Расплата

– Пит, я не собираюсь спрашивать, зачем ты это совершил, только хочу подтверждения, что это дело твоих рук.

Фермер тяжело вздохнул, взглянул на хлопковые поля за окном и произнес:

– Мне нечего сказать.



Тюрьму округа Форд построили в прошлом веке, и она едва ли годилась для того, чтобы помещать в нее людей. Изначально возведенная как маленький склад, тюрьма несколько раз перестраивалась, пока ее не приобрело государство и не перегородило надвое кирпичной стеной. В передней части было шесть камер для белых заключенных, в задней втиснули восемь для цветных. Правда, тюрьма редко полностью заполнялась, во всяком случае, с фасада. В пристройке размещался шериф и сотрудники окружного отдела полиции. Находилась тюрьма всего в двух кварталах от площади, и из двери виднелась верхушка здания суда. Во время криминальных процессов, которые происходили нечасто, подсудимых вели один-два помощника шерифа.

У тюрьмы собралась толпа – люди хотели посмотреть на убийцу. В их головах до сих пор не укладывалось, что Пит Бэннинг совершил то, что совершил, и никто не верил, что его поместят в тюрьму. Многие полагали, будто для таких знаменитостей, как Пит Бэннинг, существуют иные правила. Но коль скоро у Никса хватило смелости арестовать его, зеваки хотели увидеть все своими глазами.

– Пошли слухи, – пробормотал шериф, сворачивая на маленькую брусчатую парковку у тюрьмы. – Всем молчок, – проинструктировал он подчиненных, когда открылись четыре дверцы машины.

Гридли взял Бэннинга за плечо и повлек к двери, а Рэд и Рой двинулись следом. Люди молча таращились, пока вперед не выступил репортер местной газеты «Таймс» и не сделал снимок. Вспышка застала врасплох даже Пита. А когда он входил в здание, кто-то крикнул ему в спину:

– Гореть тебе в аду, Бэннинг!

– Правильно! – поддержал другой.

Подозреваемый не вздрогнул и, казалось, не замечал толпы. Еще секунда, он переступил порог и скрылся из виду.

В тесном помещении, где регистрировали и допрашивали подозреваемых и преступников, ждал мистер Джон Уилбэнкс, известный в городе адвокат и давнишний друг семьи Бэннингов.

– Чем обязаны удовольствию вас лицезреть? – спросил шериф, явно не обрадовавшись присутствию адвоката.

– Мистер Бэннинг – мой клиент, и я здесь, чтобы представлять его, – ответил Уилбэнкс. Он шагнул вперед и молча пожал Питу руку.

– Сначала выполним свое дело мы, – заявил Никс. – Потом настанет ваша очередь.

– Я уже связался с судьей Освальдом, – сообщил адвокат, – и мы обсудили условия освобождения под залог.

– Замечательно. Когда он примет с вашей подачи такое решение, не сомневаюсь, что мне позвонят. А до тех пор я буду обращаться с этим человеком как с подозреваемым в убийстве. Так что будьте добры, покиньте помещение.

– Я бы хотел переговорить со своим клиентом.

– Он никуда не денется. Возвращайтесь через час.

– Никаких допросов, вы меня поняли?

– Без комментариев.



Флорри читала записку на передней веранде, а Нинева и Эймос смотрели на нее. Потрясенные тем, что случилось, они тяжело дышали, прибежав из главного дома. Дочитав, Флорри положила бумагу и спросила:

– Пит ушел?

– Его забрал полицейский, – ответила Нинева. – Он знал, что за ним придут.

– Он что-нибудь сказал?

– Сказал, что убил священника. – Нева вытерла щеки.

В записке говорилось, чтобы Флорри позвонила Джоэлу в Вандербилт и Стелле в Холлинз и объяснила, что их отца арестовали за убийство преподобного Декстера Белла. Им не следует ни с кем, особенно с журналистами, это обсуждать, они должны дождаться дальнейших указаний и оставаться в своих учебных заведениях. Отец сожалеет о подобном трагическом повороте событий, однако надеется, что однажды дети его поймут. Пит просил Флорри явиться на следующий день в тюрьму, чтобы встретиться с ним.

Она чувствовала дурноту, но в присутствии прислуги не могла проявить слабость. Сложила записку, положила в карман и отпустила слуг. Испуганные и сбитые с толку еще больше, чем раньше, Нинева и Эймос ушли, пересекли передний двор и оказались на тропинке. Флорри следила за ними. Затем опустилась в кресло-качалку и тяжело вздохнула.

Несколько часов назад за завтраком брата, казалось, что-то мучило, но после войны нормальным он никогда не бывал. Почему Пит не предупредил ее? Как мог совершить нечто настолько порочное? Что станется с ним, с его детьми, с его женой? С ней, его единственной родственницей? И с землей?

Флорри не считала себя истовой методисткой, однако выросла в вере и порой посещала службы. Она научилась сторониться священников, поскольку те погрязли в пороках времени, но преподобный Белл был одним из лучших.

Флорри вспомнила его симпатичную жену и детей и разрыдалась. В дверь проскользнула Мариэтта и встала рядом, пока хозяйка продолжала всхлипывать.





Глава 3




Город хлынул к методистской церкви. Толпа росла, и дьякон велел Хоупу открыть храм. Потрясенные плакальщики вошли внутрь, заполнили скамьи, шепотом обменивались новостями. Молились, причитали, утирали слезы и, не в силах поверить в случившееся, качали головами. Преданные прихожане, хорошо знавшие и любившие Декстера, сбивались в группы и искренне оплакивали его гибель. Для других, которые бывали здесь раз в месяц, а не раз в неделю, церковь послужила магнитом для близкого приобщения к трагедии. Явились даже отступники от веры и горевали вместе с остальными. В этот страшный момент каждый ощущал себя методистом и спешил в храм, где долго служил преподобный Белл.


Убийство настоятеля угнетало физически и эмоционально. В то, что преступником был его прихожанин, трудно было поверить. Отец Пита, Джошуа, помогал строить церковь. Его отец всю жизнь служил дьяконом. Большинство из присутствующих сидели на тех самых скамьях, на которых во время войны возносили молитвы за Пита. Они пришли в отчаяние, когда из военного управления поступили сведения, что он, вероятно, погиб. И жгли свечи во славу его второго рождения. Они плакали от умиления, когда за неделю до капитуляции японцев Пит появился с Лизой. Всю войну преподобный Белл каждое воскресенье перечислял имена ушедших из округа Форд на фронт и читал особые молитвы. Первым в списке всегда был Пит Бэннинг, городской герой, человек, которым гордились все, кто тут жил. В общем, трудно было принять факт, что именно он убил их пастыря.

Но по мере того, как новость доходила до сознания, шепот усиливался, и в тысячный раз звучал вопрос: «Почему?» Лишь самые смелые решались предположить, что с этим как-то связана жена Пита.

Больше всего люди хотели протянуть руку ей и детям, коснуться, вместе поплакать, словно это могло облегчить их горе. Но Джеки, по слухам, оставалась с детьми рядом с храмом в своей спальне и ни с кем не виделась. В доме собрались ее друзья, толпа растеклась по крыльцу и по двору, где мрачные мужчины курили и что-то ворчали себе под нос. Когда друзья выходили подышать свежим воздухом, другие занимал их места в доме. Однако были и такие, кто направлялся в соседнюю дверь в храм.

Потрясенные и любопытствующие продолжали прибывать, и улицы вокруг храма были заполнены легковушками и грузовиками. Люди шли небольшими группами, двигались медленно, словно не зная, что им надлежит делать, когда они окажутся на месте, однако не сомневаясь, что они там нужны.

Когда заполнились места на скамьях, Хоуп открыл балкон. Сам он спрятался в тени под звонницей и старался никому не попадаться на глаза. Его напугал шериф Гридли, и он не раскрывал рта. Но не мог не восхищаться тем, как белые умеют держать себя в руках, во всяком случае, большинство из них. Если бы убили любимого черного пастыря, реакция была бы куда более бурной.

Дьякон обратился к мисс Фае Ридл, предположив, что музыка была бы вполне уместной. Она десятки лет играла на органе, но сомневалась, что теперь повод подходящий. Однако вскоре согласилась, и когда зазвучали первые ноты «Старого креста на холме», плач стал громче.

На улице к группе курильщиков подошел мужчина и сообщил:

– Пита Бэннинга забрали в тюрьму. Его пистолет у полицейских.

Его слова выслушали, обсудили и передавали соседям, пока новость не добралась до церкви, где летела от скамьи к скамье.

Пит Бэннинг арестован за убийство священника…



Когда стало ясно, что подозреваемый не собирается ничего объяснять, шериф Гридли вывел его в узкий, окаймленный с обеих сторон железными решетками, плохо освещенный коридор. Три камеры находились справа, три камеры слева, каждая размером c кладовку. Никаких окон. Тюрьма казалась сырой темницей, где люди навсегда терялись, а время текло незаметно. Гридли достал большой ключ, вставил в дверь и, открыв ее, велел подозреваемому зайти внутрь. У стены стояла старая кровать – единственный в камере предмет мебели.

– Боюсь, Пит, что здесь тесновато, – произнес шериф. – Но ничего не поделаешь – тюрьма.

– Видел места и похуже, – отозвался тот и сел на кровать.

– Ванная в конце коридора, – сообщил Гридли. – Понадобится – крикни.

Пит, глядя в пол, молча пожал плечами. Шериф хлопнул дверью и вернулся к себе в кабинет. Заключенный потянулся и развалился на кровати. Он был ростом на два дюйма выше шести футов, а кровать короче. Почувствовав холод, развернул одеяло, но настолько вытертое, что ночью от него не будет никакой пользы. Однако сейчас это его нисколько не тронуло. Плен был для него не новостью – приходилось находиться в таких условиях, что теперь, четыре года спустя, все еще трудно было представить.



Когда через час вернулся Джон Уилбэнкс, они коротко поспорили с шерифом, где адвокату общаться со своим клиентом. Для таких важных встреч специального помещения не было. Адвокаты, как правило, шли в коридор с камерами и разговаривали с клиентами через решетку из металлических прутьев. Порой адвокат выводил клиента в прогулочный двор и давал советы сквозь звенья цепи. Но чаще защитники вообще не являлись в тюрьму. Ждали, когда их вызовут в суд, и разговаривали там.

Однако Джон Уилбэнкс считал себя выше других адвокатов в округе Форд, если не во всем штате, а его новый правонарушитель-клиент был, несомненно, важнее всех заключенных шерифа. Их статус требовал особого места для встречи, и кабинет шерифа прекрасно подходил для этого. Гридли в итоге согласился – мало кто мог переспорить Уилбэнкса, который, кстати, во время выборов всегда поддерживал шерифа – и тот, немного поворчав, посетовав и не забыв об указаниях, пошел за Питом. Привел в наручниках и сказал, что дает полчаса на разговор.

Когда они остались одни, Уилбэнкс сразу приступил к делу:

– Поговорим о преступлении. Если совершил его ты, так и скажи. Если нет, то назови преступника.

– Мне нечего сказать, – ответил Пит, закуривая.

– Скверно.

– Нечего.

– Забавно. Ты собираешься сотрудничать со своим защитником?

Лишь пожатие плечами и шумный выдох. Уилбэнкс пофессионально улыбнулся:

– Хорошо. Сценарий таков: через несколько дней тебя поведут в суд предварительно предстать перед судьей Освальдом. Полагаю, ты заявишь, что невиновен, и тебя вернут сюда. Примерно через месяц соберется большая коллегия присяжных и предъявит обвинение в убийстве первой степени. На февраль или на март Освальд назначит заседание суда, к этому времени я буду тоже готов, если ты того пожелаешь.

– Джон, ты всегда был моим адвокатом.

– Отлично. В таком случае ты должен сотрудничать.

– Сотрудничать?

– Да, Пит. То, что случилось, на первый взгляд представляется хладнокровным убийством. Дай мне что-нибудь, с чем можно работать. Не сомневаюсь, у тебя был некий мотив.

– Это дело между мной и Декстером Беллом.

– Нет. Теперь это дело между тобой и штатом Миссисипи, который, как и остальные штаты, очень плохо относится к хладнокровным убийствам.

– Мне нечего сказать.

– Это не защита, Пит.

– Наверное, у меня нет защиты. Во всяком случае, такой, какую могли бы понять люди.

– Людям в коллегии присяжных необходимо что-то понять. Моя первая мысль и единственная на данный момент – ссылка подсудимого на собственную невменяемость.