Рулетка судьбы
Часть 65 из 71 Информация о книге
– О чем? – Убийца был уверен: его невозможно опознать, и не стал забирать другой снимок. Хотя было бы логично уничтожить любое изображение. Снимок из дома Терновской был нужен в личных целях… А это сразу указывает на одну из барышень на снимке. – Пушкину не хотел вынимать из кармана фотографию. И так ничего не видно. Пожар потух, ночь взяла свое. – Метод исключения выводит на одну из сестер: Полину Завадскую. Она двойняшка с Живокини. Тут возникает новая задача: Полина Васильевна утонула в Рейне тридцать лет назад… – Ох, беда, – сочувственно вздохнул Эфенбах. При этом слушал внимательно, пока не к чему было прицепиться. – Тут появляется мадам Медгурст. Старая дама страдает бессонницей, проводит ночи у окна и видит все, что происходит у дома Терновской и Живокини. Мало того, посылает экономку в участок, чтобы дать показания… Поручику Трашантому, конечно, лень идти слушать старуху… – От ведь… – тут Михаил Аркадьевич ввернул выражение, которое нельзя повторить, – …бездельники! – Зато приходит чиновник сыска, которому старая дама умно рассказывает о подозрительных гостях. Сначала в дом Терновской, потом к Живокини. Что важно: это правда. Лабушев, Фудель и Рузо действительно приходили… Мадам Медгурст даже не скрывает, что дружна с Терновской, та заходит к ней в гости. Ведь она не может передвигаться без кресла-каталки… Блестящая идея: убийца указывает на подозреваемых… И умирает в самый неподходящий момент. Когда ей должны задать вопросы о Полине Завадской. Эфенбах предупреждающе выставил руку. Что в темноте можно было и не делать. – Постой, не спеши, сокол мой… Как понять, что Медгурст и Завадская – одно? – Помогла тетушка, – ответил Пушкин. Михаил Аркадьевич решил, что его разыгрывают. – Это еще что за фендерюшки? Чья тетушка? – Моя… Агата Кристофоровна. Ее так упорно не пускали к Медгурст, что возник вопрос: почему? Ответ прост: даже под чепчиком, в пенсне и под медвежьей шкурой она бы узнала Полину Васильевну. У нее глаз наметан на ребусах… Ответ казался не слишком убедительным. – И только-то? – спросило Эфенбах. – Множество фактов… Мадам Медгурст назвала меня по имени-отчеству. Откуда могла узнать? Она снимала особняк только три месяца, при этом видела визит Фуделя к Терновской. Который приходил к ней на прошлое Рождество… Она точно называла время визитов ночных гостей, хотя в темной гостиной циферблат часов не виден, сам проверил… Пенсне было у нее на носу, при этом она видела без очков, что происходит на той стороне улицы… Шкура медведя закутывала ее по шею. Неужели так мерзла? Нет, чтоб скрыть от меня рост… И главное: когда она якобы умерла, лежала в постели под двумя свечами, чуть дыша, я зашел в гостиную и проверил пузырек со снотворным. Он оказался полным. Мадам не принимала снотворное… – Врала старая, как сибирский волк! – заявил Михаил Аркадьевич. Как врут сибирские волки, Пушкин не знал. Зато знал другое. – Оставалось самое трудное и самое простое, – сказал он. – Сложить мадам Медгурст с дамой, что однажды перепутала номер мадемуазель Терновской… И той странной гостьей, что приходила в особняк и уходила из него. Дворник Прокопий ее видел. Уверенность Полины Васильевны была столь крепка, что в «Лоскутной» она записалась по своему старому русскому паспорту и под фамилией Завадская. А особняк сняла по нынешнему паспорту и фамилии мужа, как полагаю… – Откуда же секрет прознала? – К розыску это не имеет отношения, – сказал Пушкин, чтобы не признаваться в полном незнании. – Не важно, как был получен метод выигрыша. Важно, что Завадская имела цель не только заработать огромные деньги, но и наказать Тимашевых. За то, что случилось тридцать лет назад… Для этого Настасья подходила как нельзя лучше. Ведь она и лицом копия материи, Амалии… Уверен, что внезапная смерть дядюшки Тимашевой, который присматривал за ней в Висбадене, дело рук Завадской. Ей было нужно, чтоб Настасья оказалась в Москве. Со своей компаньонкой… – Куда ее девал? – Сидит во 2-м Тверском участке… Вероятно, молчит… Пока. – Ей секрет рулетки известен? – Нет… Должна была узнать сегодня вечером. И умереть в этом особняке, – Пушкин глянул на темнеющие руины. – Спасибо, пристав Ермолов ее перехватил. – Сам сообразил? – поразился Эфенбах. – С моей помощью… Михаил Аркадьевич, позвольте мне отъехать… Там дамы в себя приходят… С пожарища потянуло ветерком. Эфенбах принюхался и поморщился. – Это чем так воняет? – Так пахнут сгоревшие деньги, – сказал Пушкин. – Они в особняке были? Где?! – За подкладкой медвежьей шкуры. Споткнулся о них ботинком… Доброй ночи, господин статский советник… Только тут начальник сыска понял, что в уголь обратилось три выигрыша на рулетке. И так разволновался, что потер лоб, размазывая копоть рублей на триста. В каком-то романе он читал, как шалая барышня швырнула в камин пачку ассигнаций. Там еще какой-то идиот окончательно с ума сошел от этого. Но чтобы вот так, на глазах сгорели шестьсот тысяч… Это вам никакой Достоевский не придумает… Неужели и сотенки не уцелело? 25 Что может испытывать такую безграничную слабость, Агата Кристофоровна и представить не могла. Она лежала на одном краю диванчика и не могла оторвать головы от подушки. На другом краю постанывала Агата. Она была не в лучшем состоянии. Хоть доктор Преображенский сделал укол, который должен был поставить на ноги (как он обещал), но ног они не чувствовали. Доза снотворного, которую их заставили выпить, была чрезмерной. Если бы Пушкин не знал, что с ними случилось, мог бы подумать, что дамы развалились после сытного обеда. Заметив племянника, взиравшего с высоты спасителя, тетушка слабо улыбнулась. – А-а-а… Мой милый Пи… Агате тоже хотелось выразить благодарность, но сил хватило на жалкий стон. – Жду подробностей о том, как оказались в особняке Медгурст, – сказал Пушкин. Тетушка улыбнулась из последних сил. – А мы… докатились… догадались, что старуха – Завадская… Я к Агате… Тьфу, Агапе пригляделась… Так она на молодую Полину похожа удивительно… Даже я поверить не могла в очевидное… Тебе хотели сюрприз сделать… – Благодарю, сделали… И вот результат… Он не мог рассказать, что пережил, пока выталкивал каталку на улицу, на безопасное расстояние от дома, растирал лица снегом и шлепал по щекам, пока не прибыл доктор. Как потом гнал пролетку на Тверской бульвар, прикрывая их своим пальто. Шубка Агаты и пальто тетушки сгорели дотла. Главное, чтобы не вспомнили, сколько получили пощечин. Особенно тетушка… – У меня лицо болит, будто дали пощечину, – чуть слышно сказала она. Из Агаты вылетел звук согласия: и у нее щеки болят. Надо было как можно скорее уходить от опасной темы. – На разведку была отправлена мадемуазель Керн? – спросил Пушкин. Агата Кристофоровна кое-как кивнула головой, которую не ощущала. – После явились вы, тетушка… – Явилась… Агаты долго не было… Я вошла… Она сидит… Связана… Без чувств… Наверное, по голове ударили… Полина заставила выпить пузырек… Потом… Ничего не помню… – Вас обеих могли убить, – сказал Пушкин. И чуть было не сказал: «Я мог вас потерять!» – Непростительное легкомыслие… Жуткое. Глупейшее… – Прости, мой милый… – А-а-а… – кое-как выжала из себя Агата. – Я же приказал: не заниматься сыском. Ослушались – и вот результат. Такой тон Агата Кристофоровна не могла спустить. Даже если бы лежала совсем мертвой. Не то что теперь: немного мертвой… Собравшись с духом, она приподнялась. – Это кому ты приказы вздумал отдавать? Оставить тетушку Агата не могла. Она присела и взялась руками за голову. – Да… – Ты что тут раскричался, мой милый? – продолжала Агата Кристофоровна, чувствуя, как силы сами собой возвращаются. – Кому вздумал мораль читать? – Да! – пискнула Агата. – Ты мне смотри, говори, да не забывайся! – тетушка встала, ее качнуло. Пушкин ринулся на помощь, но его услуги отвергли. – Вот еще взял манеру: старших жизни учить! – Да-да! – куда уверенней поддержала Агата. – Напал на беззащитных беспомощных женщин. – Агата Кристофоровна держалась за спинку диванчика. – Кричишь, обвиняешь неизвестно в чем, претензии выставляешь. Ничего подобного Пушкин не посмел. Он вообще стоял молча. – Так вот заруби себе на носу, мой милый Пи: мы, московские дамы, не позволим, чтобы нами помыкали… Мы свое представление имеем… И понимаем не хуже вашей хваленой сыскной полиции… Кто убийца, а кто притворяется… А ребусы как семечки щелкаем… Тут силы окончательно оставили Агату Кристофоровну, и она повалилась на диванчик. Агате так хотелось добавить мудрые и гневные слова, но язык отказывался служить, а глаза сами собой сомкнулись. – Мой милый, завари нам кофе… – простонала тетушка с закрытыми глазами. Пушкин побежал будить доктора Алтухова, который имел практику на Тверском бульваре. 26 В лечебнице для душевнобольных Корсакова, что в Мещанской части, в женской палате находились две пациентки. Одна из них сидела, спустив босые ноги с кровати. Перед ней стоял табурет с листом бумаги. Она водила карандашом по фигуре из шестнадцати квадратов, под которой был круг, разделенный на тридцать семь сегментов. Соседка ее лежала, подтянув ноги и укрывшись одеялом с головой. Михаил Аркадьевич обещал доктору недолго, буквально задать несколько вопросов. Таких важных для следствия. Ему позволили войти в палату ровно на пять минут. На всякий случай он вежливо поклонился. Рузо не обратила внимания, поглощенная рисунками. Не зная, куда присесть, Эфенбах пристроился на уголке кровати.