Рождественский экспресс

 * * * 




Посвящается всем, кто любит поезда и праздники





Глава 1




Журналист Том Лэнгдон объездил весь мир: любовь к странствиям была у него в крови. Другим такая жизнь казалась нестабильной и опасной, однако Том наслаждался свободой. Большую часть времени он проводил в зарубежных командировках, делая репортажи о войнах, восстаниях, голоде, эпидемиях и прочих бедствиях… Его цель была проста: Том надеялся изменить мир к лучшему, привлекая внимание к творящейся повсюду несправедливости. К тому же он обожал приключения.

Однако, несмотря на все описываемые ужасы, человечество продолжало скатываться все ниже, и Лэнгдон вернулся в Америку разочарованным. Он пытался найти противоядие от меланхолии в сочинении статеек для дамских журналов, изданий о дизайне, садоводстве и т. д. Но даже узнав все о чудесах, на которые способны компостные удобрения, и как это потрясающе – собственноручно настелить деревянный пол, он ощущал неудовлетворенность жизнью.

Близилось Рождество. Перед Томом стоял важнейший вопрос: ехать ли на праздники со своего Восточного побережья в Лос-Анджелес?

Причина стара как мир: в Лос-Анджелесе жила его подруга Лелия Гибсон. Она начинала как киноактриса и годами снималась в третьесортных ужастиках, а позднее стала голосом за кадром. Теперь Лелия зарабатывала на жизнь уже не тем, что ее резали перед камерой, а озвучкой разнообразных персонажей для чрезвычайно популярных утренних субботних мультфильмов. В детской телеиндустрии все знали, что никто не озвучит смешных зверушек талантливее и разностороннее, чем блистательная Лелия Гибсон. Доказательством тому служили уставленная наградами полка, неприличная цифра дохода и серьезная доля в правах на синдицикацию[1].

Том с Лелией сблизились во время ночного перелета из Юго-Восточной Азии в Штаты. Сначала он думал, что, возможно, дело в большом количестве выпитого ими спиртного, но, когда спустя пару часов после приземления в Лос-Анджелесе опьянение прошло, Лелия по-прежнему казалась привлекательной и интересной – пусть и слегка взбалмошной и эксцентричной. И она была увлечена им. Он переночевал у нее, и они сблизились еще больше. Впоследствии Лелия приезжала к нему в гости на Восточное побережье, и с тех пор у них сложились приятные, хотя и свободные отношения.

Могло показаться странным, что делающая успешную карьеру голливудская дива остановит выбор на колесящем по всему свету мужчине, пусть и меняющем паспорта как перчатки и умеющем шутить (не всегда пристойно) на тридцати языках, но материально не обеспеченном. Однако Лелии надоели люди ее круга. Как она однажды тактично объяснила, все они – лживые и ненадежные абсолютные подонки, Том же репортер и хотя бы время от времени имеет дело с правдой. Кроме того, Лелия обожала его грубоватую наружность: глубокие морщины на лице расценивались как последствие репортажей среди суровых пустынных ветров и перестрелок. И в самом деле, ему ради безопасности нередко приходилось падать лицом в песок.

Она с восторгом слушала рассказы Тома о том, как он добывал материалы для громких статей по всему земному шару. Он, в свою очередь, восхищался профессионализмом, с которым Лелия делала карьеру своим потешным голоском. Кроме того, они не жили вместе круглый год, что, по мнению Тома, являлось большим плюсом: не надо решать проблемы, досаждающие всем живущим бок о бок парам.

Когда-то он был женат – недолго и без детей. Теперь его бывшая жена не желала и слышать о нем, даже истеки он кровью посреди улицы. Тому исполнился сорок один, его мать совсем недавно умерла от сердечного приступа, отца уже несколько лет не было в живых. Поскольку он был единственным ребенком, теперь он остался совершенно один. Одиночество сделало его склонным к самоанализу. Уже половина отмеренного земного срока истекла, а все, чем Том мог похвастаться, – неудачный брак, отсутствие наследников, неофициальные отношения с королевой озвучки из Калифорнии, куча газетных материалов да несколько наград: жалкие крохи по любым меркам.

Ему выпал шанс начать замечательную жизнь с другой женщиной, однако каким-то образом они умудрились разойтись. Теперь он прекрасно осознавал: то, что он не женился на Элеоноре Картер, – главная ошибка всей его жизни. Тем не менее, будучи человеком действия и вновь испытывая тягу к путешествиям, Том ехал на Рождество поездом в Лос-Анджелес.

Можно задаться вопросом: почему именно поездом, когда добраться самолетом в несколько раз быстрее? Что ж… от постоянных досмотров службы безопасности в аэропортах, лезущих в интимные места рук, требований снять брюки перед посторонними людьми, обшаривания сумок терпение рано или поздно заканчивается и следует взрыв. Собственно, однажды Том так и поступил в аэропорту Ла-Гуардия – даже не взорвался, как ядерный реактор, а извергся подобно вулкану, уничтожившему Помпеи.

Тогда он только что прилетел из Италии, где осваивал очередную тему – на сей раз виноделие, – и надышался, пожалуй, в большей степени, чем требовалось, парами знаний про модификацию почвы и брожение винограда. В результате Лэнгдон был усталым, раздраженным и страдал от похмелья. Он проспал всего три часа в квартире друга в Нью-Йорке, прежде чем отправиться в аэропорт, чтобы не опоздать на самолет в Техас. Там он должен был написать статью про подростковые конкурсы красоты.

На пропускном пункте в Ла-Гуардии палка-детектор досматривающего прошлась по тем частям тела Тома, касаться которых не имела никакого права. Тем временем другой сотрудник службы безопасности вывалил все содержимое сумки Лэнгдона на ленту. Том мог лишь беспомощно смотреть, как его очень личные вещи становятся достоянием внезапно заинтересовавшихся незнакомцев.

В довершение этой чудесной сцены его проинформировали, что серьезные подозрения вызвало то ли удостоверение личности Тома, то ли цвет волос, то ли одежда, то ли размер носа (они так и не объяснили, в чем дело). Поэтому вместо перелета в Даллас придется неизвестно сколько наслаждаться компанией сотрудников ФБР, Управления по борьбе с наркотиками, ЦРУ и Департамента полиции Нью-Йорка. Он даже расслышал фразу «от пяти до десяти часов». Что – наряду с личным досмотром – превысило лимит терпения Тома. И лава выплеснулась наружу.

В Лэнгдоне было шесть футов два дюйма[2] роста, около двухсот двадцати фунтов[3] веса, он был довольно мускулист, и из его ушей шел пар праведного гнева. Он употребил слова, которые обычно не пустил бы в ход в радиусе четырех миль от церкви, налетел на сотрудников безопасности, выхватил доставивший столько неприятностей детектор и сломал пополам. Том и по сей день стыдится своего тогдашнего всплеска насилия, хотя одобрительные возгласы некоторых пассажиров – свидетелей произошедшего – немного приподняли ему настроение.

К счастью, женщина-судья, перед которой предстал Том, сама недавно перенесла процедуру чрезмерно рьяного обыска, так что, когда он давал показания, обменялась с Томом понимающими взглядами. К тому же подозрения в его адрес оказались – какой сюрприз! – ошибкой. Потому ограничились тем, что вынесли Тому строгое предупреждение с предписанием записаться на курсы управления гневом. Что он и планировал сделать, как только исчезнет неконтролируемое желание придушить типа с детектором. Однако у эмоционального срыва были и другие последствия: бедолаге Тому запретили сроком на два года летать рейсами в пределах континентальных Соединенных Штатов. Он и не подозревал, что так можно, пока ему не продемонстрировали соответствующие полномочия, указанные в тексте соглашения с авиакомпанией микроскопическим шрифтом, под столь же микроскопическим текстом «лимит выплат за утерянный багаж составляет пять долларов».

Вот тогда наступило прозрение. Невозможность путешествовать привычным способом – по воздуху – была важным знаком, знамением свыше. Потому Том и решил сесть в поезд до Лос-Анджелеса. Он напишет историю путешествия от океана до океана в рождественские праздники. И желание провести их с Лелией было не единственной причиной. Том Лэнгдон был из числа тех Лэнгдонов, что жили в Эльмире, штат Нью-Йорк. А хорошо знакомые с историей литературы при слове «Лэнгдоны из Эльмиры» вспомнят Оливию Лэнгдон. Оливия сама по себе была приятной особой со стойким характером, хоть и с трагической судьбой, но помнят ее благодаря тому, что она вышла замуж за словоохотливого оратора, вспыльчивого человека, плодовитого писателя, известного своим друзьям как Сэмюэл Клеменс, а всему миру – как Марк Твен.

Том знал об этой семейной связи с тех пор, как научился писать свое имя. Такой родственник вдохновлял его зарабатывать на жизнь писательством: ведь Твен тоже был журналистом. Он начинал карьеру в «Территориал Энтерпрайз» в Виргиния-сити в Неваде, прежде чем к нему пришли слава, богатство, банкротство и вновь слава и богатство.

В свою очередь, Тому довелось дважды побывать заложником террористов и с дюжину раз едва не погибнуть, освещая войны, стычки, перевороты и революции, посредством которых «цивилизованные» общества разрешали разногласия. Он видел, как надежда сменяется ужасом, ужас – злостью, а злость… злость ничем не сменялась, поскольку лишь копилась и создавала всем неприятности.

Он получал престижные премии, но не считал себя талантливым писателем, чьи произведения способны выдержать испытание временем. Не таким, как Марк Твен. Тем не менее даже дальнее родство с автором «Приключений Гекльберри Финна», «Жизни на Миссисипи» и «Человека, который совратил Гедлиберг», чьи творения останутся в веках, вызывало в Томе потрясающее чувство, что он (пусть и за чужой счет) особенный.

Перед смертью отец Тома попросил сына завершить то, что, согласно легенде, Твен так и не успел. Отец рассказал ему, что тот, путешествовавший, пожалуй, больше всех своих современников, уже будучи пожилым человеком, в мрачный период своей жизни отправился поездом через весь континент в рождественские праздники. Очевидно, после всех пережитых им и его родными трагедий[4] ему хотелось увидеть в окружающем мире что-то хорошее. Предположительно, он сделал много записей в ходе своей поездки, но по каким-то причинам они так ни во что и не вылились. Об этом и попросил отец: поехать поездом, написать рассказ, завершить начатое Твеном дело, и тогда Лэнгдоны будут им гордиться.

Тогда Том только-только вернулся из безумно насыщенной заокеанской поездки, проведя сутки в самолете, чтобы успеть повидаться с отцом до его кончины. Услышав сбивчивую просьбу, он был ошеломлен. Пересечь всю страну на поезде под Рождество, чтобы закончить то, что Марк Твен якобы не сумел? Том принял это за предсмертный бред, так что желание отца так и осталось неисполненным. Однако теперь, раз уж он не мог летать в пределах Штатов – если не хотел, чтобы его опознали по отпечаткам и заковали в наручники, – он собирался все-таки предпринять этот вояж ради старика. И, возможно, ради себя тоже.

Том хотел попытаться найти себя в этом путешествии длиной почти в три тысячи миль. Он отправлялся именно в рождественские праздники потому, что Рождество – время обновления. Для него это, возможно, последний шанс разгрести созданный им самим бардак. По крайней мере, он попробует.

Но знай он, как круто изменится его жизнь спустя всего пару часов после посадки в поезд, возможно, предпочел бы пройтись до Калифорнии пешком.





Часть 1. «Кэпитол Лимитед», Вашингтон – Чикаго




Глава 2





Когда Том вышел из такси и оказался перед вокзалом Юнион-Стейшн Вашингтона, округ Колумбия, с которого и начнется его путешествие, то вспомнил свои немногочисленные поездки по железным дорогам в пределах Соединенных Штатов. Все они прошли Северо-восточным коридором[5] – маршрутами между Колумбией, Нью-Йорком и Бостоном – на новейших высокоскоростных экспрессах «Асела» компании «Амтрак»: быстрых, красивых и просторных, ничуть не уступающих своим европейским собратьям. Разделяющие вагоны стеклянные двери, открывающиеся при приближении, смотрелись здорово и напоминали Тому портал на мостике корабля «Энтерпрайз»[6]. Недаром, когда он впервые оказался на «Асела» и эти двери открылись в первый раз, Том невольно начал озираться в поисках вулканца[7] в униформе Звездного флота.

Лэнгдон забронировал место в спальном вагоне поезда «Кэпитол Лимитед» на маршрут от Колумбии до Чикаго. Собственно говоря, добираться до Западного побережья пришлось бы в два приема: сначала – «Кэпитол Лимитед», затем пересадка (и гораздо более длительная поездка) на старый почтенный «Саутвест Чиф». У «Кэпитол Лимитед» была славная история – эти поезда были частью знаменитой линии «Балтимор и Огайо»: первого грузопассажирского оператора страны и первой железной дороги, занимающейся перевозкой людей. «Кэп» – так ласково называли «Кэпитол Лимитед» – всегда считался самым стильным и комфортным поездом дальнего следования в США.

В меню одно время присутствовал ньюбергский омар[8], в ресторане – фарфоровая посуда, а из украшенных куполообразными смотровыми площадками вагонов можно было разглядывать мелькающие мимо пейзажи. Были в поезде и пульмановские вагоны[9] со знаменитыми проводниками, которые, по слухам, зарабатывали фантастические чаевые. За свою долгую историю «Кэп» перевозил из Чикаго в Колумбию и обратно королей, принцев, президентов, кинозвезд и промышленных магнатов; рассказы об их поездках попали в железнодорожные легенды. Если бы Том занимался репортажами о светской жизни, то мог бы сделать успешную карьеру, просто собирая байки следующих этим маршрутом пассажиров.

В молодости Лэнгдон увлекался биографией, творчеством и юмором Марка Твена – из-за фамильных связей и живейшего интереса отца к этой личности. Готовясь к поездке через континент, он перечитал «Простаков за границей» – рассказ Твена о пятимесячном турне на пароходе «Квакер-Сити» по Европе и Святой земле. Это была одна из самых забавных и беззаботных книг о путешествиях, которые он читал. Только представить Сэмюэла Клеменса – в то время худощавого молодого человека только что с Дикого Запада, очень мало похожего на утонченного литератора, которым он в будущем станет, – совершающим свою первую поездку в Старый Свет в компании благочестивых выходцев со Среднего Запада: какие перед ним открывались возможности! Том собирался не за границу, однако во многом ощущал себя паломником на родине, поскольку, по иронии судьбы, повидал гораздо больше чужих стран, чем Америку.

«Кэпитол Лимитед» покидал Колумбию ровно в 16.05, делал двенадцать остановок по пути из Вашингтона в Чикаго и прибывал в Город ветров[10] точно в срок – 9.19 утра. Том собирался побыть здесь, а после полудня сесть на «Саутвест Чиф» и отправиться в Лос-Анджелес. План был неплох, и эта перспектива будоражила Лэнгдона куда сильнее, чем написание статей про то, когда лучше обрезать падуб или откачивать отстойник.

Он взял билеты, проверил, в порядке ли лыжное снаряжение – они с Лелией собирались покататься в Рождество с живописных склонов вокруг Тахо[11], – и окинул взглядом величественное здание вокзала Юнион-Стейшн. До реконструкции оно напоминало объект под снос: в конце 1960-х и в 1970-е здание служило Национальным центром посетителей[12] – по сути, никому не нужной показухой. После этого промаха ценой в 30 миллионов долларов Национальный центр посетителей без посетителей втихую закрыли, и о нем напоминал только тот уголок здания, где находилась зона посадки.

По пути домой с фронтов Второй мировой в 1945-м отец Тома проходил через этот украшенный в романском стиле транспортный терминал. Теперь, когда Лэнгдон-младший прогуливался по уставленным многочисленными скульптурами мраморным залам, он представлял себя на месте отца: возвращающимся к мирной гражданской жизни после того, как помог спасти мир от тирании, будучи вооруженным только винтовкой и собственной храбростью. Казалось символичным, что его путешествие начнется там же, где отец закончил одну жизнь и начал другую, пройдя через этот портал. Сыну оставалось надеяться, что он добьется не меньшего.

Несколько минут Том разглядывал гигантскую модель рождественского поезда в западном крыле главного зала. Там толпилось множество детей и взрослых, явно заинтригованных маленькими творениями из металла, которые разъезжали вокруг тщательно выполненных моделей городов и по миниатюрной стране в целом. У поездов был какой-то магнетизм, притягивающий и вызывающий ностальгию даже у тех американцев, которые никогда на них не ездили. И, захваченный этим настроением, Том улыбался, глядя, как крошечные вагоны бегают по крошечным рельсам.

Поезд должен был вскоре отбыть, так что он направился в зону посадки. Хотя на некоторых станциях с недавних пор начали практиковать досмотр багажа, пассажир по-прежнему мог прибыть буквально в последнюю минуту и все равно успеть сесть. Тут не было ни пропускных пунктов, ни назойливых детекторов, ни бессмысленных вопросов вроде «а не предлагал ли вам незнакомец в мужском туалете пронести в сумке термоядерное взрывное устройство?», – как будто вы сами не сообщили бы о подобном происшествии. Можно было просто садиться и ехать. В современном мире, полном бесконечных ограничений, такая простота не могла не радовать.

Том уселся в зале ожидания и стал разглядывать других пассажиров. Когда он ехал в Нью-Йорк поездом «Асела», практически все ожидающие посадки были бизнесменами, модно одетыми и с соответствующими аксессуарами: сотовыми, смартфонами «Блэкберри», КПК «Палм Пайлот», ноутбуками, наушниками, лазерными указками и прочими гаджетами. У этих людей была конкретная цель, они торопились, и, когда двери открылись для пассажиров, они хлынули туда потоком. С Тома чуть не сорвали одежду лишь потому, что он устремился внутрь недостаточно поспешно. Какая-то крошечная, но решительно настроенная гендиректриса так яростно на него наседала, как будто он был замаскированным преступником, а ее единственной целью в жизни было его разоблачение.

Ждать «Кэп» собралась более пестрая компания. Тут были и белые, и афроамериканцы, и индейцы, и мусульмане в традиционных одеяниях, и американцы азиатского происхождения – прекрасный пример разнообразия рас и национальностей, причем мужчин и женщин было примерно поровну.

Симпатичная молодая парочка по соседству с Томом пила кока-колу «лайт» и держалась за руки, выглядя крайне взволнованной. Возможно, оба впервые оказались вдали от дома. Лэнгдон столько путешествовал с юных лет, что мог понять их беспокойство. Сидящий рядом с парочкой пожилой священнослужитель отдыхал, положив ноги на свою сумку.

Напротив священника сидела хрупкого телосложения женщина с острыми, почти геометрическими чертами лица. Определить ее возраст мешал многократно обернутый вокруг головы – почти как тюрбан – длинный разноцветный шарф. Обута она была в деревянные туфли размером с тридцатифунтовые гантели. На соседнем с ней кресле были разложены карты Таро, которые женщина внимательно рассматривала. Любого прохожего она одаряла взглядом «я знаю о тебе все». Это несколько нервировало. Как-то на Виргинских островах Тому гадал по руке один старик. Он наобещал ему долгую жизнь, кучу детей, любящую жену, счастье и успех. Лэнгдона часто посещала мысль, что неплохо бы отыскать этого лжеца и потребовать обратно деньги.

Том смотрел, как пожилая дама перемещается на ходунках. Она напомнила ему мать. Та после инсульта не могла говорить, так что Лэнгдон придумал, как общаться знаками: он клал перед ней фотографию себя малыша на груди у матери, а та подбирала фото здоровой рукой. Это означало, что с ней все хорошо, что она воспринимает окружающую реальность. Том никогда не забудет тот момент, когда он положил перед ней фотографию и прождал восемь часов, но мать так и не прикоснулась к ней. На следующий день она умерла.

Несколько минут спустя пассажиры, и Лэнгдон в их числе, подхватили багаж и встали с мест. Их звал «Кэпитол Лимитед».





Глава 3




Снаружи было очень холодно. Сбившиеся в кучу облака обещали снег или, как минимум, дождь со снегом. В такую погоду пассажиры самолетов волновались насчет задержки рейсов и обледенения крыльев, но стойкому «Кэпу» было плевать на непогоду; он отправлялся в Чикаго. Настроение Тома стало подниматься; в начале любого путешествия он испытывал прилив адреналина. В своей последней опубликованной статье (для журнала о здоровье) он исследовал огромный потенциал шестинедельной диеты, состоящей из чистого чернослива, помноженного на близость туалета. Теперь ему отчаянно хотелось приключений.

Лэнгдон подошел к поезду спереди и увидел пару дизельных электромоторов, которые помчат «Кэп» по рельсам. Он читал об этих монстрах. Это были «Дженерал Электрик P-42» – каждый весом аж в 268 000 фунтов, с шестнадцатью цилиндрами и мощностью 4250 лошадиных сил. Его взгляд задержался на механических великанах, а воображение нарисовало картину, как замечательно было бы ехать на таком по загруженной вашингтонской автомагистрали. Что «P-42» не обгонит, то просто переедет.

Шагая обратно вдоль протянувшейся под станцией обгонной колеи, он заметил любопытный старый вагон зеленого охотничьего цвета. Том спросил у стоящего неподалеку сотрудника «Амтрака», что это такое.

– Бывший вагон Франклина Делано Рузвельта – «Марко Поло», или «Вагон номер семь». Теперь принадлежит «Норфолк Саутерн». Здесь, внутри, устраивают ужины для высокопоставленных лиц.

Пока они стояли и беседовали, в тоннель рядом с бывшим вагоном Рузвельта въехал длинный лимузин.

– Что, приехали на ранний ужин в «Марко Поло»? С Черчиллем и Сталиным, наверное? – улыбнулся Том.

Собеседник не уловил юмора.

– Нет, это какая-то большая шишка садится в «Кэп Лимитед». Они заезжают через этот проход. Под станцией есть погрузочная рампа для лимузина. Все ради сохранения инкогнито – как кинозвезд тайком провозят через аэропорт.

– И кто эта путешествующая одним со мной поездом большая шишка? Небось какой-нибудь политик, верно?

Сотрудник «Амтрака» посмотрел на Тома. Он выглядел ветераном железнодорожной службы и наверняка мог бы поведать массу занимательных историй, если бы только у Лэнгдона было время.

– Если бы я вам рассказал, это перестало бы быть тайной, не так ли?

Том немного выждал, но из лимузина так никто и не вышел. Впрочем, велик шанс, что он еще столкнется с этим высокопоставленным лицом, которому в поезде будет трудно оставаться незамеченным. Дайте Тому Лэнгдону несущийся по рельсам поезд, ручку, бумагу, старый добрый бинокль и свободу действий – и он разоблачал бы по ВИП-персоне в день.

Конфигурация сегодняшнего поезда – «состава» на железнодорожном языке – состояла из двух локомотивов, одного багажного вагона, трех купейных, вагона-ресторана, двух спальных и одного переходного вагона. В последнем размещалась большая часть обслуживающего персонала. Там были две пары дверей – верхние и нижние, что позволяло переходить из двухэтажных вагонов в одноэтажные; отсюда название вагона – «переходный». Том дошел до проводника спального вагона и предъявил ему билет.

– Вам в следующий вагон, сэр. Реджина будет вашим проводником, – сказал мужчина.

Том отправился к Реджине. Та стояла перед впечатляющих размеров двухэтажным вагоном в шестнадцать футов высотой. В «Амтраке» такие назывались «Суперлайнерами» – самые крупные пассажирские вагоны в мире. Хотя некоторые и считали поезда устаревшим способом перемещения, в глазах Тома их окутывал загадочный ореол. Он прочел немало классических детективов, где действие происходило на колесах, со всеми составляющими захватывающего сюжета: романтика неторопливого путешествия в замкнутом пространстве, ограниченный и вместе с тем пестрый круг подозреваемых. В лучших (по мнению Тома) такого рода историях пассажиры сидели в темноте, затаив дыхание, ощущая, что вот-вот произойдет нечто ужасное. И когда напряжение достигало пика, вспыхивал свет, раздавался крик и с глухим стуком валилось чье-то тело. Утром труп с вытаращенными глазами и бледной кожей обнаруживала крайне недогадливая горничная и вопила во всю мощь легких добрые десять минут, в то время как из темного угла за ней пристально следила пара глаз. Том был убежден, что человеку, не впечатлившемуся вышеописанным сценарием, следует проверить свой пульс.

У Реджины была безупречная темная кожа. Она выглядела слишком юной, чтобы работать проводницей… и вообще работать; собственно, Тому показалось, что ей в самую пору учиться в средней школе и готовиться к выпускному балу и первому серьезному поцелую. Высокая, хрупкая с виду, привлекательная девушка явно наслаждалась своей работой. На голове у нее красовалась красно-белая рождественская шляпа, как у помощников Санты. Она была занята тем, что помогала той нервной молодой парочке, которая ранее держалась за руки в зале ожидания. Тем временем священник уже зарегистрировался и теперь втаскивал свою огромную сумку в поезд. Как только Реджина закончила с парочкой, Том шагнул вперед и продемонстрировал билет.

Девушка взглянула на его имя и поставила галочку у себя в списке: