Рождественский детектив

Вернулась спустя несколько секунд Татьяна со стаканом воды. Лиза поблагодарила взглядом. Взяла стакан, сделала несколько глотков.

– Чьи, говоришь, отпечатки? Да? Понятно… В сущности, это вполне объяснимо, они же живут на одной площадке… Она к ней постоянно заходила, да и вообще, они дружили! – Лиза бросала на застывшую Татьяну дружеские, почти нежные взгляды, как бы ободряя ее. – Она и торт ей испекла… Да, в форме сердца, между прочим. Я сразу поняла, что это сделал кто-то из подруг, потому что в квартире потерпевшей мы с Глашей не нашли нужную форму. Что еще интересного? А… Все-таки щипцы… Неужели нашли? И что, на них… Чьи отпечатки? Нет, этого не может быть… Хотя она же могла взять на время, подруги так делают иногда… Поэтому, Сережа, это еще ни о чем не говорит…

Татьяна стояла и смотрела на Лизу широко раскрытыми глазами. Потом голова ее как-то дернулась, брови нахмурились, и она замотала головой, словно что-то отрицая. Взгляд ее остановился на одной точке. Казалось, она сейчас мысленно находится далеко.



Не дожидаясь конца разговора, она метнулась в ванную комнату (Глафира последовала за нею) и заперлась там. Глафира вернулась к Лизе. Взгляды их встретились, они поняли друг друга без слов.

Татьяна появилась минуты через три, лицо ее выражало спокойствие. Словно она только что убедилась в своей правоте и ее сомнения были развеяны. Лиза между тем продолжала разговаривать со своим собеседником, отвернувшись к окну, будто таким образом могла хотя бы частично утаить разговор.

– …Что известно о завещании? Ах, вот, значит, как… Что? Да нет, просто ее соседка сказала, что никакого завещания не было, а оно на самом деле, оказывается, есть… В сущности, завещание – это личное дело каждого, и она могла ей ничего не рассказывать… Хорошо, тогда займитесь еще раз отпечатками пальцев, поскольку это верные улики… Все, Сережа, до связи…

И, обращаясь к Татьяне, спросила:

– Скажите, у Веры были электрические щипцы для завивки?

– Нет, не было.

– Но на фотографиях у нее прическа… кудри… Это ее естественные кудри?

– Нет, врать не стану, она завивала волосы, но у нее были термобигуди… Как и у меня, – произнесла она и густо покраснела.

– Татьяна, оглянитесь…

Соседка быстро оглянулась, но за спиной увидела лишь стену. Посмотрела на Лизу растерянно.

– Таня, нас здесь трое: вы, я и Глафира. Я не записывала наш разговор, сами видите… – Лиза вытряхнула из своей сумочки пудреницу, кошелек, какие-то мелочи. – И в моей сумке нет ни камеры, ни записывающего устройства… Может, поговорим начистоту? Если Лидия молчит, это не говорит о том, что и вы тоже должны молчать. Она молчит потому, что напугана вами…

Татьяна выпрямилась на стуле и теперь сидела бледная, с красными, заплаканными глазами, и весь ее вид говорил о пережитой трагедии, о чем-то непоправимом и ужасном.

– Когда человек чего-то боится, то на вопросы, связанные с причиной его страха, он отвечает в точности до наоборот. Вот и вы пошли по этому, на мой взгляд, ложному пути. Я хорошо запомнила весь наш разговор… На мой вопрос, как вы узнали, что произошло в квартире вашей соседки, вы сказали, что вам сообщили соседи. То есть скорее всего было все наоборот. Вы первая узнали, что там произошло, и могли бы рассказать в подробностях соседям. И труп не вы обнаружили? Так? Но это же вы, вы!.. Это же как математическое уравнение с одним известным и кучей неизвестных. Единственная правда, которую мы с Глашей услышали, – это ваше отношение к Вере Береговой, это ваша искренняя любовь к ней, ваша дружба, ваша преданность… Зная это, нетрудно понять и остальное… Вы сказали, что практически ничего не знаете о гостях Веры. «…Это был единственный, пожалуй, случай, когда Верочка мне ничего толком не объяснила». Ложь! Ваша подруга ничего от вас не скрывала, поскольку в этом городе, а может, и на всем белом свете у Веры не было человека ближе вас… И вы прекрасно знали, кто эти люди. Вы сказали, что Вера засобиралась в Москву. Да никуда она не засобиралась, тем более в Москву… Вся ее жизнь, весь ее уклад, работа, окружение, даже ее одиночество – все было намертво пришито к этому городу, к тому образу жизни, что она вела… К вам, наконец! Думаю, есть еще кое-что, где вам не было смысла нам лгать. Вера действительно попросила вас помочь ей накрыть на стол. Но вы отнеслись к этому без особого энтузиазма, вы не хотели печь этот торт в форме сердца (и именно в форме сердца!!!) по той причине, которую знали вы обе. Понимаете, если бы все было так, как сказали вы, то вы не только помогли бы ей с тортом, но и приготовили бы ей что-нибудь еще, больше того, вы бы вместе все делали, зная, что визит этих московских гостей может сильно повлиять на будущую жизнь Веры…

Татьяна отвернулась, чтобы вытереть слезы. Потом опустила голову, продолжая внимательно слушать Лизу.



– Вы сказали, что Вера была знакома с Лидией с юности. А на самом деле она прежде никогда не знала Лидию. Еще вы сказали, что Вера всем своим видом демонстрировала нежелание делиться с вами… И это не так. Она каждую минуту говорила с вами о том, что у нее болело, от чего разрывалось сердце… И вы объясняли ей, что так, как ведет себя она, – недопустимо, что она сошла с ума, что еще немного – и она на самом деле обезумеет… Что ей надо взять себя в руки, а не готовить, не покупать постельное белье… Да что вы ей только не говорили, но она продолжала гнуть свою линию, а вы переживали за нее, это у вас сердце готово было разорваться от обиды за вашу лучшую подругу, которая готова была так унизиться перед этими людьми. Ведь так, Таня?



Татьяна чуть заметно кивнула головой.



– Когда я сказала вам про чек, который мы у нее нашли, вы ответили, что она купила колье себе… Снова ложь. Вы же прекрасно знали, для кого она купила это колье… На мой вопрос, как выглядела Вера в день своей смерти, вы сказали, что она была нарядная, красивая и что у нее был «блаженно-мечтательный вид. Она словно куда-то летела, никого вокруг не замечая…». Хотя на самом деле она хоть и была одета хорошо и, быть может, даже нарядно, но она сидела за столом белая как мел, почти не разговаривала, и вы тогда еще заподозрили что-то неладное, так? Татьяна, отвечайте! – закричала на нее взбешенная Лиза. А Глаша вздрогнула так, что громко стукнула пустой чашкой по блюдцу.

– Да… Да… Вы же сами все знаете… – задыхаясь от слез, проговорила Татьяна.

– Когда вы догадались, что она задумала?

– Вот тогда-то и поняла… И испугалась… – Татьяна повернула к Лизе свое заплаканное, мокрое лицо. Она, рыдая, говорила в нос, чуть слышно.

– И что вы предприняли?

– Я ничего не могла сделать… Разве что взять и вывести ее из-за стола, как куклу, привести ее к себе домой, напоить успокаивающими таблетками и уложить в постель, а этих – просто выгнать метлой, взашей!!!

– Но вы не сделали этого…

– Никогда себе этого не прощу…

– «Я радовалась тому, что у нее хорошее настроение, что у нее взгляд… знаете, как у человека, перед которым открываются какие-то неизведанные дали…» Таня, вы же знали, о каких далях идет речь… О таких далях, откуда не возвращаются…

– Не рвите мне душу. Ну, пожалуйста, – заскулила она.

– Вы сказали, что у нее нет наследников и что она не оставила завещания. И здесь солгали. Вы прекрасно знали, на кого составлено завещание. Причем много лет тому назад…

– Но как вы догадались? Как? – Брови ее взлетели в каком-то надломе, образовав тонкие морщинки на лбу.

– В сущности, вы выдали себя одной-единственной фразой, которая вылетела с ваших губ, как птица…

Глафира оживилась. Она-то тоже уцепилась за эту фразу и, когда Татьяна ее произнесла, едва сдержалась, чтобы не расспросить женщину об этом поподробнее.


– Вы сказали, что Вера – однолюбка.

– Да, да… Я проговорилась. Не знаю, как сказала это… Хотя вы рано или поздно сами бы узнали…

– Что же касается вашего отношения к подруге, вашей любви и преданности и того, как вы ценили ее, то это скрывалось за скупыми словами о том, что на похоронах Веры Береговой будет очень много народу… А еще я поняла, что похороны организовываете вы, а не наследник…

– Чтоб он горел в аду! – шумно, по-бабьи вздохнув, в сердцах произнесла Татьяна. – Послушайте… Вы вот сказали сейчас, что нас трое… Но вам же звонил следователь, я же все поняла, не дура…

– Расскажите все с самого начала, а потом разберемся, и я обещаю вам помощь. Больше того, в моих силах все перевернуть, поставить с ног на голову и спасти вас… Я знаю много таких приемов, если не верите, спросите у Глаши! Я не на стороне закона, который сажает за решетку невиновных людей… Я на стороне совести. Тем более я, как мне кажется, многое поняла из того, что произошло… Больше того, я даже могу начать рассказывать, а вы, если я где-то ошибусь, поправите меня…

Глафира смотрела на свою начальницу с нескрываемым восхищением. Как она любила эти минуты развязки, когда Лиза, соединив воедино все крупицы информации, складывала в одну, завязанную на сложнейших человеческих страстях, историю… И какую историю!!! Блестящую!



– Когда-то давно Вера Береговая вышла замуж за человека, которого любила до беспамятства… А он ее по каким-то причинам бросил. Уехал из Саратова, подался в столицу и там закружился в новой своей жизни. Сменил не одну жену, работу, пока более-менее не устроился… Но достичь чего-то большого, развить свой бизнес ему не удалось. Он перебивался случайными заработками, часто выступал в роли посредника, и иногда ему удавалось срубить свои комиссионные… Думаю, что Вера была у него вроде отдушины, может, и самым близким человеком, с которым он время от времени созванивался. Вере он, недалекий, в общем-то, человек, рассказывал и о своих любовницах, советовался с ней, кого выбрать, словом, эгоист страшный, он вел себя по отношению к ней, как самая настоящая свинья! Вера же принимала его знаки внимания совсем за другое. Она находилась в таком подвешенном, взвинченном, любовном состоянии все эти годы, что просто жила этими скупыми звонками, знаками внимания… Она ждала его. Ждала любого. Бедного, больного, подлого, эгоистичного, жадного, алчного, опасного, преступного, порочного… Она же была однолюбкой и не представляла себе жизни с другим мужчиной, потому и не пыталась выйти замуж еще раз. Ее устраивала эта нервозность ее отношений с Владимиром, эти ночные звонки, это его пьяное блеянье в трубку, когда он, обливаясь слезами, жаловался на свою жизнь… И что самое трагичное в этой ситуации – что она так и не смогла воспринять его поступки адекватно. Она почти до последнего дня была ослеплена своей любовью, доходящей подчас до болезни… Скажите, Вера в последнее время жаловалась вам на сердце?

– Конечно! – воскликнула ошарашенная услышанным Татьяна.

– Я нашла среди ее документов результаты ее обследования. И хоть я и не доктор, но она пару месяцев тому назад перенесла микроинфаркт, так?

– Да! Знаете, как она испугалась!

– Знаю. Потому-то она и составила завещание, в котором все завещала своему возлюбленному – Владимиру Бронникову.

– Бедняжка… У нее совсем тогда помутился рассудок! Я предупреждала ее, насколько это все опасно. Но она меня и слышать не хотела, хотя ей важно было мое присутствие, она без меня дышать не могла… Я же была ее главным слушателем, кому она могла доверить все свои самые сокровенные чувства, тайны…

– Думаю, что она сообщила об этом Владимиру в одном из своих разговоров. Так?

Татьяна кивнула головой и высморкалась в большой носовой платок.

– И тогда он в знак благодарности за оказанное доверие, а на самом деле совсем по другой причине – ему просто хотелось продемонстрировать своей бывшей жене, насколько он счастлив в своем новом браке, – решил навестить Веру, погостить у нее… Он знал, что у нее водятся деньги. Думаю, что, помимо работы в детском саду, у Веры был еще какой-нибудь бизнес…

– И это вы знаете? Господи, она же это скрывала! Да, у нее было несколько точек на рынке, она хозяйка… Торговала мужскими костюмами.

– Словом, Бронникову понадобились деньги, вот он и подумал: а почему бы не попросить их у своей бывшей жены, Веры. Он отлично понимал ситуацию, знал, что Вера ему никогда ни в чем не откажет. Он действовал расчетливо, с холодным умом и ледяным сердцем.

– Сердце… – вдруг совсем расклеилась Татьяна. – А она, бедняжка, до последнего надеялась вернуть его. Всячески пыталась продемонстрировать ему это и даже торт этот в форме сердца попросила меня испечь, думала, что такое хамло, каким был Бронников, оценит ее, поймет…

– Она знала, что он приедет не один?

– Конечно, знала!

– И готовилась, покупала простыни и пододеяльники для своего бывшего мужа и его новой жены. Представляю, Татьяна, что испытывали вы, когда видели, что с ней происходит…

– Да она была сама не своя… С одной стороны, она как бы вся светилась в ожидании его приезда. Думаю, она плохо соображала тогда и уж точно не видела рядом с Володей другую женщину. Она была для нее вроде… виртуальной, что ли… Но, с другой стороны, она вроде бы и понимала, что Бронников женился, что он должен приехать не один, а с женой. Думаю, Вера представляла себе эту женщину идеальной, во всяком случае, она должна была быть много моложе Веры, красивее, элегантнее, изящнее…

– Вера приготовила для нее подарок, колье стоимостью пятьдесят пять тысяч рублей.

– Да… Говорю же, сошла с ума…

– А для Бронникова она приготовила деньги – десять тысяч долларов. Не бог весть какая сумма, но, возможно, это был ее первый вклад в молодую семью… Она же понимала, что Бронников, получив первые десять тысяч, захочет получить и еще, а потому будет приезжать снова, за деньгами… Он знал, что у нее водятся деньги…

Итак. Они приехали. Думаю, что Вера сразу же сделалась больна. Она увидела реальную женщину, грубоватую и ничем не примечательную. Вульгарно одетую. Она никак не могла взять в толк, почему Бронников выбрал ее. За что? За какие такие качества?

– Это точно… Да на нее было больно смотреть. Хотя она и старалась держаться, пыталась казаться веселой, беззаботной, почти счастливой… Думаю, уже тогда, за столом, она и сломалась… Видимо, неожиданно для себя увидела все в реальном свете, стала на какой-то страшный для себя миг адекватной. Все поняла и приняла роковое решение…

– Что было потом, Таня? Ну? События, факты!

– Я уже сказала, что помогала ей накрывать на стол, а потом ушла…

– Нет, не сказали.

– Эти двое меня видели, но не обратили на меня особого внимания. Просто зашла соседка помочь Вере, вот и все. Хотя Вера меня им представила. Она же была очень вежливым, тактичным человеком. Если я для них была тенью, то для Веры – самым близким человеком. Она же не могла меня не замечать. Еще мне показалось, что Вера взглядами словно спрашивала меня: а не зашла ли она слишком далеко? Я же лишь пожимала плечами, мол, ты и сама все понимаешь, Верочка… Мне было ее так жаль, так жаль… Надо ли говорить, какие чувства я испытывала к этим… – Татьяна брезгливо поморщилась, словно и сейчас перед ее мысленным взором стояла эта парочка хамоватых, бессердечных людей, – к этим негодяям… И ведь эта сучка все знала, все знала, к кому они приехали в гости. Сидели, ели-пили, а потом… потом мне пришлось уйти. Мне, конечно же, вообще не стоило там появляться, ведь с самого начала было понятно, что компания странная и что Вере вроде бы как надо быть без свидетелей… Да и где это вообще видано, чтобы соседка помогала накрывать на стол, а потом уходила, как какая-нибудь домработница… При другом раскладе меня бы непременно пригласили за стол, это точно. Я все это говорю для того, чтобы вы поняли, что Вере было страшновато быть там с ними, понимаете? Вот она и попросила меня как бы помочь ей, а на самом деле – чтобы я присматривала за ней…

– Чего она боялась?

– Их и боялась. Или себя. Боялась, что сломается, что оттаскает за волосы ту стерву, его жену… Что разобьет в кровь ее напудренное лицо, что размажет ее по стенке… Боялась, что любовь, которой она жила последние годы, повернется к ней своим отвратительным хохочущим лицом – маской предательства, подлости и алчности… Ведь она была умной женщиной!

– Но вы же все равно ушли, – с печалью в голосе произнесла Глафира. – Ушли. Вот не ушли бы, может, ничего бы и не случилось…

– Может… Словом, они выпили, закусили и пошли в спальню… Догадываетесь, зачем? И это на глазах у Веры! На ее кровати! Она еще и постель-то толком не постелила, только белье сложила, а они уже и устроились, на матраце!

– А вы откуда знаете?

– Когда я уходила, дверь специально не запирала – мало ли что…