Разрушительница пирамид

Мы прошли в соседнюю комнату, где на подоконнике стояла допотопная плитка с чайником. Чайник фыркал, приподнимая крышку. Старик подхватил его, используя вместо прихватки фартук, достал из шкафчика три чашки и разлил кипяток. После чего придвинул нам большую миску, в которой лежали пакетики с чаем, орехи, печенье и леденцы, все вперемешку.

Дождавшись, когда чай заварится, и сделав пару глотков, Савва спросил:

– Про Константинова ты слышал?

– Слышал, – кивнул старик. – И про то, что вчера ментам копию подсунули, тоже знаю. Кузьмич звонил, его сразу вызвали.

– И что Кузьмич думает по этому поводу?

– Думает, что это проделки старика.

– Серьезно?

– Ну, это он так думает. С Константиновым они друзьями никогда не были.

– Очень извиняюсь, но я за вами не поспеваю, – вмешалась я. – Не могли бы вы ввести меня в курс дела?

– Кузьмич – тот самый эксперт, – пояснил Савва.

– А ты, что же, с Константиновым был знаком? – Такое открытие меня совсем не порадовало.

– Я – нет. Людвиг Аристархович – да. Он входит в попечительский совет нашего музея.

– Неоднократно просил Пикассо продать, – усмехнулся Полонский. – Была у меня такая блажь. Но Константинов уперся, мол, народное достояние. Кузьмич уговаривал его отдать портрет на ответственное хранение музею, но тот ни в какую. Самодур.

– А почему Кузьмич решил, что все это – проделки Константинова?

– Почему? – Полонский сделал еще глоток. – Константинов к искусству совершенно равнодушен. При этом человек скверный, нас дураками считал. Мол, от мазни в восторг приходим. Думаю, он бы портрет с удовольствием публично сжег просто для того, чтобы посмотреть, как мы замрем в священном ужасе, но Пикассо стоит денег, а деньги он уважал. И поиздеваться был не против.

– Что вышло ему боком, раз старик скончался раньше времени.

– Бывает, – пожал плечами Полонский.

– Значит, Константинов сам мог заказать подделку и потирал руки, представляя, что начнется, когда после его смерти портрет передадут в музей?

– Запросто.

– А где тогда настоящая картина?

– В ячейке банка или в любом другом надежном месте.

– Но полиция портрет до сих пор не нашла.

– Значит, плохо искали. Или старик здесь ни при чем, и я зря на него наговариваю.

– Может, правда, портрет где-нибудь в банке? – повернулась я к Савве.

– Константинов запросто мог портрет продать, – с веселым смешком продолжил Полонский. – Мол, ждите, голуби, моей кончины, будет вам счастье. Оттого и не боялся портрет в доме держать.

– Вы о нем, как вижу, невысокого мнения.

– Я бы сказал, крайне низкого. Кстати, Саввушка, а у тебя что здесь за интерес?

– Не у меня, – усмехнулся Долгоруков. – У Евы. Она у Константинова работала, вот и боится, как бы крайних искать не стали.

– Могут, – покивал Полонский.

– Скажи-ка, – заговорил Савва после небольшой паузы, во время которой мы чинно пили чай, – а кто у нас мог портрет сработать?

– У кого хватит таланта и нет ни грамма совести? Архип, конечно. Лично я ставлю на него. Разумеется, если заказ на сторону не ушел.

– Архип? – переспросил Савва.

– Ну да, есть такой фрукт, – продолжил Полонский, обращаясь ко мне. – Запойный. Талантище на троих, но все, что мог, уже пропил. Рисует всякую хрень, а его Машаня все это туристам спихивает. Неплохо, кстати, расходится. Архип мог взяться не только из-за денег, тут еще кураж, мол, смастачу не хуже Пикассо.

– А было чего мастачить-то? – сказал Савва. – Я от живописи человек далекий…

– Ты о том, что любой дурак такое забацать мог? Нет, брат, копировать Пикассо совсем непросто. У него каждый штрих, каждый мазок жизнью наполнен. Я бы не взялся.

– Понятно. Значит, если из наших, то Архип. А где его искать?

– У него мастерская на Нижней Никитской, дом-сталинка. Там и живет. Квартиру давно пропил. Только сейчас говорить с ним бесполезно. Машаня его прибегала с утра, в долг просила, значит, Архип в запое. Надо ждать, когда немного очухается.

– Подождем, – оптимистично отозвался Савва. – За чай спасибо.


Мы поднялись, Полонский проводил нас до двери.

– Заходи, Савва, всегда тебе рад. Полине Сергеевне большой привет.

– Передам, – кивнул Долгоруков.

Меня так и подмывало спросить, кто такая Полина, но я сдержалась, убеждая себя: если старик называет ее по имени-отчеству, то она, скорее, его ровесница. Хотя какое, спрашивается, мне до этого дело?

– К Архипу поедем? – задала вопрос я, когда мы направились к машине.

– Обязательно. – Тут Савва заглянул в свой мобильный и поморщился.

– Что случилось? – кивнула я на телефон в его руке.

– Бабуле приспичило срочно меня увидеть. Десятую смс шлет.

– У тебя есть бабушка? – засомневалась я, хотя чему удивляться?

– Типа того. Вот что, давай я по-быстрому с ней переговорю, а потом поедем к Архипу.

– Конечно. Я могу тебя в торговом центре подождать, через дорогу.

– Поедем со мной, – сказал он, распахивая передо мной дверь «Ленд Ровера».

– А это удобно?

– Конечно. Так я от нее скорее отделаюсь.

– Хорош внук. Бабуля наверняка тебя любит, а ты на смс не отвечаешь. Вдруг она плохо себя чувствует?

– Прекрасно она себя чувствует, можешь мне поверить.

Мы поехали по бульвару. Взглянуть на бабку Саввы было любопытно. Наверняка это милая старушка, которая души во внуке не чает. Представить Савву упитанным малышом трудно, но ведь было время, когда бабуля держала его на руках, вместе с ним смотрела мультики и совала в карман конфеты, пока родители не видят.

Неожиданно Савва свернул на парковку ресторана «Эгоист», может, не самого лучшего в городе, но, безусловно, самого дорогого. Это я узнала от Каверина, а он, похоже, в этом разбирался.

«Хочет бабушке пирожные купить», – решила я, но Савва, заглушив машину, сказал:

– Пошли.

– Куда? – Я малость растерялась.

– В ресторан.

– Мы же к бабушке хотели.

– Ну…

– Тогда при чем здесь ресторан? Ты с бабушкой в ресторане встречаешься? – озарило меня.

– Она обожает злачные места.

Взглянуть на старушку захотелось еще больше. Возможно, все просто, и Савва на самом деле благодарный внук, который старается доставить бабушке удовольствие и водит по дорогим ресторанам. Но в душу закрались сомнения.

Мы вошли в полупустой зал, и я принялась вертеть головой в поисках одинокой старушки. Ничего подобного. Оказавшись на открытой веранде, Савва на ходу бросил официанту:

– Кофе, пожалуйста. – А я подумала: парня мне подменили. Куда опять подевался вэдэвэшник в алкоголичке?

Мы сели за круглый стол, я продолжала оглядываться. Кофе нам принесли, Савва в очередной раз взглянул на часы и буркнул:

– Дурацкая привычка опаздывать. Эсэмэсками задолбает, но вовремя прийти не может. Я… наконец-то, – сказал он, и я обернулась взглянуть на старушку.

По проходу между столами к нам двигала красотка под метр восемьдесят. В туфлях на шпильке, красном платье с вырезом до пупа и красной шляпе с мягкими полями. Очки от солнца, яркая помада, черный клатч в левой руке. Официанты замерли, вытянувшись в ряд, и было от чего. Я, кстати, тоже застыла, до неприличия широко открыв рот.

– Это твоя бабушка? – вернув себе дар речи, уточнила я.

– Ага, – кивнул Савва, поднимаясь ей навстречу.

– Дорогой мой, – распахивая объятия, пропела она и расцеловала его в обе щеки.

– Привет, бабуля.

Она сняла очки, села на стул, заботливо пододвинутый Саввой. При всей моей вере в чудеса косметической хирургии конкретно в это чудо было поверить невозможно. Бабка выглядела года на два-три моложе внука.