Родитель «дубль два»
Часть 19 из 23 Информация о книге
Женщина в синем ватнике, с неизменным наганом и с карабином провела его закоулками до цеха. Основной его продукцией были именно мощные радиолампы. Там он представился двумя фамилиями и показал орденские книжки с исправлениями. Официальный характер разговора мгновенно ушел в сторону оксидных катодов, новых методов нанесения и прожига, в прочие конструкторские дебри. – Такой вопрос: здесь на «Светлане» выпускались магнетроны для РЛС «Наяда»: МИ-202д. – Делали такие, здесь и делали. – Так, отлично, а что из этого списка можете сделать здесь. – Вот эти пятнадцать позиций, остальное – это «маломощки», третий цех. Его оборудование не вывозили, он к взрыву подготовлен. – Макар Иванович, а люди, заводчане еще есть? – Ну, как не быть? Увозили только тех, кто хотел, и тех, без кого не сделать ничего, а так вокруг стариков полно, с руками и головой, а рабочий паек много больше иждивенческого. У меня очередь стоит из тех, кто хотел бы поработать. Но пока заказов нет. Будут – народ найдем. Голодно, товарищ Ночных. – Спасибо, Макар Иванович, увидимся. – Как там немец? Жмет? Что-то второй день нет бомбежек. – Бомбежки мы сорвали. Теперь хотим локаторы делать. «Наяду-Б» и «Наяду-М». – Ну, по части сборки – это не ко мне. Это на Лесном и на Ваське. Я позвоню им, поговорю. У них тоже ремонтируют радиостанции поврежденные, и тоже заказов мало. Вохровка, как только вышли, сразу поинтересовалась: – А правда, что бомбить больше не будут? – Постараемся, правда постараемся. – Господи, страх-то какой был. Лишь бы не бомбили! Политотдел флота базировался не в Кронштадте, а в городе на Исаакиевской площади, в здании бывшего германского консульства в Ленинграде. Большую часть здания занимал госпиталь, а Политотдел ютился, без всякого смеха, в двух комнатах отдельного домика во дворе, предназначенного для охраны. Перед войной их перевели в Таллин, который стал главной базой флота. Старое здание нашло новых хозяев, готовят им «хоромы» в Адмиралтействе, но туда они переедут много позже. Кажется, в сорок третьем. Там Петр нашел Смирнова и рассказал ситуацию. – И зачем? Я понимаю, что вы специалист в этом вопросе, но какую пользу это может принести городу и флоту? – Три станции могут надежно запеленговать место, откуда бьет вражеская батарея. И корректировать огонь по ней. Нас тут трижды гоняли бомбить батареи у Красногвардейска, бомберы отчитываются: снайперским ударом разнесли в щепки. И ведь не врут. По бревнышкам раскатывают ложные позиции, а батареи как били, так и бьют. И еще, «Риф», «Залп», «Заря», «Редан» – отличные станции, но они корабельные, а «Наяда» – три и пять машин в разной комплектации. Она мобильна. Может быть использована как в авиации, так и в артиллерии. Она нужна, как хлеб. А город мы удержим, а это – рабочие места. Люди есть хотят. Мне на заводе так мастер и сказал: дайте заказы, людей мы найдем сами, без всякого отдела кадров. Рабочие говорят, товарищ дивизионный комиссар. Смирнов оперся на стол локтями, молчал и о чем-то думал, потирая большим пальцем правой руки левую. – Закурить есть? Петр достал пачку «Беломора». – Вот что, заседание по этому поводу будет на днях. Я сообщу Щербакову и Кузнецову о ваших предложениях. Почему Кузнецову – потом узнаете, забирают его от нас. Жаль, но, конечно, масштаб для него мелковат. Есть такое. Если ответ будет положительным, то оборонпром обкома с вами свяжется. Вы на машине? Захватите с собой для полка, там подарки летчикам-орденоносцам. Именные. О действиях 13-го ОРАП ВМФ в двадцать один час Совинформбюро будет говорить. Готовится приказ Ставки о вашем переименовании. Но это пока секрет. – Попросите номер не трогать, пожалуйста. Он нам удачу приносит. Смирнов ухмыльнулся, ничего не ответил, что-то пометил карандашом у себя в бумажках. Отсюда до дома – рукой подать, но главная дверь в квартиру заколочена крест-накрест. Спустился вниз, на одной из дверей увидел листочек «уполномоченный домкома». Им оказалась пожилая пенсионерка. – Ночных? Девочки выехали в Пермь вместе с детсадом, 3 сентября, обе. Вот запись. А мать твоя в ополчении. Заходила один раз, когда девочек отправляли. Зенитчица она. Придет – что передать? – Запишите мою полевую почту. Я здесь, на севере, напротив Кронштадта. – Телеграмму приносили. Она на почте. Грохочет, когда ж это все кончится? Закурить есть? Передав женщине несколько папирос, Петр повернулся и вышел к машине. Его путь лежал через Стрелку, поэтому я перед ней подал ему мысль постоять у парапета, там, где их всей семьей снял на второй день после приезда в Ленинград батальонный комиссар Ночных. Тоска, что не успел и, может быть, никогда больше не увидит родных, глодала Петра, он вытер глаз и попросил водителя остановиться у Стрелки. Магический пропуск на часового подействовал, он козырнул и разрешил пройти на батарею. Стрелку не узнать! Вся в брустверах, землянках, две когда-то песчаные дорожки покрыты дерном. Шесть орудий в орудийных двориках, наблюдательные посты на самих колоннах. Аккуратные штабели больших ящиков. Молоденький лейтенант обратился: – Товарищ капитан, разрешите узнать цель вашего прибытия на батарею? – Вон там постоять. Вот, видишь? Это – я. А это мама и две сестры. Тридцать шестой год. Вернулся, дверь заколочена, и никого. Лейтенант щелкнул фонарем, быстро посмотрел на фото. Чему-то улыбнулся. – Пожалуйста, проходите, товарищ капитан. Уважительная причина. Разрешите идти? – Да, конечно. Вас это не касается, хочу немного постоять один. – Петр прошел к парапету, где-то внизу плескалась вода. Вдруг чьи-то руки его обняли. – Петенька, живой! Он обнял бабушку, приподнял ее. Потом поставил на место. – Ты здесь? Каким образом? Ты же майор госбезопасности. – Нет, я – красноармеец, заряжающий вот этого орудия. На батарее не знают, что я – майор запаса. Не говори им. Отсюда я не уйду. С этого места орудие может жечь танки, откуда бы они ни подошли. Ты-то как здесь? – Мышление у тебя так и осталось штабное, уже и директрисы прикинула, и возможность накрытия. Ты же можешь большее? – Я им не верю, Ворошилову и компании, только пыль в глаза умеют пускать, поэтому буду исполнять свой долг здесь. Потом поговорим на эту тему. Ты не ответил. – Я здесь вместе с моим полком. Перелетели двое суток назад. Четверо суток, как мою эскадрилью начали переформировывать в полк. Базируемся в Лисьем Носу. Может быть, перейдешь к нам? Я поговорю, вряд ли мне откажут. – Ты под Лугой был? Не был. А я была. Этих нелюдей, которые женщин и детей гусеницами давили, жечь надо. Я останусь здесь, на батарее. Ой, шашку отцовскую забери, он всегда хотел, чтобы она тебе перешла от него. Он пошел вначале за ней, но потом остановился и закурил. Опять этот лейтенант, просит закурить. – У вас замечательная мама. Планирую ее командиром расчета поставить, я – командир взвода, это – два моих орудия. Это еще до меня было, видите, парапет посечен. Это стокилограммовка с «юнкерса», расчет почти полностью погиб, остался в живых только горизонтальный наводчик, она подбежала к орудию и встала на место заряжающего и вертикала. С того дня она у нас и служит. Мы ее бережём. Петр зло махнул головой. Мать не переубедить, она упряма, и принятых решений не отменяет. Она передала шашку. – И думать не смей меня с батареи забирать. Я здесь нужнее, да и тебе такой обоз совсем не нужен. – А девочки? У тебя двое дочерей, каково им в детдоме. – Не трави душу, без тебя слез хватает. – Ну, вот что, спорим, что через месяц ты сама запросишься отсюда. Я не дам стрелять вашей батарее. Иди и слушай радио про мой полк, в двадцать один передадут. – Он распахнул шинель и показал полную грудь орденов: Ленина, два Знамени, две «КЗ» и медаль «За отвагу. Развернулся и пошел к машине. – Петя, Петенька! – Он обернулся. Мать так и стояла на том же месте. – Береги себя, если что – девчонок найди. «Вот упрямица! Не бабское это дело: воевать! Впрочем, она на войне провела большую часть своей жизни», – эта мысль буквально пульсировала у него. Он осознавал, что мать имеет на это право. Это ее революция, ее страна, и она знает свой долг перед ней. Надо найти Веру и Нину. Больше всего она нужна им. Он уже вырос, и в ее опеке и поддержке больше не нуждается. Три остановки по пути для проверки документов, затем раздача подарков. Черт, забыл передать матери свой пакет, пайки-то в армии гораздо меньше, чем в ВВС. Полк уже выслушал Левитана. Эскадрильи он предложил переформировать, с целью ускорения ввода в строй новых людей. Четвертое звено ночью сопровождало двух разведчиков к Тилю, это под Тарту. Остальные отдыхали. Завтра с утра вывозные полеты для вновь прибывших летчиков, сдача ими зачетов по связи и сигналам. Большинство из них так и уснули с конспектами на лице. Полк жил обычной фронтовой жизнью в период небольшого затишья на фронте. А командир озадачил комиссара небольшой просьбой: организовать поиск своих сестер. На официальные запросы отвечают быстрее и подробнее. 17 сентября с утра Петр занимался полетами и занятиями по тактике с вновь прибывшими. Особенно тяжело проходили именно занятия: люди имели свой, проверенный в боях на других машинах, опыт. Большинство из 61-й бригады прошли две войны, как и Петр, имели сбитых, но «управлению в бою» не поддавались. Не привыкли к такому и мало обращали внимания на приборы. Да еще если команду передают не по-русски. Пришлось ссылаться на первый опыт перехвата с наведением, о том, как тихоходные финны свободно уходили от преследования, за счет того, что их радиоразведка слышала переговоры. Показал, что процент «холостых» вылетов в первой эскадрилье очень мал, и что он подрос только на Ленинградском фронте. Говорили и об опасности строя «клин» в построении звена, о дистанциях в бою. Разбирали типичные ошибки в построении маневров. В общем, закладывали основы слетанности. Уже к обеду каждый из «новеньких» попробовал себя в воздухе с наведением на цель «туркменским способом». Там другой порядок начала маневра, и есть необходимость запоминать и «приводить к норду» положение видимых ориентиров. То есть чувствовать свой курс и положение в пространстве. Из новичков в первую эскадрилью пошли только те люди, которые хорошо владели слепым полетом и умели маневрировать ночью. Таких нашлось только шесть человек, остальные допуск к ночным имели, но строем ночью не летали. Как стемнело, приступили и к этим упражнениям. Но жизнь внесла свои коррективы в процесс обучения уже в 04.24 на следующую ночь. Обнаружили три крупные цели, выслали звено. Цели подошли ближе, оказалось, что за собой они ведут цепочки мелких целей, еще несколько более быстрых описывали круги над ними. Сыграли боевую тревогу, Петр назвал фамилии семнадцати человек, идущих с ним к цели, но остальные просто сказали, что: – Мешать не будем. Взлетаем все, командир. – Радиомолчание, даже на взлете, наведение раздельное, строго по очереди, друг другу не мешать. Пошли не напрямую, обогнули Кронштадт, над заливом набрали высоту, и на приглушенных, под прикрытием ночного обстрела позиций немцев в районе Копорья пересекли линию фронта на высоте восемь километров. Работали на тринадцатом канале, который еще ни разу здесь не использовали. В районе южнее Нарвы визуально обнаружили три цели с зажженными АНО. Звено капитана Пехова под ними, готово к атаке. Петр передал ему: – Один, цепь, наш. Сумма. Звено разделилось и атаковало Ju-90, которые, естественно, вырубили огни. Каждое звено переключилось на свой канал, и четыре оператора наводили по одному самолеты из разных звеньев на цели, еще двое выводили их из атаки и возвращали в строй. У немцев наведения не было. Пехов самостоятельно добил уцелевший транспортник, затем вернулся в строй. Последовательные атаки позволили основательно проредить «фоккеров», часть из которых еще и не погасило кормовой. Траутлофт сам себя перехитрил: желая уложиться в срок, послал своих людей в учебный полк дивизии в Пярну, отобрать там самых лучших. Не желая рисковать, послушался совета из Берлина использовать для перегона летчиков-перегонщиков из Бремена и Рехлина, которым и понадобились «лидеры», чтобы не заплутать ночью над незнакомой местностью. В результате лишился большой части пилотов, принимавших участие в Восточной кампании с самого начала. Поспешишь – людей насмешишь. В результате в Красногвардейске и Сиверской приземлились только Bf-109E из Эрггруппе, на которых начинали кампанию, правда, с восстановленными и новыми двигателями. Они самостоятельно вышли из боя, потому, что русских было много, атаковали с разных сторон, и очень слаженно. «Как будто кошки, которые в ночи видят», и девять из тридцати шести, высланных Герингом, Fw-190А первой серии, еще без пушек, с пулеметами MG-36A. Общую красивую картину испортили действия трех летчиков, только что переведенных из 61-й: один, после атаки и промаха, самостоятельно пошел на разворот, чтобы добить, второй раз промахнулся и помешал другому сбить противника. Чуть не столкнулись. Двое бросились в атаку на горящий транспортник, и получили от его стрелка пробоины, сунувшись к незнакомой машине. На первый раз все было предельно строго: их, сразу после вылета, от полетов отстранили и отослали в ЗАП. Вместо них прислали новых. Немцы заявили целых шесть сбитых «Гроссе Ратте», видимо, чтобы поднять дух у своих. До рассвета три звена сопроводили три «девятки» ДБ-3ф к Сиворицам, которая продолжала светить прожектором, пытаясь собрать уцелевших. В 12 часов прослушали решение Ставки ВГК и приказ наркома обороны Союза ССР от 18 сентября 1941 года № 308, четырём стрелковым дивизиям Союза ССР – 100-й, 127-й, 153-й и 161-й – «за боевые подвиги, за организованность, дисциплину и примерный порядок» были присвоены почётные звания «гвардейские» и новые войсковые номера, и они были переименованы и преобразованы в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские соответственно. Кроме упомянутых дивизий, этого почётного звания удостоен 13-й отдельный разведывательный авиаполк Черноморского флота, который переименован в 13-й гвардейский отдельный разведывательный авиаполк Военно-морского флота СССР. Этим приказом полк стал «центрального подчинения». «Прихватизировать» Балтфлоту нас не удалось. Правда, исчез источник опытных кадров. Больше полк ни одного человека не получил, хорошо, что успели обменять «хулиганов». В тот же день Петра и Дениса Степановича вызвали в разведотдел фронта. Он находился на Интернациональной площади, теперешней Московской, в здании Ленсовета, часть которого была еще не достроена, до войны здесь шли отделочные работы. В таком неотделанном помещении и находился этот отдел. Установили систему связи, были упомянуты финские и немецкие самолеты, базирующиеся в Каукколо и Саккола на западном берегу озера, и в Олонце, Салми и других местах на южном. Две эскадрильи 54-й эскадры и финский полк LeR1 препятствуют перевозкам по Ладоге и проведению воздушной разведки в том районе. Авиация трех сухопутных армий понесла тяжелые потери, а штабу фронта требуются данные по этому участку. Пока стоит бабье лето – надо успеть. – Все хорошо, товарищ комбриг, но вот есть проблема: из-за высот на Карельском перешейке, низковысотные цели над Ладогой мы не видим, ни на 10-, ни на 3,2-сантиметровом диапазоне. По нашим сведениям, в частях ПВО, до войны расквартированных на полуострове, были РЛС «Наяда». Это такие автомашины с мачтой, на которой установлено что-то вроде уплощенной бочки или тазика, еще одна машина, с радиоантенной, и передвижная электростанция. Есть вариант, когда вместо бочки стоит такая бабочка довольно больших размеров, которая вращается довольно быстро или совершает такие вот такие движения, – ход антенны Петр показал рукой. – Видел, на учениях перед войной. Сколько нужно? – Две минимум, и разных. – Карпов! – позвал он кого-то. Подошедшему майору он передал листок, на котором начертил название РЛС и их состав. – Разослать циркуляром по всем разведуправлениям армий и дивизий, на обоих участках фронта. Упомянуть, что машин в комплекте три или пять, все закрытые, с аппаратурой внутри.