Расплата
Часть 25 из 48 Информация о книге
Они шли колонной по три, по жаре и пыли. Сэл был слева от Пита, Юнг справа. Когда дорога закончилась, их повернули на восток по пересекавшему южную оконечность полуострова шоссе. Навстречу двигались бесконечные колонны японцев – пехота, грузовики, танки, пушки на конной тяге. Готовилось наступление на Коррехидор. Когда охрана не слышала, пленные непрестанно говорили. Из двадцать шестого кавалерийского полка их было человек двадцать. Остальные рассеялись в хаосе капитуляции. Пит приказал разбиться на тройки и по возможности помогать друг другу. Если японцы замечали, что пленные разговаривают, их били. Ради забавы выхватывали людей из строя, обыскивали, колотили. Через три мили всех обобрали до нитки. Пит получил первую оплеуху, когда японец отбирал у него сардины. В канавах у дороги стояли выжженные изнутри грузовики и танки – накануне американцы и филиппинцы вывели боевую технику из строя. Попалась захваченная груда пищевых пайков, которые будто и ждали, чтобы их съели. Но не было и речи, чтобы накормить пленных. До того уже недоедавшие люди теперь голодали, а жара доводила до обмороков. Вскоре люди поняли: помогать другим неразумно. Охранники держали штыки наготове и с радостью кололи каждого, кто остановился, чтобы оказать товарищу помощь. Того, кто упал и не мог подняться, откидывали на обочину и в канаву, чтобы разобраться с ним позднее. Японский штык был тридцати дюймов длиной с пятнадцатидюймовым лезвием. Примкнутый к пятидесятидюймовой винтовке «Арисака», он превращал ее в копье. Рядовые гордились своими штыками и с готовностью пускали их в ход. Если пленный спотыкался и падал или просто начинал отставать, то сразу получал взбадривающий тычок в зад. Если это не помогало, лезвие вонзалось на полную длину и несчастного оставляли истекать кровью. Пит шел, понурившись и прищурив глаза, чтобы не замечать пыли и жары. Однако поглядывал на охранников, которые то пропадали, то возникали словно из ниоткуда. Немногие из них проявляли сострадание, большинство упивались своими дикими выходками. Ничто их не могло остановить. Кажется, они спокойны, лица суровы, и вдруг приступ бешенства: бьют пленных кулаками, пинают сапогами, колотят прикладами, колют штыками. Наказывают за то, что несчастные глядят не в ту сторону, разговаривают, идут слишком медленно, не отвечают на вопрос по-японском, за то, что пытаются помочь товарищу. Издевались над всеми, но особенно жестоко над филиппинцами, которых считали низшей расой. В течение нескольких первых часов марша Пит видел, как убили десять филиппинских скаутов, а их тела бросили гнить в канавах. Во время остановки мимо прошла колонна филиппинцев. Пит не поверил собственным глазам: со связанными за спинами руками, они пытались держать шаг. Охранники сбивали их с ног и со злорадством наблюдали, как несчастные корчатся в пыли, пытаясь подняться. Связывать руки заключенным было бессмысленно. Среди этого ужаса Пит был благодарен тому, что не родился филиппинцем. Под безжалостным солнцем у людей началось обезвоживание. Сколько бы у них ни было других проблем, главной мыслью стала вода. Жажда превратилась в главного демона. Тела реагировали, стараясь сохранить влагу. Прекратилось потоотделение и мочеиспускание. Слюна стала липкой, язык приставал к зубам и нёбу. От пыли и зноя сильно болела голова, мутилось зрение. Вода, между тем, была повсюду: в артезианских и просто колодцах вдоль дорог, в колонках у домов и сараев, в журчащих ручьях, через которые они переходили. Охранники, наблюдая за их страданиями, демонстративно долго пили из фляг и плескали освежающей водой на лица. Мочили платки и повязывали их на шеи. Приблизившись к обгорелым руинам госпиталя номер один, они увидели людей в замасленных халатах и зеленых пижамах, которые не знали, что им делать и куда идти. Одни лишились ног и стояли на костылях, у других кровоточили раны. Госпиталь разбомбили несколько дней назад, и раненые до сих пор не могли прийти в себя. Увидев их, японский командир приказал построиться и присоединиться к колонне. И в этом случае помогать не дозволялось. Многие раненые, пройдя лишь несколько шагов, падали. Их спихивали с дороги и оставляли умирать. Колонна наткнулась на пробку из японских танков и грузовиков. Ее свернули в поле, и людям велели сесть под палящим солнцем. Такой прием назывался «солнечной терапией» и многих довел до срыва. Насквозь прожаренный, один из американцев попытался незаметно глотнуть теплой воды из фляги, и это разозлило охрану. На пленных раскричались, стали их бить, отбирали фляги и выливали воду на пересохшую землю. Японец, опустошивший флягу Пита, швырнул ее обратно с такой силой, что оставил ссадину над его правым глазом. Через час колонна возобновила движение. Прошли мимо исколотых штыками, истекающих кровью и умоляющих о помощи солдат. Мимо мертвых американцев. С ужасом смотрели, как из канавы вытащили двух раненых филиппинцев и положили на дороге, чтобы по ним проехали танки. Чем дольше они шли, тем больше попадалось по обочинам и в кюветах трупов. Пит удивлялся способности мозга свыкаться с жестокостями бойни и вскоре достиг такого состояния, что больше ничему не поражался. Жара, голод, лишения притупили эмоции. Но гнев кипел и требовал отмщения. Пит молился, чтобы настал такой день, когда он убьет так много японцев, сколько посильно человеку. Он продолжал общаться с товарищами, ободрял сделать новый шаг, подняться на следующий холм, вытерпеть очередную пытку. Не надо сомневаться, настанет момент, когда их накормят и разрешат напиться. На закате их свели с дороги на поляну и там разрешили сесть и лечь. Не было никаких признаков воды, однако сам отдых на время освежал. Их ступни покрылись волдырями, ноги сводила судорога. Многие, рухнув, сразу заснули. Пит только задремал, как вспыхнул скандал: прибыла новая команда охранников, и они принялись избивать пленных. Приказали встать и построиться в колонну. Движение продолжилось в темноте – люди, хромая, шли, но не могли угодить японцем, требовавшим, чтобы они ускорили шаг. В первый день марша Пит и те, кто находился с ним рядом, насчитали в колонне три сотни человек, но это число постоянно менялось. Одни падали и умирали, кого-то убивали, кто-то к ним прибивался, их колонна постоянно смешивалась с другими. В какой-то момент – затемно, но точное время они не знали, поскольку часы отобрали японцы – их привели на поляну и велели сесть. Японцы тоже проголодались и решили поужинать. Поев, они двинулись между рядов пленных с ведрами воды и давали каждому по маленькому черпачку. Вода была теплой, с известью, но все равно восхитительной. Каждый получил по липкому кому риса. Отбивная с жареным картофелем была бы, конечно, вкуснее. Доедая «угощение», люди услышали на дороге пистолетные выстрелы и вскоре поняли, что произошло. За колонной шел «взвод стервятников», приканчивавших всех, кто не мог двигаться вперед. Пища немного оживила чувства Пита, и он снова возмутился кощунственным убийствам военнопленных. Его испытание маршем смерти продолжалось шесть суток, и каждую ночь он и другие с ужасом слушали, как работает «взвод стервятников». После нескольких часов сна на рисовом поле пленных разбудили, построили в колонну и погнали дальше. Отдых на многих повлиял так, что они больше не могли идти, но их подгоняли штыками. Шоссе было заполнено пленными американцами и филиппинцами. На рассвете им снова встретилось много японских войск – пехоты и артиллерии. Путь вперед был закрыт, и их отвели на поле рядом с небольшой фермой. За сараем журчал на камнях ручеек с чистой, судя по всему, водой. Этот звук сводил с ума. Мука жаждой была чем-то большим, что многие могли выдержать. Решительно поднялся какой-то полковник и спросил, можно ли его людям попить. Охранник ударил его прикладом, и смельчак потерял сознание. Не менее часа, пока вставало солнце, пленные сидели на корточках и слушали плеск ручья. Войска, поднимая клубы пыли, шли мимо. Охранники собрались у дороги позавтракать рисовыми лепешками и манго. Пока они ели, три филиппинских скаута подползли к ручью и погрузили лица в холодную воду. Один из охранников, оглянувшись, заметил их и, всполошившись, поднял остальных японцев. Не говоря ни слова, они подошли на двадцать футов к ручью, образовали импровизированную стрелковую шеренгу и расстреляли смельчаков. Когда движение пехоты и техники на дороге стихло, пленных поспешно построили в колонну, и марш продолжился. – Скоро будет еда, – сказал Питу охранник, и тот его чуть не поблагодарил. Как бы ни сводило от голода желудок, жажда была мучительнее. Ближе к полудню рот и горло настолько пересохли, что Пит лишился способности говорить. Никто не мог, и колонна продолжала движение в мрачной тишине. Неподалеку от болота их остановили и приказали сесть. Охрана разрешила подходить к стоячей жиже и наполнять фляги коричневой, наполовину разбавленной морской, соленой, тошнотворной водой. Угроза заразиться дизентерией или чем-нибудь похуже людей не остановила, и они ее пили. В середине дня пленных посадили на солнцепеке у какого-то строения, и на них повеяло запахом, который ни с чем не перепутать – кухни. Большинство из них за тридцать часов ели лишь раз, когда им дали по рисовому кому. Под самодельными навесами повара варили рис в баках на кострах. Пленные видели, как они добавляли в варево сосиски и куриное мясо и размешивали длинными деревянными ложками. За навесом был выгородок из колючей проволоки, в котором находились грязные, голодные филиппинские гражданские – вспомогательный персонал армии. Подошли еще охранники, и стало ясно, что здесь пункт их питания. Один взял несколько сосисок и швырнул за колючую проволоку. Филиппинцы, визжа, толкаясь и дерясь, кинулись за едой. Довольные японцы согнулись пополам от хохота. Развлечение лучше не придумаешь – другие тоже стали бросать за колючую проволоку куриные ноги и сосиски. Заключенные яростно дрались за падающую на землю еду. Американцам не кидали ничего. Вместо ленча пришлось довольствоваться глотком гнилой воды и часом под солнцем. Марш продолжался весь долгий день, люди падали, и их бросали на дороге. 12 апреля, на второй день марша, пленные приблизились к городу Орани в тридцати милях от исходной точки похода. И для здоровых солдат серьезное испытание. Выжившие же считали чудом, что до сих пор держатся. Их увели с дороги в наспех построенный навес за колючей проволокой – загон для пятисот человек. Но когда подошла колонна Пита, там уже находилось не менее тысячи. Ни еды, ни воды, ни туалетов. Многие заключенные страдали от дизентерии, и испражнения с кровью и мочой липли к обуви. Повсюду личинки, лежать негде. Люди пытались спать, прижавшись спина к спине, но мышцы сводило, и они просыпались. Кричали помутившиеся рассудком. Обезвоженные, изможденные, голодающие люди теряли ощущение, где они и что делают. Многие бредили, застывая словно зомби. И умирали. Впадали в кому и не просыпались. К восходу в лагере было много трупов. Когда японские офицеры увидели это, они не распорядились покормить и напоить еще живых, а вручили «самым здоровым» лопаты и приказали копать по краям забора мелкие могилы. Пит Сэл и Юнг еще могли хоть как-то двигаться и попали в число могильщиков. Тихо помешанных сгоняли в деревянный сарай и велели не шуметь. Несколько находящихся в коме человек заживо похоронили – кто их разберет, то ли они умерли, то ли нет. Живых от мертвых отделяло несколько часов. Могильщики работали без отдыха – потери росли, и трупы сносили к колючей проволоке. На рассвете открылись ворота, и охранники втащили на территорию лагеря мешки с вареным рисом. Пленным велели сесть аккуратными рядами и вытянуть руки, подставив ладони чашечкой. Каждый получил по черпаку клейкого риса – их первую «еду» за несколько дней. Потом их мелкими группами подвели к артезианскому колодцу и позволили наполнить фляги. Пища и вода успокоили на несколько часов, но солнце вернулось. И когда сгустилась жара, крики раздались с новой силой. Половину пленных вывели из-под навеса на дорогу. Марш продолжался. Глава 26 После падения Батаана японцы предполагали воспользоваться полуостровом в качестве стратегической зоны для наступления на последний американский оплот – соседний остров Коррехидор. Для этого следовало быстро очистить пространство от взятых в плен американцев и филиппинцев. Согласно разработанному плану, их погнали шестидесятимильным маршем по старому шоссе к железнодорожной станции в Сан-Фернандо, откуда будут доставлять на поездах к местам заключения, в том числе в Форд-О’Доннел – превращенную лагерь для военнопленных филиппинскую крепость. Но уже через несколько часов после американской капитуляции японцы поняли, что серьезно просчитались. На полуострове остались семьдесят шесть тысяч пленных военнослужащих и двадцать шесть тысяч гражданских. Куда бы ни обернулись японцы, взгляд повсюду натыкался на голодных, страдающих от жажды пленных солдат. Почему враг сдался, если у него было столько людей? Куда подевалась их воля к борьбе? Победители не могли скрыть ненависти и презрения к побежденным. Марш продолжался, колонны на дорогах росли, и охране приходилось подгонять едва тащившихся людей. Времени не было ни на еду, ни на отдых, ни на то, чтобы подобрать, похоронить умерших или побеспокоиться об отставших. Генералы велели спешить. Офицеры лупили солдат, а те, в свою очередь, вымещали злость на пленных. По мере того как колонна увеличивалась и замедляла движение, жестокость росла, однако от этого возникал еще больший беспорядок. В канавах и на полях валялись трупы и разлагались под сияющим солнцем. Над ними кружили черные тучи мух, они манили голодных свиней и собак. На заборах сидели и терпеливо ждали очереди стаи ворон, а некоторые уже сообразили сопровождать колонны и мучили своим видом пленных. Пит не знал, где его товарищи по двадцать шестому полку. Он, Сэл и Юнг пока держались вместе, но понятия не имели, куда девались остальные. В колонну то и дело вливались новые группы истощенных людей, а на следующий день на стоянке куда-то исчезали. Пленные падали, умирали, их сотнями убивали. Пит больше не думал ни о ком, только о себе. На четвертый день движения они вошли в Лубао. Некогда шумный городок в тридцать тысяч жителей вымер – во всяком случае, на улицах не было ни души. Но из верхних окон вниз смотрели горожане. Когда колонна остановилась, окна открылись и пленным полетели фрукты и хлеб. Японцы разозлись и приказали еду не трогать. И когда из-за дерева выскочил мальчик и бросил пленным батон хлеба, охранник выстрелом убил его наповал. Тех, кто умудрился поднять хлеб и пару раз откусить от него, вытаскивали из строя и били. Кого-то ударили в живот штыком и повесили в назидание на фонаре. Пленные продолжали идти. Приходилось собирать всю волю, чтобы сделать следующий шаг, одолеть еще одну милю. От истощения и обезвоживания умирало так много людей, что японцы чуть снизили темп и позволяли наполнять водой фляги, как правило, из придорожных рвов и прудов для водопоя скота. На пятый день колонна снова наткнулась на японские войска – тяжелые грузовики с пехотой. Полотно дороги сужалось, и охранники распорядились построиться в одну шеренгу. Вид идущих так близко от них грязных, небритых американцев воодушевил солдат в кузовах. Некоторые из них впервые увидели ненавистного врага. Японцы насмехались над пленными, швыряли в них камни, ругали, плевались. Водитель машины, заметив, что американец вышел из шеренги, ударил его тяжелым бампером. Если бы несчастный упал под колесо, то непременно погиб бы. Если бы грузовик спихнул его в кювет, с ним покончил бы «взвод стервятников». Но он ткнулся в спины товарищей, и японцы, уезжая, громко смеялись. Пит задыхался от поднятой колесами пыли, когда японец перевесился через борт и взмахнул винтовкой. Ложе угодило ему по затылку, и он, потеряв сознание, свалился в грязную яму рядом с шиной выжженного изнутри грузовика. Сэл и Юнг ушли вперед и не видели, что произошло. Впереди на дороге возникла пробка, и пленных опять увели на рисовое поле для нового сеанса «солнечной терапии». Сэл и Юнг, не обнаружив товарища, стали шепотом расспрашивать всех вокруг. Нашлись те, кто видел, как упал Пит. Первым порывом был идти его искать. Однако японцы били за любое неподчинение. Пытаться помочь Питу было бы самоубийством. Они молча погоревали о товарище и еще больше возненавидели японцев. К тому времени они видели столько трупов, что их чувства притупились, эмоции потухли или вовсе исчезли. Они шли до темноты, потом им оказали милость – разрешили поспать на рисовом поле. Поблизости не было даже подобий навесов. Охранники раздали липкие рисовые комья и воду. Сэл и Юнг, пытаясь расслабиться, ждали знакомых звуков пистолетных выстрелов. И вскоре дождавшись, гадали, какая из пуль досталась Питу Бэннингу. Сознание к Питу вернулось, но перед глазами все плыло и мутилось. Однако ему хватило здравого смысла притвориться мертвым. Колонна была бесконечной, Пит слышал, как тащились мимо несчастные. Проехали грузовики с хохочущими и распевающими солдатами. Когда стемнело, он прополз по грязи и спрятался под сожженным фургоном. Японские войска наконец ушли, но пленные продолжали двигаться. Перерыв наступил ближе к полуночи. Дорога, по крайней мере на время, опустела и затихла. Пит услышал приближающиеся пистолетные выстрелы и вскоре увидел оранжевые вспышки – «взвод стервятников» добивал ослабевших и стрелял в уже мертвых. Он свернулся в ком и затаил дыхание. «Стервятники» прошли мимо. Пит решил добраться до леса и бежать. Только куда? Он понятия не имел. Не сомневался в одном: далеко ему не уйти. Но он и так уже мертвец – так какая разница? Пит ждал, часы шли, и он крепко уснул. Сон нарушил штык. Солдат достаточно крепко вдавил его в грудь, чтобы Пит проснулся. Солнце поднялось и блестело на лезвии десять дюймов длиной. Японец велел ему встать и толкнул в сторону дороги, где Пит влился в очередную колонну несчастных. Снова идти вперед. Первые шаги дались нелегко – мышцы свело, и ноги не повиновались, но Пит собрался и пошел. Никого из тех, кто находился рядом, он не знал, но все пленные теперь казались на одно лицо. Через шесть дней они добрались до первого места назначения – Сан-Фернандо. Их разместили под очередным наспех возведенным навесом с колючей проволокой, но есть не дали. Голод больше не ощущался, люди осознали, что они на марше к смерти. Под навесом они были не первыми, здесь до них уже побывали, и земля пропиталась испражнениями и кровью. Разлагающиеся трупы привлекали личинок и мух. Сан-Фернандо стал последней точкой Батаанского марша смерти. Сюда силой переместили 70 тысяч пленных – 60 тысяч филиппинцев и 10 тысяч американцев. Для Пита испытание длилось шесть дней, для многих – больше недели. На протяжении шестидесятимильного пути скончались от истощения, болезней или были убиты около 650 американцев и 11 тысяч филиппинцев. Погибло также множество гражданских. Лишь немногих из них похоронили. Однако худшее было впереди. В первую ночь в Сан-Фернандо Питу удалось найти место без испражнений и грязи и уснуть, привалившись спиной к колючей проволоке. На территорию набили столько людей, что сидеть было негде. Счастливчиков вроде Пита постоянно просили подвинуться и уступить немного пространства. Не сохранилось даже подобия дисциплины. Немногие офицеры пытались навести порядок, но это оказалось невозможно. Кулачные потасовки исключались, не хватало сил – несчастные ограничивались тем, что ругались и грозили. Тронувшиеся рассудком бродили, наступая на товарищей, и просили еду и воду. Большинство страдали дизентерией, и, поскольку ни туалетов, ни выгребных ям не было, каждый ходил под себя, где стоял. На рассвете ворота открылись, и под навес хлынули охранники. Выкрикивая приказания и раздавая тумаки, они сумели организовать пленных в ряды согбенных скелетов. Вкатили три больших котла с рисом и стали раздавать в подставляемые ладони. Поели те, кто находился ближе к воротам. Когда рис закончился, охранники ушли и закрыли за собой створки. Еду получили меньше половины пленных, и дорогого стоило, если кто-нибудь делился крохами с товарищами. Из-за забора японцы обещали еще еду и воду, но пленные знали цену их словам. Пит был слишком далеко от ворот, и ему ничего не досталось. Он уже не помнил, когда последний раз ел. Пит сидел в ступоре, пока солнце разгоралось до яростного блеска. Время от времени оглядывался по сторонам, пытаясь отыскать среди мрачных лиц Сэла, Юнга или кого-нибудь из знакомых. Он проклинал себя за то, что заснул под фургоном и не воспользовался шансом бежать. Рана на голове кровоточила, но не сильно. Пит боялся занести инфекцию, но понимал, что это лишь новый пункт в списке того, каким способом он умрет. Да и что он мог поделать? Разыскать среди пленных врача? Скорее всего тот окажется тоже больным. В середине дня ворота опять открылись. Охрана стала выводить заключенных по одному и составлять группы из ста человек. Когда их получилось пять, пленных повели через город. Пит попал в последнюю группу. Горожане уже привыкли к тому, что мимо них гонят мрачных, изможденных, небритых американцев. Они ненавидели японцев не меньше пленных и старались помочь: кидали из окон хлеб, фрукты, печенье, и охрана почему-то не вмешивалась. Пит подобрал банан и проглотил его. Потом нашел в пыли большое сломанное печенье. Когда стало ясно, что охрана не возражает, еда посыпалась обильнее. Люди хватали куски и ели, не нарушая шага. Питу досталось манго, и он съел его вместе с кожей. И, как прежде, удивился, насколько быстро его организм восстанавливает силы. Пленных остановили на станции, где их ждали пять потрепанных товарных вагонов. Такие называли «Сорок или восемь». Грузовые вагоны двадцать футов длиной были рассчитаны на сорок человек или восемь лошадей, мулов или коров. Японцы набили в них по сотне пленных и, задвинув двери, оставили в полной темноте. Стоя плечом к плечу, несчастные начали задыхаться, стали стучать в деревянные двери, кричать, чтобы их выпустили. Температура быстро поднималась, и люди падали в обморок. Вентиляция отсутствовала, если не считать щелей между досок, куда стоявшие у стен пытались просунуть носы. Охранники устроились на крышах, колотили в них винтовками и кричали: – Заткнитесь, недоноски! Вскоре вагон дернулся, качнулся и поехал. Пол под ногами бросало из стороны в сторону, и пленных стало рвать. Еда, которую час назад они так жадно пихали в рот, оказалась под ногами в виде вонючей массы. Питу на ноги упал человек и закрыл глаза. Он хотел его столкнуть, но понял, что тот не дышит. Умирали и другие, но не всем хватило места повалиться на пол. Когда поезд набрал скорость, охранники, чтобы пустить воздух внутрь, открыли двери вагонов. Люди пытались пробиться к ним поближе. Один выпрыгнул наружу и, приземлившись на груду камней, больше не двигался. За трехчасовой путь поезд миновал несколько маленьких городков. Стоявшие вдоль пути жители кидали в открытые двери вагонов еду и банки с водой. Локомотивом управляли филиппинцы и снижали скорость, чтобы несчастным досталось как можно больше. Все, что прилетало в вагон, делили. Наконец поезд достиг конечного пункта назначения, и пленные высыпали на платформу. Живым приказали вытащить из вагонов мертвых и сложить, как дрова, около рельсов. Состав поджидали десятки филиппинцев, но охранники отогнали их. Пленных отвели на соседнее поля для нового часа «солнечной терапии». К этому времени земля настолько раскалилась, что до нее было больно дотронуться. Люди уже поняли, что их направляют в тюремный лагерь в Форте-О’Доннел, где условия должны быть лучше. Но предстоял еще семимильный путь, и было ясно, что не все его одолеют. Пит опасался массового убийства ослабевших, однако охранники изменили тактику и позволяли сохранившим силы помогать немощным. Только таких было мало, и пленные стали падать на первой же миле. Местные жители достаточно насмотрелись на подобные картины и прятали вдоль дороги воду и еду. Японцы отпихивали все в сторону и давили ногами, но чудо совершилось. Пит нашел банку с чистой водой и, пока не заметили охранники, осушил ее до дна. Он не сомневался, что обязан жизнью какому-то неизвестному филиппинцу. Когда перед ним упал человек, он подхватил его, просунул руку под мышку, велел держаться и вел все оставшиеся шесть миль. Первый взгляд на О’Доннел пленные бросили с вершины холма. Перед ними раскинулись обнесенные блестящей колючей проволокой зловещие постройки. Грозные сторожевые башни гордо украшали японские флаги. Пит хорошо запомнил этот момент. Если бы он знал, какие ужасы поджидают его в тюрьме, бросился бы опрометью с дороги и бежал бы, как сумасшедший, пока его не настигла бы пуля. Глава 27 До войны О’Доннел использовался как временная база для насчитывающей примерно двадцать тысяч военнослужащих дивизии филиппинской армии. С минимальной перестройкой японцы превратили его в свой крупнейший концентрационный лагерь. Он занимал площадь в шестьсот акров рисовых полей и лесов и был разбит на несколько больших квадратов. Те, в свою очередь, подразделялись на линии бараков и зданий – одних разваливающихся, других недостроенных. После падения Батаана сюда поместили около шестидесяти тысяч пленных, включая десять тысяч американцев. Не хватало воды, туалетов, медицинских пунктов и коек для больных, печей и провизии. Пита с его колонной ввели через восточный портал, и они присоединились к остальным, кого сюда сгоняли со всей страны. Их встречали улыбающиеся охранники в белых свежих рубашках с дубинками в руках, единственным назначением которых было колотить безоружных побежденных. Желая поразить вновь прибывших крутизной, японцы принялись дубасить кого попало, и при этом выкрикивали приказания на ломаном английском, который никто не понимал. Однако заключенные уже достаточно насмотрелись на насилие, и жестокость охраны не произвела на них впечатления. У них не осталось запала отвечать и воли к сопротивлению. Их привели на плац и велели встать ровными шеренгами по стойке «смирно». И они опять жарились на солнце, пока подходили другие. Японцы снова устроили шмон, словно пленные могли в дороге приобести что-нибудь ценное. Через час перед зданием, служившим администрацией, возникла суета. Оттуда вышел поприветствовать пленных важный человек в странной форме – мешковатых шортах и кавалерийских сапогах до колен. Смешной коротышка напускал на себя чрезвычайно важный вид. Он заревел, закаркал, а несчастный переводчик-филиппинец пытался за ним не отстать. Начальник начал с того, что они не уважаемые военнопленные, а попавшие в силки малодушные мерзавцы. Сдача в плен – непростительный грех. И поскольку они презренные трусы, с ними не станут обращаться как с настоящими солдатами. Он убил бы их всех, но живет по законам воина и должен проявлять милосердие. А если кто-нибудь нарушит хоть одно правило тюремного распорядка, он охотно его казнит. Затем начальник разразился громкой тирадой о расовом превосходства японского народа, который выиграл войну и победил своего главного врага – Америку. Переводчик иногда отставал и явно городил отсебятину, но начальник ждал, чтобы тот перевел на английский его мудрые слова.