страх перед страстью, но ей трудно, а может, и невозможно научиться повиновению. Я в растерянности, друг, и не знаю, что мне делать с нею. Будь это любая другая, я исполосовал бы ее кнутом. Я даже собирался было выпороть Зейнаб, но ее нельзя унижать.

— Чего она от тебя хочет? — с присущей ему проницательностью спросил Аллаэддин.

Карима озадачил этот вопрос, но все же он признался:

— Она хочет, чтобы я овладел ею, но еще к этому не готова…

— Отчего же? — возразил Аллаэддин. — Это ведь не девственница — ею дважды грубо воспользовались. Теперь ты доказал ей, что мужчина вовсе не обязательно жестокое животное, что он может дать истинное наслаждение, будучи нежным… Она возбуждена, и жаждет продолжения. Не будешь же ты, в самом деле, обращаться с нею, словно со слезливой девой-недотрогой! С непорочной тебе и впрямь следовало бы неделями маяться, осторожно подводя к тому моменту, когда ты уничтожишь ее девственную преграду, подготавливая ее для нового властелина, шаг за шагом вводя в мир чувственных наслаждений, Зейнаб же не знает любви'. Над нею надругались. В ее сознании прочно укоренилось, что, когда мужчина совокупляется с женщиной, он причиняет ей боль и унижение… Ты же своими умелыми действиями показал ей, что бывает и по-другому. Прежде чем продолжать, ей необходимо доказательство, которое предоставить ей можешь только ты, отпустив узду своей страсти. Ты должен стереть из ее памяти все те жестокости, которым она, по воле Судьбы, подверглась, если, конечно, хочешь, чтобы девушка шла тебе навстречу. Поручиться могу, что если ты совершишь с нею на ложе акт страстной любви, то она станет столь же кроткой голубицей, как и любая другая на ее месте… Ну полно. Карим, не учили же тебя в самаркандской Школе Страсти такому ослиному упрямству! Ты ведь гораздо лучше меня знаешь, что все женщины разные. Что каждая — это нечто в своем роде. И следует хорошенько поразмыслить, чтобы понять, с какой стороны подойти…

— Может быть, я боюсь… — сказал вдруг Карим.

— Боишься? Ты? Да не может того быть! — уверенно отвечал Аллаэддин.

— Я все время вспоминаю Лейлу…

— Я тоже помню Лейлу, — ответил Аллаэддин-бен-Омар. Она была красивой, но вся, словно туго натянутая тетива, или нет.., как берберийская племенная кобылица, взнузданная для того, чтобы принять страсть дикого жеребца. Любой мало-мальски смышленый человек сразу понял бы, что она не годится в Рабыни Страсти. Любой, но только не этот глупец, который, движимый похотью, ее купил… А потом.., потом ему показалось мало дивно прекрасной рабыни. Он возжелал Рабыню Страсти! Ведь, как мне помнится, он был другом твоего отца? Не отвечай! Будь это не так, ты в жизни не взялся бы за нее! Может быть, ты уже многое позабыл, но я все отчетливо помню. Ты отнекивался, но твой отец умолял тебя оказать своему другу эту милость. Ты сдался. И, естественно, девица влюбилась в тебя, ведь выбирать она не могла, а тот старик, что был ее хозяином, в подметки тебе не годился. В том, что потом произошло, не было твоей вины. Карим. Эта же девушка совершенно другая. У нее светлая голова и отважное сердце. Дай ей изведать вкус истинной страсти, и ты победишь, Карим. Могу поклясться!

— Может, ты и прав… — задумчиво протянул капитан. — Может быть, когда покров тайны будет сорван, она уймется и станет прилежной ученицей… От ее успеха у калифа зависит благосклонность владыки не только к Доналу Раю, но и ко мне. А это обрадует отца… — Карим умолк и задумался.

Аллаэддин-бен-Омар лукаво прищурился:

— Как, ты еще здесь, мой капитан? Поспеши к этой упрямице и дай ей сполна все то, о чем она просит! Я присмотрю за кораблем.

— А ты сам, Аллаэддин-бен-Омар? Продолжаешь соблазнять маленькую Ому? Она премиленькая.

— Я взнуздаю ее еще до отплытия, мой капитан, — усмехнулся первый помощник. — А потом начну объезжать. Я буду у нее первым, и хорошо обучу ее, поверь…

Карим-аль-Малика встал, подхватил свой плащ и накинул на широкие плечи.

— Будь ласков и нежен с девушкой, — дружески посоветовал он. — Я не хочу, чтобы она была несчастна — это огорчило бы Зейнаб. Девушки очень близки, поэтому я хочу, чтобы обе были довольны жизнью, друг мой. Помни, что хоть ты и человек с большим опытом, но с девственницами тебе сталкиваться не приходилось — по крайней мере, я этого не помню… А к ним следует подходить только с добром и лаской, и ни в коем случае не грубо!

— Я не обижу малютку! — пообещал Аллаэддин. — Просто пошире раскрою на мир ее прелестные глазки, и, конечно же, протопчу потаенную тропинку… — он ухмыльнулся. — Но я ни к чему не стану принуждать ее, мой капитан.