Разрушительница пирамид

– С чего вы взяли?

– Посмотрел записи с видеокамер рядом с ее домом. Вы совершенно точно встречались.

– Допустим… Да, мы встречались. Но это не имело отношения к тому старому делу. Я скажу вам честно, еще во время следствия Любовь Петровна произвела на меня впечатление… Но я не имел права, учитывая, что она проходила по делу свидетелем… Я очень серьезно относился к своей работе…

– Не сомневаюсь, – ввернул Савва.

– Пару месяцев назад мы случайно столкнулись в торговом центре. Я уже несколько лет не следователь и теперь… В общем, я подумал, почему бы нам не познакомиться поближе.

– И вы стали встречаться?

– Не то чтобы встречаться… Но я бы против этого не возражал.

– Когда вы виделись последний раз?

– Недели две назад.

– И о своих проблемах с Чуйковым она вам ничего не рассказывала?

– Нет. Мы выпили кофе, поболтали минут двадцать.

– Значит, с подругой она была откровеннее.

– Возможно. Наши отношения не были близкими, точнее, никаких отношений не было…

– Понятно, – кивнул Савва, поднимаясь. – Спасибо, что уделили нам время.

– Очень жаль, что с Любовью Петровной… Я хотел сказать, это ужасное несчастье… – торопливо заговорил Желтков, но впечатления не произвел.

– Да, жаль, – согласился Савва и поспешно простился.

– Ничего себе, влюбленный мужчина! – усмехнулась я, когда мы оказались на улице. – Фамилию Любаши даже не вспомнил.

– Судя по распечатке телефонных звонков, он звонил ей трижды, последний раз в тот день, когда Любаша утонула.

– Но ведь это подозрительно, как считаешь?

– Я считаю, мент прекрасно знал, что она покойница. И возле Любаши вертелся не из-за высоких чувств. Если Каверин шантажировал бывшего приятеля, то Любаша представляла для Осмолова угрозу. А ну как расследованием занялись бы вновь?

– Ты считаешь, за рулем действительно был Осмолов? И мент об этом прекрасно знал?

– Что и позволило ему открыть свой бизнес. А когда запахло жареным, заставило избавиться от свидетеля, лишив Каверина главного козыря, а себя возможных неприятностей.

– Но… убийство Любаши делало его положение еще хуже. Одно дело – использование служебных полномочий в корыстных целях, и совсем другое – убийство.

– Скорее всего, выхода у него просто не было, если Осмолов настоял…

– И что теперь? – спросила я. – Как мы выведем этого гада на чистую воду?

– Никак, – ответил Савва, очень меня удивив.

– Что значит никак? А если он действительно ее убил?

– Почти уверен. А вот менты уверены, что никакого убийства не было. Никто Любашу не топил. А если нет дела, то Желтков может спать спокойно, сколько бы мы его ни навещали. Только что он дал нам понять, как объяснит свой внезапный интерес к Любаше. Случайная встреча и вспыхнувшие чувства. Так что если в ее квартире найдут отпечатки его пальцев, а в его машине ее…

– Ты сказал, что видел его на записи…

– Соврал, – развел руками Савва. – Он мент, и на камеру обратил бы внимание. И на дачу с Любашей уж точно бы не поехал на своей тачке, так что высматривать его «Мерседес» на дороге бесполезно. Я думаю, он следил за ней некоторое время и узнал о даче. Потом предложил встретиться, обсудить ситуацию с Чуйковым. Напоил снотворным и утопил.

– Ужас, – пробормотала я. – И мы позволим ему жить спокойно?

Тут Савва повернулся ко мне. Мы уже некоторое время топтались возле машины, он распахнул дверь со стороны пассажира и сказал:

– Ни за что.

– А как же…

– Шлепну его на хрен, и дело с концом.

– Савва! – заголосила я.

– Я образно, дорогая…

– Прекрати эти шуточки. Я и так вся на нервах.


– Будем их беречь. А я начну ломать голову, как достать мента.

Вернувшись домой, Савва засел в своей мастерской и даже ужин проигнорировал.

«Бог знает, до чего он додумается», – испуганно размышляла я и часов в одиннадцать вечера, когда остальные члены нашей коммуны разбрелись по комнатам, отправилась к нему.

Савва покрывал лаком какую-то резную штуковину, деталь будущего мебельного шедевра, надо полагать.

– Что, не спится? – спросил он, взглянув на меня.

Я пристроилась на скамейке и хмуро ответила:

– Я обычно поздно ложусь.

– Да? Учту.

Он снял перчатки, привалился к верстаку и теперь меня разглядывал.

– Савва, меня беспокоит сложившаяся ситуация, – вспомнив, что я честная девушка, сказала я. – Точнее, меня беспокоят твои возможные поступки. Мы должны действовать строго в рамках закона.

– Ага. Интересно, чего мы таким образом добьемся.

– Это не имеет значения. Точнее, имеет, но… Не в тюрьму же садиться, чтобы восстановить справедливость!

– Ева, – спросил он, – ты в меня влюбилась, что ли?

Вопрос поставил в тупик. Значит, вот как он это видит? Я притащилась на ночь глядя… черт…

– Придурок! – сказала я, поднимаясь и направляясь к двери.

– Значит, нет? – огорчился он. – А жаль.

– Серьезно? – усмехнулась я. – Извини, что задела твое самолюбие.

– Самолюбие? Ева, ты дура.

– Это я уже слышала.

– Но по другому поводу. Самолюбие-то здесь при чем?

– Привык, что девицы тебе на шею вешаются? – разозлилась я. – Все эти Любаши и прочие…

– Любашу похоронили, а прочих я даже не помню.

Он вдруг оказался рядом со мной, и я забеспокоилась.

– Отойди, – сказала резко.

– Как скажешь, – кивнул он.

Я сделала шаг назад, но он шагнул ко мне и заключил меня в объятия.

– Сейчас заору, – предупредила я, он ответил:

– Валяй…

И стал меня целовать. Очень хотелось оттолкнуть его и наговорить гадостей, но еще больше хотелось, чтобы он продолжал. Пока я пыталась с этим разобраться, мы оказались в его комнате. Куда меня, кстати, внесли на руках. Если честно, к тому моменту соображала я плохо, чему смело могу приписать все последующие действия. Савва, напротив, похоже, очень хорошо знал, что делает. Закончилось это вполне предсказуемо. Однако у всего этого был плюс, который перевешивал все возможные минусы: в ту ночь я была абсолютно счастлива. И под утро уснула на плече Саввы в полном блаженстве.



Пробуждение не было столь приятным. Проснулась я оттого, что за дверью работал пылесос. Комнату заливал солнечный свет, Саввы рядом не оказалось. Вот тут я затосковала, дважды обозвала себя дурой и один раз идиоткой. Нажила себе еще одну проблему – влюбилась в совершенно неподходящего парня! Теперь начнутся страдания, сожаления и прочее, как будто мне и без того мало беспокойства.

Тут распахнулась дверь, и в комнату вошел Савва с подносом в руках.

– Привет, – сказал он, сияя, точно новенькая монета, и устроился у меня в ногах, поставив поднос на резной столик рядом с кроватью. На подносе – чашка кофе, бутерброды, апельсиновый сок и розочка в скромной вазе.

– Который час? – спросила я.

– Десять, – ответил Савва, убрав улыбку.

– А ты с этой хренью по всему дому шел?

– Что за хрень ты имеешь в виду?