С тобой? Никогда!

– Не знаю. – Ярик вернулся к синтезатору. – Может, не стоит торопиться. Я еще поспрашиваю в музыкалке у ребят.

Но язык у Бори был как помело. Уже через неделю старшеклассники прознали о нашем подвале и стали приходить туда. Тимофей Левицкий оказался коротко стриженным высоким хамом в дорогущем спортивном костюме. Поначалу он приходил, чтобы послушать ребят, потом притащил гитару, затем друзей и подруг, а еще позже уже стал диктовать свои правила.

Видно было, что Ярику это совсем не нравится. Он продолжал приглядываться к новичкам. Да, ему лестно было получать восторженные отзывы о своей игре на синтезаторе. Но появление в каморке новых инструментов и серьезного усилителя, похоже, стало решающим фактором, и он решил смириться с присутствием этой компании.

Мне Левицкий сразу не понравился. Наглый, ехидный, высокомерный. Его мало интересовала музыка. Больше нравилось то обстоятельство, что у него теперь есть место, куда он мог приглашать других старшеклассников, чтобы те восхищенно глядели на то, как он бряцает по струнам, а потом запивали впечатления крепким пивом с сигаретами. На меня он косился недоверчиво или вовсе делал вид, что не замечал.

После репетиции Ярик обычно бережно накрывал чехлом свой синтезатор, забирал наши рюкзаки, и мы шли домой. А Тим со своей гоп-компанией оставался в подвале, чтобы дурачиться и тискать девчонок, пришедших восхититься его талантом.

– Как ты его терпишь? – удивлялась я, когда мы с Яриком шли по набережной домой.

Но Ярослав в обычной для себя манере отмахивался:

– Да он вроде нормальный. Дикий немного, но это воспитание. А играет, кажется, неплохо.

И всегда быстро переводил разговор на другую тему, чтобы не обсуждать свою «группу». Я чувствовала, что ему неприятно, но быстро забывала обо всем, едва мы оставались одни.

Мы могли болтать бесконечно. Вспоминать детство: размазанные по щекам ягоды, игры в песочнице или чтение «Дикой собаки Динго» под одеялом в свете фонаря. Эта подростковая книга считалась чтивом для взрослых, ведь она о первой любви. А нам, только ожидающим поступления в первый класс, едва научившимся читать по слогам, было жутко интересно, что же такое скрывают от нас взрослые, убирая ее от нас подальше.

Да, тогда мы смогли прочесть общими усилиями лишь пару первых страниц книги, а потом бросили. Важно было не это, а наличие большой общей тайны. Душный воздух под одним на двоих одеялом, свет фонарика во тьме, детские смешки, воспоминания о которых вызывали теперь лишь неловкость и какое-то странное тепло в животе. Но сейчас, когда книга уже была прочитана полностью и вовсе не казалась какой-то особенной или взрослой, эта память о времени, проведенном когда-то вместе, казалась нам настоящим подарком судьбы.

Мы гуляли вдвоем у пруда, кормили уток, обсуждали школьные дела, ходили друг к другу в гости на чай, пока родителей не было дома. И чувство чего-то прекрасного, творящегося между нами, делало эти мгновения поистине волшебными. «Дружба между нами? Не дружба? Что это тогда?» – сомнения постоянно сменяли друг друга, но одно оставалось незыблемым: минуты летели с невероятной скоростью. Нам всегда было о чем поговорить, и никогда не было скучно.

Неумолимо приближался май, а с ним и последний школьный звонок. На уроках физкультуры, которые я с трудом выносила, учитель больше не мучил нас кроссами и нормативами, а позволял играть в активные игры. В баскетбол и волейбол я не играла, потому что над моими медлительностью и неповоротливостью всегда ржали одноклассники.

А вот вышибалы были более сносны: минута позора, тебя вышибли, и ты свободен. Мальчишки почему-то вели себя сдержаннее, а вот девочки, они не могли упустить шанса, чтобы не проявить во всей красе свою жестокость. Они всегда метили сразу в меня. Кидали мяч в лицо или в живот, чтобы еще раз доказать, какая я большая и неуклюжая, чтобы было больнее во всех смыслах.

Больше всех, конечно, старалась рыжая Яна. Ее особенно раздражали мои эластичные черные штаны, облегающие жирные ляжки, и моя широкая футболка – та была для нее как тряпка для быка.

Она привлекала к себе внимание хлопками и свистом, типа «смотрите, сейчас я выбью эту жируху». И все ее подружки ободряюще улюлюкали. У меня сердце колотилось как бешеное, когда она замахивалась под всеобщие крики. Я, как олень в свете фар, застывала от страха. А она кричала: «Держи, Колбаса!» – и с садистской улыбкой швыряла тяжеленный мяч, который каждый раз, как ни старайся, ударял меня.

Так вышло и на последнем уроке физ-ры. Мяч угодил мне прямо в грудь и оставил грязный серый след. Класс взорвался хохотом. Я, отряхнувшись, молча ушла в раздевалку. Было больно дышать, но мне некому было жаловаться. Все все понимали и привычно молчали, даже учитель.

– Даш! – остановил меня Ярик на большой перемене.

Я только привела себя в порядок, но мои волосы все еще прилипали к потному лбу.

– Да? – постаралась я улыбнуться единственному лучику света в моем темном царстве оскорблений и унижений.

– А мы на последнем звонке выступаем, – радостно сообщил он и крепко стиснул мои руки. – Представляешь?

– Правда?

– Да! Нам дали пару минут, но это уже круто. Поможешь выбрать композицию?

– Конечно! – Внутри все сжалось от волнения.

– Тогда после уроков на нашем месте. – Он отпустил мои руки, улыбнулся и, поправив рюкзак на плече, пошел в класс.

В груди снова трепетали волшебные бабочки.

– Ты чего за ним таскаешься, Колбаса? – послышалось рядом.

Янка. Она тоже глядела Ярику вслед.

– Отвали, – буркнула я.

– Как собачонка за ним бегаешь.

– Мы дружим, – бросила я через плечо.

Но она не унималась:

– Дура! Думаешь, ты ему нравишься? Это же смешно!

Я еле сдержалась, чтобы не вернуться и не дать ей по башке.

– Дура! – злобно тявкнула она мне в спину. – Зачем ему такая, как ты? Сама подумай!

Я шла в класс. Мне было все равно. Она ничего не знает. Не понимает. Они все дураки. Они еще увидят.






8




Каждому классу поручили приготовить небольшой номер на последний звонок, чтобы чем-то заполнить положенное для торжественного мероприятия время. Пустая затея, но, слава богу, меня она не касалась.

– Это должно быть как-то связано с нашими достижениями. Спорт, учеба, дополнительные занятия, – говорила Вера Романовна, наш классный руководитель. – Может, кто-то из вас прочтет стихи? Или разыграем сценку?

Я откровенно скучала на задней парте. Сидела и разглядывала завитушки на обложке тетради.

– Яночка, может, поставишь танец? – спросила педагог. – Ты столько лет ходишь в танцевальную студию.

– Я с удовольствием! – вытянулась в струнку Логунова.

Как же она любила быть в центре внимания!

– Тогда собери команду. У вас десять дней для репетиций. Костюмы найдем на складе ТЮЗа или сошьем сами. Только что-то не слишком сложное, хорошо?

Яна закивала, а я подумала, что же она может такое придумать. Номер точно станет парадом тщеславия этой девицы, привыкшей блистать и любые начинания доводить до безупречности. Ее подружки радостно захлопали в ладоши – видимо, были в восторге от предстоящего выступления на мероприятии.

Я зевнула и отвернулась, чтобы не видеть их довольных лиц.

– Постарайся задействовать мальчишек, – попросила Вера Романовна, – или тех, кто вечно отлынивает.

Я вжала голову в плечи, но учительница покосилась не на меня, а на мигом побледневшую Тасю Фролову. Худенькой, мелкой отличнице тоже вечно доставалось от Янки и ее компании. Как правило, ни за что.

Девочка обычно старалась держаться подальше от обидчиков и не пыталась защищаться, что распаляло их еще сильнее. Если издевки Логуновой игнорировали, она только больше злилась, жертвы пытались огрызаться – она заводилась, как бешеная. Похоже, просто еще не нашелся кто-то, кто дал бы ей в репу, вот и все.

После урока я отправилась в туалет. Закрывшись в кабинке, услышала, как кто-то хихикает где-то рядом. Послышались торопливые шаги, громко лязгнула дверь. Я прислушалась: определенно что-то происходило. Кто-то стучал, царапался и тихонько всхлипывал.

Выйдя, я увидела Тасю. Она стояла, прислонившись плечом к двери. Толкала ее, но ничего не выходило. Судя по хохоту в коридоре, ее специально подпирали снаружи.

– Что случилось? – спросила я у нее шепотом.

– Они закрыли нас, – так же тихо ответила Тася.

Еще раз толкнула плечом в дверь и отошла. Бесполезно.

– Ну и пусть! – сказала я и сполоснула руки. – Сейчас прозвенит звонок, и им придется отойти.

За дверью шумели голоса. Зачинщицам травли было так смешно, что они едва не лопались от смеха. Будто то, что они делали, было таким веселым и оригинальным, что невозможно удержаться от хохота.

– Я ведь ничего им плохого не делала, – опустила голову Фролова.

Она задумчиво уставилась на белый кафель, словно действительно пыталась вспомнить, чем могла насолить Логуновой и ее компашке.

– Не ищи причину в себе. – Я оглядела ее стройное маленькое тельце и подумала, что, кроме слабости характера, пожалуй, ничто не могло быть причиной для нападок на эту кроху. – Если не будет повода, они его выдумают.

– Я так устала… – По ее щеке покатилась слезинка, за ней другая. – Позавчера они шли за мной по коридору и специально наступали на пятки. Заставили меня же и извиняться. Вчера накидали липких жвачек в капюшон, а сегодня это. Вот за что?

Шорохи за дверью усилились, смех тоже. Происходящее собирало все больше зрителей.

– Только не реви! – попросила я.

Огляделась. Взяла флакон с жидким мылом и подошла к двери. Наклонилась к замочной скважине – в отверстии что-то темнело. Так и есть, они смотрели на двух запертых в туалете школьниц-изгоев и ржали.

«Ну отлично. А как вам это?»

Я подставила к скважине дозатор флакона и с силой надавила. Вырвавшись, густая мыльная струя пулей влетела в дыру. Послышался вскрик. Затем копошение по ту сторону.

Воспользовавшись заминкой, я саданула дверь плечом изо всех сил. Обидчики бросились врассыпную, но не все: Янка присела у стены, закрыв ладонями глаза, и громко заныла. Возле нее, склонившись, уже охали ее прислужницы. Кажется, кому-то из них больно прилетело дверью, другие просто сочувствовали поверженной предводительнице.

Но что самое интересное: эти девочки смотрели на меня как на чудовище – с испугом, с отвращением. Словно это не они только что издевались над нами, а я – само исчадие ада, злодейка – посмела так жестоко поступить с ними.

И, конечно же, классная руководитель тоже была в ужасе от этого происшествия.

– Непостижимо! Бесчеловечно! – Она хваталась за голову, расхаживая туда-сюда по классу. – Они всего лишь пошутили, а ты…

– Да, – хныкала Логунова, потирая покрасневшие глаза, – мы всего на секундочку дверь придержали. Думали, там мальчишки, а она…

– Ты нарочно ударила девочек дверью и стреляла мылом в глаза Яне? – наклонилась над моей партой Вера Романовна.

Мои уши и щеки так сильно горели, что, казалось, из них сейчас повалит дым – со свистом, как из чайника. Я молчала. Не собиралась оправдываться.