Распятые любовью

– А он? – старик кивнул в мою сторону. – Он кто?

– Петух! – громко ответил, пацан, отказавший мне в чае, и все рассмеялись.

– Нет, бродяга, – сказал арестант, – прежде всего, он тоже арестант. Арестант, которого и так жизнь обидела, сделала его петухом. Кто он по жизни, неважно, это его проблема. Для нас главнее, кто по жизни мы. И если мы честные арестанты, то не можем отказать в греве другом сидельцу, будь он хоть трижды петухом. Он у вас попросил пару глотков чая, а вы ему отказали. Я не стану пить чай, но прошу вас, подогрейте арестанта.

Пацаны отлили мне в кружку чая, я выпил и буквально ожил. Всё-таки чай в тюрьме – незаменимый напиток. Это и лекарство, и настроение, и целая философия.

Старик уснул, пацаны шептались между собой, затем обратились к спутникам зэка.

– А кто это? – спросил молодой парень.

– Вор в законе! – ответил заключённый, прибывший вместе со стариком. – Его гонят на «Белый лебедь», возможно, последние дни доживает.

– А что там?

– Там может случиться всё, что угодно, менты беспредельничают по чёрному…

В камере на какое-то время воцарилась мёртвая тишина.

Ещё через месяц меня отправили этапом на Красноярск, больше я старого вора не видел. Но навсегда запомнил его совиный взгляд, худые жилистые руки и невероятно лучистые глаза.



Глава 25



В Посёлке Индустриальном, что на окраине Красноярска, я однажды встретил Шамана. Вот так встреча. Он сразу узнал меня, подошёл и язвительно спросил:

– Ну, как поживаешь, петушок?

– Неплохо, – пожал я плечами и съязвил в ответ: – с какой целью интересуешься, хочешь в гарем перебраться?

Шаман хотел броситься на меня, но его вовремя остановили.

– Ты чего, Шаман? – сказал, стоявший рядом с ним зэк. – Петуха нельзя бить.

– Ты слышал, что он базарит? – сжав кулаки процедил Шаман.

– Да им можно! – рассмеялся приятель, – Их слово – это фуфло.

Позже я узнал, встретив ещё одного заключённого из Колымской колонии. Нашу зону, оказывается, расформировали, а осуждённых разбросали по всей стране.

И ещё я узнал, почему петухов трогать нельзя. На одной из колоний восставшие петухи опустили за одну ночь десятки «правильных» пацанов. Врывали в отряд, окружали блатного и целовали его в губы. Всё, после этой процедуры, бывший пацан отправлялся жить в гарем. Воры разослали по зонам малявы, чтобы никто не занимался беспределом в отношении петухов. Критическая масса могла взбунтоваться в любую минуту.

Прошло полгода, прежде чем меня вызвал начальник колонии.

– Гражданин начальник, осуждённый Филатов по вашему…

– Садись, – оборвал меня хозяин. – Ну, как тебя, Боря, в петушатник-то угораздило? Ты ж, вроде нормальным пацаном в зону заехал. Что потом случилось?

– Так получилось, – пожал я плечами.

Удивлению моему не было предела. Беспрецедентный случай – чтобы хозяин вот так говорил с зэком, да ещё с опущенным, это было что-то невероятное.



– По бумагам вижу, что тебя поймали во время странных телодвижений с другим заключённым? Вы что там друг друга шпилили, что ли?

– Понимаете, так получилось.., – замялся я.

– Говори прямо, не стесняйся, – усмехнулся хозяин, – меня трудно чем-то удивить. Всякого навидался. Очко зачесалось?

– Нет, просто обнимались…

– Аккуратнее надо было, – сочувственно произнёс начальник, – зона есть зона, тут ухо нужно держать востро. Ладно, случилось то, что случилось, я тебя отправлю в школу ночным дневальным, ночью будешь на дверях сидеть, днём отдыхать. Работа непыльная, при первой возможности отправим тебя на УДО или попробуем срок скостить. На, вот здесь бумаги подпиши, – он протянул мне бумаги.

– Что это? – удивлённо спросил я.

– Подписывай, не бойся, – хмыкнул хозяин, – это жалоба в порядке судебного надзора. Типа косухи.

Я уже начал было догадываться, откуда дует ветер, как сам хозяин вдруг сказал:

– Мустафа привет тебе передаёт, сказал, что всё будет хорошо. Это они тебя ко мне перевели, очень хорошо о тебе отзываются. Через Москву мутанули. Отличные ребята. Если будут какие-то проблемы, обращайся через моего дневального, я его предупрежу.


Вот чего-чего, а такого бонуса я никак не ожидал. Остаток срока я отсидел относительно неплохо.

На Лагерную улицу я вернулся летом 1992 года. Сел в СССР, на свободу вышел в Российской Федерации. Поначалу многое удивляло, но постепенно стал привыкать. Приходилось крутиться, как белке в колесе. В этой суматохе, как-то ночью перелопачивая свою жизнь, свои прожитые бешенные тридцать лет, я решил измениться. Ну, доколе, думал я, жить мне пидорасом. Все проблемы из-за этого. Вот за что ни возьмись, везде это блядство. Нужно как-то от этого избавляться. Весной 1993 года я узнал, что 121 статью за мужеложство отменили. Всё, теперь это не преступление. Что это значит? Нас теперь не будут шугать, притеснять, нас теперь не пошантажируешь…

Наивный, глупый паренёк… Тебе уже тридцать один год, а ты продолжаешь верить в сказки. И, тем не менее, я случайно познакомился со своей Галиной, не скажу, что влюбился в неё без ума, но деваха понравилась, почти моя ровесница, уже разок успела побывать за мужем, муж скончался от передоза, что для нашего шахтёрского городка никогда не было сенсацией. Жили мы дружно, в 1994 году родили Серёгу, и, спустя какое-то время, уехали на постоянное место жительства в Москву. Причиной отъезда послужили какие-то непонятные разговоры среди моих знакомых, о том, кем я был в лагере, мол, ходят слухи то да сё. Денег я к тому времени немного поднакопил, а потому не стал долго раздумывать, собрал вещички и уехал в столицу.

С женой у меня была одна единственная проблема: занимаясь с ней сексом, я всегда представлял, что в постели рядом со мной (или на мне, подо мной) лежат то Жора-итальянец, то лейтенант в розовых трусиках, то культурист Витас. Что я только ни делал, ничего не помогало – мне нужен был мужчина, пусть это были бы даже сокамерник Рваный или конвойный солдат из столыпинского вагона (их я тоже вспоминал, лёжа рядом с женой), но мужчина.

Что же это за напасть такая? Я иногда ненавидел себя так, что любой самый оголтелый гомофоб рядом со мной выглядел бы дюймовочкой. Я отчётливо понимал, что человек, пытающийся всё время казаться не тем, кто он есть на самом деле, проживает чужую жизнь. А мне всегда хотелось жить своей жизнью, я мечтал о своей жизни.



Глава 26



Мать Антона несколько раз приезжала на дачу и уговаривала меня повлиять на парня. Я не знал, что ей говорить, и она каждый раз закатывала душераздирающую истерику. Однажды Антон не выдержал и так огорошил женщину, что она онемела.

– Мама, – выпалили сын, – ты пытаешься разбить чужую семью. Мы с Борисом не просто решили жить вместе, мы любим друг друга. Любовь у нас, понимаешь?

– Несколько минут женщина не могла выдавить из себя ни слова. Она просто стояла молча и качала головой. Наконец-то к ней вернулся дар речи и она, обращаясь к сыну, процедила:

– Это этот старый козёл тебя уговорил?

– Мама, – прикрикнул Антон, – прекрати. Не надо никого оскорблять. Здесь нет детей, все взрослые люди, это наше с Борисом решение. Нравится оно тебе или нет, но мы так решили, и никто нам не запретит жить вместе. Всё.

– Ты же говорил, что это просто твой знакомый, – всхлипнула мать, – а оказывается…

– Что оказывается? – Антон раскинул руки. – Ну, что оказывается? Был знакомый, а теперь любимый человек. Ты видишь в этом трагедию?

– Конечно, вижу, – расплакалась мать, – как тут не увидишь? Может, этот твой старый ублюдок мне ещё внуков нарожает?

Я изначально принял решение никак не реагировать на оскорбления женщины и не вступать в матери и сына. Доказать ей ничего не докажешь, а скатываться до скандала никак не хотелось. Я ждал, когда ей всё это надоест, и она покинет нас.

Но мама у Антона оказалась настырной, она не собиралась сдаваться. Через несколько дней она снова заявилась на дачу и потребовала от меня отказаться от её сына. Так совпало, что Антон был в отъезде. Только сейчас мне пришла мысль, а может, она следила за нами и нарочно подобрала момент, когда я буду дома один. Удивляться ничему нельзя. Скорее всего, так и было. Ни здравствуй тебе, ни до свидания. Она прямо с порога заявила:

– Ну, ладно Антон ребёнок, но ты же взрослый мужик. Тебе что, старых пидорасов не хватает? Поезжай к Большому театру, они там табунами ходят. Зачем ты моего мальчика развращаешь? Зачем ломаешь эту комедию?

Меня её слова возмутили.

– С чего вы взяли, что я ломаю комедию? Вам же сын сказал, что мы решили жить вместе!

– А почему ты решил жить именно с моим сыном? – взревела она.

– Во-первых, успокойтесь, – сказал я. – Во-вторых, давайте говорить вежливо, я же вас не оскорбляю и не матерю. И, наконец, в-третьих, не ломайте своему сыну жизнь.

– Нет, ну вы посмотрите на этого наглеца, – женщина всплеснула руками, – я ломаю жизнь своему сыну. Не ты, а я! Вон оно как. Ты совратил ребёнка, навязал ему свой старый… хрен, а я ломаю ему жизнь. Ну, не охренел ли ты? И у тебя хватает ещё наглости, просить меня говорить с тобой вежливо, старый ты извращенец. Да была б моя воля, я бы тебя прямо здесь, на месте расстреляла бы, старый ты барбос.

– Ну, что вы меня в старики записали, – усмехнулся я. – Старый хрен, старый извращенец. Даже барбос и тот старый.

– А ты, что, добрым молодцем себя считаешь? В зеркало когда на себя смотрел?

– Брился сегодня, – я похлопал себя по щекам и предложил гостье: – Присаживайтесь, давайте поговорим спокойно. Ну, в самом деле, зачем нам ругаться? Садитесь. Как вас зовут? А то общаемся уже давно, и до сих пор не знакомы.

– Елизавета, – буркнула женщина.

– Очень приятно, Борис, – представился я.

– О чём вы хотите поговорить со мной?

– Ни о чём, а о ком, – поправил я. – Вы зря так разволновались, видите ли в чём дело, ваш сын гомосексуалист. И моей вины в этом нет. Мы недавно познакомились. В тот день, когда вы… ваш супруг выгнал его из дома. Было такое?

– Было! – ответила Елизавета и опустила глаза в пол.

– Я как раз ехал сюда, на дачу, смотрю, у пацана заплаканные глаза, ну, как обычно бывает, слово за слово, разговорились. Он пожаловался, так, мол, и так, отец напился и выгнал из дома. Я понятия не имел о его наклонностях, пристрастиях, просто сказал, куда же ты ночью-то пойдёшь, он ехал к друзьям в Электрогорск, а сам не знал, дома ли они… Ну, я и предложил ему переночевать у меня, на улице было уже темно. У меня у самого такой же сын, думаю, встрянет куда-нибудь, парень, в общем, пожалел…

– Ага, – не унималась гостья, – пожалел, потом приголубил…

– Да что же это такое! – воскликнул я. – Даже намёка не было. Послушайте до конца, что я вам расскажу. Он пожил у меня несколько дней, уехал в Москву по своим делам, вернулся вечером домой избитым, нарвался на хулиганов в электричке. Именно в тот вечер у него и пропал телефон. Я вызвал знакомого врача, тот всю ночь наблюдал за ним, утром назначил уколы, лекарства и я стал за вашим сыном ухаживать. А вы бы что сделали на моём месте? Выгнали на улицу? От побоев парень отходил около трёх недель, врач приезжал, осматривал его. Всё обошлось. Однажды Антон признался мне, что он гей. К сожалению, не буду скрывать, и я такой. Почему я говорю, что вы портите ему жизнь? Да потому что я всю жизнь мечтал жить с мужчиной, но вы же знаете наши времена. Вот и приходилось врать, лицемерить, живя с женой, делать вид, что я её безумно люблю… Хотя я её действительно любил, но как человека. А для полноценной жизни мне всегда нужен был мужчина. Понимаете?

– Я не могу этого понять. Не могу! И ты решил на старости лет отыграться на моём сыне? – снова заплакала Елизавета.

– Ну, с чего вы это взяли? Я и сам не ожидал, но он вдруг признался мне в любви. Я вижу, что он говорит искренне, а тут я и сам привязался к нему так, что… Вы не подумайте, это ни в коем случае не связано с сексом. Вам, наверное, трудно поверить, но это действительно любовь. Да-да, самая что ни на есть настоящая любовь. Ну, вот так получилось. Я-то ладно, переживу, а пацан будет страдать, и виновницей своего несчастия он всегда будет считать вас. Вот и думайте, как тут правильно поступить…