С тобой? Никогда!

Я не открываю глаз. Я знаю эту мелодию движениями, звуками и каждой нотой, отдающейся в груди. Звучат барабаны, поет гитара, умело вплетаясь в звуки синтезатора, моя майка пропитывается жаркими капельками пота, которые только что были лишь волнующими мурашками. Мне хорошо, потому что я снова слышу песню сердца.

Несу и верю в этот крест —

Тебя судьба мне подарила.

Из тысяч сломанных мгновений

В твоих глазах любовь светила.





Леся выкладывается на полную. Звучат только музыка и ее голос. Она заводит зал, заставляя его откликаться. Она вводит присутствующих в состояние эйфории.

Болят в разлуке крыльев шрамы,

Перешагну обид границы.

Не высоко, но с тобой рядом,

Летаю я раненой птицей!





Я играю все быстрее и быстрее, ударяю по клавишам, вкладывая в каждый аккорд свою боль. Я – это моя музыка. Даша – моя мелодия. Мы – единое целое.

Крылья ласточки —

Хрупкие, сильные!

Небеса огромные,

Дороги пыльные.

Пусть болят раны старые,

Моя любовь – это птица,

Все равно прилечу к тебе —

И все возвратится!

Все возвратится!





Гитара взвывает последним аккордом. Он звучит как мольба. Вторит повисшей высокой ноте, спетой Лесей.

Тишина. Все замерли. Мои руки дрожат, капельки пота рисуют дорожки на коже, я слушаю, как Леся дышит в микрофон, высоко вздымая грудь, и… пространство разрывают барабаны! Я снова ударяю по клавишам, парни рвут струны, а над нашими головами вторит голос:

Любовь – это птица!

Любовь – это птица-а-а-а!





Самая сложная часть. Но я играю ее нервами, душой. Я проживал эту песню все эти годы. Она должна услышать ее!

И как только звучит последний аккорд, мои руки обессиленно падают вниз. Глядевшие до этого завороженно и внимательно зрители взрываются аплодисментами и криками.

– Спасибо, ребята! – Леся откидывает влажные волосы с лица. – Мы рады, что вам понравилась наша песня! Ее написал Яра для своей девушки. Похлопаем Яре! Да, спасибо! И кстати… Даша, если ты здесь, мы любим тебя! – Тяжело дыша, она поворачивает ко мне голову и улыбается. – Он любит! Но и мы тоже!

Я благодарно киваю и смахиваю пот с лица. Ужасно жарко. Я весь горю.






Даша


Это было невероятно! Та самая мелодия! Те самые звуки, которые всегда были прочно связаны в моей памяти с Ярославом!

А теперь он и его группа исполнили ее на сцене. Для меня! Я не знаю, что со мной происходило в этот момент, не помню. Помню лишь мощные волны дрожи, пробегающие по телу – такое цунами чувств.

Конечно, я следила за их выступлением из зала. Эта песня… Я помнила ее, помнила каждый звук. Ярик написал ее давно, еще в школе, а теперь она стала песней, такой трогательной, что мне становилось трудно дышать, осознавая, что все это обо мне. О нашей любви…

Меня словно пригвоздили к полу. Я слушала, меня трясло, и я ничего с собой не могла поделать. Ярик играл. Он делал это с закрытыми глазами, будто не хотел никого видеть. Он жил в музыке – в своей стихии. А когда Леся произнесла со сцены мое имя, я была на грани обморока. И Ярослав безошибочно, словно сердцем, сразу же отыскал меня в зале.

Он посмотрел на меня сквозь толпу, будто и не видел фанаток, тянущих к нему руки, будто не слышал их криков. Смотрел и улыбался. Устало и взбудораженно. Он явно переживал, понравится ли мне.

И тогда я прижала руки к сердцу: «Конечно, понравилось». И он кивнул, смеясь от счастья. Я так гордилась им!

Концерт продолжился, звучали песни, сопровождаемые криками разгоряченных фанаток, их здесь оказалось не так уж мало. Они выкрикивали имена участников группы и умоляли оставить автографы на их телах.

– А этих кто сюда пустил? – недовольно прошептал кто-то за моим плечом.

Я вздрогнула. Опять эта Лола подкралась не вовремя. Пришлось незаметно смахнуть выступившие слезы.

– Я думала, у вас фейсконтроль, – буркнула она, – а вы всякую шелупонь пускаете.

– Фан-клуб получил два десятка пригласительных, – объяснила я, – так захотели музыканты.

Ребят провожали со сцены визгом и криками. Я оглядела зал: гости хлопали. Кажется, все остались довольны. Даже золотые детки, не разбирающиеся в хорошей музыке, да и ни в чем, собственно говоря, кроме ценников на алкоголь, были в восторге.

– Ну что? Пошли за кулисы? – толкнула меня в бок Лола.

Я постаралась взглядом дать ей понять, что если она коснется меня еще раз, получит в глаз.

– Зайдешь, представишься подругой Тима, попросишь автограф, – наставляла я ее, увлекая к двери за сценой. – Это все, что я могу для тебя сделать.

– Ну ты это, познакомь нас! – тявкнула она в спину.

Я промолчала. И так много чести.

– Свои, – указала на нее охраннику.

Мы прошли в коридор, и первое, что мне бросилось в глаза, – слишком много посторонних. Среди сотрудников клуба были приятели Тима: Воробей, сын депутата Воробьева, Кензо (кажется, его звали Ваней, но привычка обильно душиться наложила отпечаток), Гриша (он долго и безрезультатно увивался за мной) и Мойша (которого в жизни звали Йосей – не спрашивайте, почему Тим прозвал его именно так).

Парни курили, что-то оживленно обсуждая. Кажется, все четверо были уже изрядно навеселе.

– Ребята, выход там, – я строго указала на дверь. – А здесь не курят.

– О, приве-е-ет! – словно не замечая меня, поприветствовали они Лолу, отчаянно вертевшую задом, чтобы ее заметили.

И только Гриша, приподняв одну бровь, бросил на меня томный взгляд:

– Дашка, выглядишь улетно!

– Спасибо, – сдержанно кивнула я. И, поравнявшись с ними, сказала: – Парни, вам не мешало бы проветриться.

Но без Тима рядом я не была для них авторитетом. Меня просто проигнорировали. «Надо сказать охране», – подумала, проходя дальше. Постучала в дверь гримерки.

– Подожди! – прикрикнула на меня Лола, поправляя устройство, поддерживавшее ее грудь под правильным углом.

Затем она одернула юбку, откинула назад волосы и к тому моменту, как дверь открылась, уже стояла в «непринужденной» позе, втянув живот и сжав ягодицы.

– О, Дашка! – втянула меня в комнату Леся. Сжала в объятиях, как старую знакомую, крепко стиснула и резко отпустила. – Ну как? Как? Круто мы зажгли?

– Нереально! – призналась я.

И тут же покраснела, потому что, когда мы вошли, Ярик стаскивал с себя майку, и вид смуглой, блестящей от пота кожи, покрывающей упругие мышцы, вызвал во мне неконтролируемый приступ восхищения его телом.

– Привет, – улыбнулся он, взъерошивая мокрые волосы.

«Ох, не делай так… У меня что-то замыкает в мозгу, и соображать становится труднее…» – промелькнуло в моей голове.

– Привет! – смутилась я.

– А песня-то бомба! – воскликнул Боря, падая на диванчик от усталости. – Вы слышали? Зал трещал по швам, так мы забабахали!