Резидент

— Не думал, что такой вопрос будет задан, — несколько обескураженно ответил Зеленчук и слегка пожал плечами.

— Товарищ старший сержант, хочу вам напомнить, вы находитесь в военной контрразведке и здесь вам могут задавать самые разные вопросы, в том числе и очень неожиданные, — ровным голосом произнес Романцев, внимательно наблюдая за его реакцией. — Или вас что-то смущает?

— Ничего не смущает.

— Так почему же вы прибыли раньше?.. Знаю по личному опыту, после того как увидишь близких, смерть уже не так страшна. Даже разрывы снарядов не такими громкими кажутся, потому что знаешь, за кого воюешь.

— А нет у меня больше дома, товарищ капитан.

— Как так?

— Бомба в него попала, вся семья погибла, — просто и безо всяких эмоций пояснил старший сержант. Помолчав чуток, добавил: — Так что без надобности мне отпуск. Хотелось с немцами побыстрее поквитаться.

Романцев переглянулся со старшиной Щербаком, сидевшим в углу землянки: неужели ошиблись, неужели «пустышку» потянули? Хотя в жизни еще и не такие совпадения встречаются.

— В медицинском заключении написано, что у вас ранение в грудинный конец ключицы.

— Все так, — кивнул старший сержант, — могу продемонстрировать, — и, не услышав возражений, расстегнул гимнастерку, приподнял ее со спины и показал длинный и кривой багровый шрам, уходивший под самую шею, с едва зажившими краями, какой бывает от недавней операции. — Заживало скверно, — искренне пожаловался Зеленчук, — не знаю почему. Гноилось сильно. Спасибо врачам, можно сказать, с того света за хвост вытащили. От сепсиса мог умереть.

— Понятно… А красноармейская книжка у вас с собой? — все тем же ровным голосом задал следующий вопрос Романцев.

— Конечно, как же без нее? Сейчас такое время, что можно трусы забыть, но не красноармейскую книжку, — протянул он служебное удостоверение.

— А вы, оказывается, шутник, как я посмотрю, — беря в руки документ, усмехнулся Тимофей.

— Без шуток на войне тяжело.

Раскрыв красноармейскую книжку, он внимательно стал перелистывать страницы, каждая из которых была заполнена разными чернилами и разным почерком. Некоторые записи обесцветились и выглядели тусклыми, другие, напротив, — смотрелись сочно и ярко, как если бы слова были написаны вчерашним вечером.

Из книжки следовало, что военная биография у Зеленчука была богатой: призвался из города Клин, воевал на Волховском фронте, затем под Сталинградом, где получил серьезное ранение в плечо и был направлен на Воронежский фронт в Тринадцатую армию в запасной полк.

— Боевая у вас биография, — поднял глаза на старшего сержанта капитан. Но тот выглядел невозмутимым, на крепком скуластом лице, будто бы выточенном из камня, не дрогнул даже мускул.

— Есть такое дело, товарищ капитан, — сдержанно согласился Зеленчук. — Побросало!

— А призывались вы из Клина?

— Так точно!

— Вы родом оттуда?

Всего-то небольшая пауза (что бы это могло значить?), но уже в следующее мгновение лицо старшего сержанта расплылось в добродушной улыбке:

— Сам я из Майского. Поселок такой небольшой, но вот призывался из Клина, это верно!

— Чего я спрашиваю-то? Мой однокашник в военкомате в Клину служит, майор Иванцов. Военкомат ведь находится на улице Ворошилова?

— Именно так, — охотно подтвердил Зеленчук.

Игра в «кошки-мышки» закончилась. Вообще игра закончилась! Разговор начинал утомлять. С этим Зеленчуком было все ясно. Собственно, как и с его красноармейской книжкой.

На каждый предъявленный документ — паспорт, военный билет, предписание, аттестат — военной контрразведкой были введены соответствующие опознавательные знаки, по которым можно было судить о подлинности документа. На недавно обновленной красноармейской книжке тоже должны быть метки. В «Отделе I», касающемся общих сведений, в строчке «Год рождения» черта должна отстоять на значительном расстоянии от последней буквы, в то время как у старшего сержанта она буквально подпирала последнее слово. А это уже ошибка… Год выдачи удостоверения значился как август сорок первого, а вот только листы выглядели непотрепанными. Так не бывает, тем более на фронте. За два года такая книжечка будет пропитана потом, перепачкана землей, листы будут заметно помяты, чернила будут расплываться, уголки страниц станут потрепанными. А тут такое впечатление, что он носил красноармейскую книжку не в нагрудном кармане, а хранил где-то в шкафу.

Закрыв служебное удостоверение, Тимофей широко улыбнулся и едва ли не по-дружески произнес:

— Ну что, абверовский сучонок, а теперь будем говорить правду? Или ты дальше препираться будешь?

— Товарищ капитан!..

— Послушай, прихвостень фашистский, в Клину нет улицы имени маршала Ворошилова! Что же твои господа по ту линию фронта так просчитались? Отвечай! — Романцев неожиданно громко лупанул по столу кулаком и рявкнул: — Кто тебя сюда прислал?! С какой целью?!

— Это какая-то ошибка. Не было такого, по ранению я, — залепетал диверсант, отступая к двери.

— Стоять! — выхватил Тимофей из кобуры «ТТ». — Уговаривать не стану, даю тебе минуту. — Повернувшись к старшине Щербаку, направившему на диверсанта «ППШ», приказал: — Если не скажет, отвести в лес и расстрелять!

— Есть, товарищ капитан! — охотно откликнулся старшина.

— Ну?! — повернулся Тимофей к диверсанту. — Кто тебя сюда прислал?

— Мне сохранят жизнь… если я расскажу?

— Все зависит от того, насколько ты будешь с нами откровенен. Обыщите его! — приказал он двум бойцам, стоявшим в дверях.


— Руки поднял! — подошел к Зеленчуку худенький красноармеец и, когда тот вскинул руки, умело простучал его по карманам, прощупал низ гимнастерки. — Снимай сапоги!

— Без глупостей, — предупредил стоявший за спиной боец-верзила, заметив некоторую неторопливость диверсанта. — Держу на мушке.

— Понял, — невесело отозвался Зеленчук, стягивая сапоги.

— А вот и нож, — поднял худенький боец выпавшую из-за голенища финку. — Ого, именной!

— Дай глянуть, — сказал Тимофей. — Что же вы все немецкие ножи таскаете? Как-то недальновидно, что ли…

— В сапогах же не видно, — высказался худосочный боец.

— Оно так, конечно, — согласился Романцев. — Что-то на ней написано… Ага, «За храбрость и доблесть», — перевел он. — Не каждый такую получит. Где именно ты ее заслужил?

— Эта не моя, — отвернулся диверсант.

— Ладно, об этом потом. А сейчас расскажи, кто тебя сюда направил, капитан Вольф?

— Нет, — уныло произнес диверсант. — Обер-лейтенант Даллингер.

— Из абверкоманды-102?

— Да.

— Мой старый знакомый! И за что же он нас так не любит? Мы к нему со всей душой, а он к нам все непрошеных гостей засылает? Все насолить нам хочет. Как-нибудь спрошу при встрече. А такая встреча, будьте уверены, обязательно состоится! Как твое настоящее имя?

— Иван Бойко.

— В какой абверовской школе учился?

— В Луккенвальде. В разведывательно-диверсионной школе.

— Кто начальник школы?

— Капитан Куппер.

Разведывательно-диверсионная школа Луккенвальда располагалась на окраине Берлина, входила в число лучших. Против советских контрразведчиков играл весьма серьезный противник, умевший подготавливать хороших агентов для ближнего и глубокого тыла Красной армии.

— Как ты оказался на нашей территории? Прошел через линию фронта?

— Да.

— Сколько с тобой было человек?

— Всего нас было четверо, — негромко заговорил Бойко. — Мы перешли через линию фронта в районе села Стрельники. Проводником у нас был доверенное лицо обер-лейтенанта Даллингера. Один старик….

— Откуда он?

— Знаю, что из местных. О себе он ничего не говорил, сказал, что из местных. Обмолвился как-то о том, что еще пацаненком по округе бегал. Служит агентом-проводником на этом участке.

— Что было дальше?

— Как только мы оказались на советской территории, старик указал нам направление, куда нужно идти, а сам вернулся обратно.

— Как он выглядел?

— С виду неприметный обыкновенный старик, с седой бородой по самую грудь. На вид лет семьдесят — семьдесят пять. Высокий, худой, слегка сутулый. Здесь таких много. По выговору он украинец. Сотрудничает с бандеровцами. У немцев на советской территории очень серьезная агентура.

— Ты его раньше встречал?

— Никогда.

— Что за люди с тобой были?

— Их я тоже видел впервые. Встретились только в самолете. Как их звать и кто они по званию, я не знаю.

— Как они были одеты?

— На них были маскхалаты.

— Что ты о них знаешь?

— Знаю, что все они украинцы. Учились в разведывательно-диверсионной школе в Кринице, это в ста километрах от Кракова.

Об этой школе Романцеву тоже было известно: обучение в ней было поставлено серьезным образом, а сама школа была законспирирована под лагеря трудовой повинности.