Самый страшный след

— Хотим, товарищ комиссар, наведаться сегодня в село Челобитьево, — бодро проговорил Старцев.

— Цель? — нахмурился Урусов.

— На сегодня назначены похороны отца Иллариона.

— Разве? Положено ведь на третий день.

— Положено. Но мы упросили представителей Московской епархии отсрочить похороны. Епархия пошла навстречу и дала нам на все про все лишние сутки.

— Да-да, ты по это докладывал, — припомнил комиссар. — Просто не думал, что так быстро пролетят четыре дня. Понятно. И что вы хотите выяснить на кладбище?

— Пока у нас нет, товарищ комиссар, других зацепок. А раз так — нужно использовать любую возможность. Вдруг в толпе проявится тот плешивый тип? В общем, хотим постоять в сторонке, поглазеть. Да и отец Илларион, говорят, человеком был хорошим, сугубо положительным. Проводим его в последний путь по-человечески.

— К сожалению, у нас нет времени провожать в последний путь всех хороших людей. Их ведь на самом деле гораздо больше, чем плохих?

— Так точно.

— Ну а понаблюдать за поведением людей на похоронах — дело нужное. Что ж. — Урусов поднялся из-за стола. — Поезжайте. Потом доложите о результатах.

Дойдя до двери, он вдруг остановился.

— Кстати, майор, — посмотрел он на Василькова. — За супругой теперь смотрите в оба — одну в город не отпускайте. Если понадобится помощь в охране на время расследования — обращайтесь. Помогу.

Проводив начальство, Иван облегченно выдохнул. И сразу засобирался.

— Давайте, граждане, распределим обязанности. Кто поедет на похороны, кто будет работать здесь…

В Челобитьево отправились Старцев, Васильков и Егоров. Остальные под командой Бойко остались в столице, где принялись обзванивать и объезжать московские клиники. Им было поручено побеседовать с медперсоналом, а также просмотреть журналы обращений за медицинской помощью. Раз плешивый с базара оказался не простым сумасшедшим, а, возможно, одним из убийц отца Иллариона, то им следовало заняться всерьез.

Ставя подчиненным задачу, Старцев надеялся нащупать его след. По рассказам Валентины. рана правой ладони оказалась довольно глубокой, одной обработки и перевязки для полного выздоровления было явно недостаточно. «Стало быть, — решил Иван, — он обязательно обратится к врачу еще раз».





* * *


— Спасибо, Саня. Мысль наведаться в Челобитьево на похороны священника пришла тебе очень вовремя, — поблагодарил по дороге в село Старцев. И признался: — Я уже, честно говоря, все мозги сломал над этим ребусом. Такое состояние, будто стакан чистого спирту хватанул.

— Не стоит благодарности, — ответил Васильков. — А состояние знакомое. У самого почти такое же.

Егоров поддержал:

— Часиков шесть поспать бы не помешало. Для нормальной работы башки.

— Отдохнем, братцы, отдохнем, — выщелкнул из пачки папиросу Иван. — Вот покончим с этим дельцем, обещаю выбить у начальства каждому по отгулу…

Успели вовремя. Едва свернули на сельскую улицу, где находился дом отца Иллариона, сразу же заметили большое скопление народа.

— Ого! — невольно воскликнул водитель — пожилой старшина. — У нас под Тулой в сороковом так комиссара хоронили, героя Гражданской.

Остановились поодаль, чтобы не мешать процессии пройти по узкой улице. Муровцы вышли из машины, закурили. Не привлекая внимания, переместились поближе к деревянному дому, у крыльца которого на табуретках стоял гроб с отцом Илларионом.

Покойный выглядел сухощавым глубоким старцем. Лицо и ладони его при жизни были настолько смуглыми, что даже смерть не смогла окрасить их бледностью. Глаза его были закрыты, уста сомкнуты. Руки с вложенной иконой лежали крестообразно на груди.

Несколько женщин голосили рядом с гробом. Остальные прихожане стояли молча на незначительном удалении. Мужчины с суровыми лицами молчали, женщины то и дело промокали глаза платочками. Присутствовали на похоронах и представители Московской епархии.

— Глядите в оба, — предупредил товарищей Старцев.

Сыщики растворились в толпе и принялись осторожно рассматривать присутствующих. Васильков уже встречался со странным типом на московском базаре, а Старцев и Егоров были знакомы с его внешностью благодаря подробному словесному портрету, составленному тем же Васильковым.

По окончании панихиды гроб с усопшим подняли и вынесли со двора. Сформировавшаяся сама собой процессия направилась в старую церковь, где предстояла процедура отпевания. Шествие дало ясную картину того, сколько народу прибыло для прощания с отцом Илларионом.

— Человек пятьсот, не меньше, — негромко поделился впечатлением Егоров.

— Я поражен, — ответил Васильков. — В Челобитьеве вместе с детьми проживает сто сорок человек. Значит, остальные пришли из окрестных сел и приехали из Москвы.

— Выходит, так…






* * *


Гроб с покойным разместили посередине церкви, лицом к алтарю. По четырем сторонам разожгли лампады. Священнослужитель из Московской епархии прочитал над гробом каноны и Псалтырь. Затем начался обряд отпевания…

После заупокойной литии процессия, ожидавшая у главного входа, направилась на кладбище. Несущие гроб менялись через каждую сотню метров — благо от желающих подставить плечо отбоя не было.

— Никого похожего не заметил? — услышал Васильков шепот Старцева за спиной. Не оборачиваясь, ответил:

— Если бы заметил, дал бы знать.

— И у нас с Василием пусто…

До деревенского кладбища процессия добралась к двум часам дня. Гроб опять поставили на табуреты; знавшие отца Иллариона люди выстроились в очередь, чтобы проститься.

Вскоре над кладбищем полетела прощальная лития. Сильный и красивый голос молодого епископа из Москвы прямо-таки вынимал душу. Другой священник осыпал землей саван почившего, мужики установили сверху крышку, вбили несколько гвоздей и пропустили понизу длинные рушники.

Гроб медленно опустился в свежую могилу. Следом полетели капли елея и первые комья земли.





* * *


Сыщики стояли в отдалении от могилы и наблюдали, как постепенно пустеет кладбище. Лица их были угрюмы, во взглядах — пустота и усталость. Они провели среди провожавших более полутора часов и не заметили ни одного человека, хотя бы отдаленно напоминавшего плешивого типа с пораненной правой ладонью.

В полуголодном сорок пятом году поминки в день погребения по апостольской традиции устраивались редко. Когда хоронили одиноких — провожать их, кроме соседей, было некому. Ежели хоронили таких людей, как отец Илларион, то найти средства и продукты на большое количество провожавших возможности не было. Обошлись без поминальной трапезы и на этот раз.

— Пошли, чего тут делать? — проворчал Егоров и побрел меж могилок к дороге.

Васильков оглянулся по сторонам. Возле могилы священника оставались два человека: поправлявшая вокруг холмика цветы пожилая женщина и одноногий инвалид лет тридцати, опиравшийся на самодельный деревянный костыль. Ногу он явно потерял на фронте, потому как одет был в выцветшую гимнастерку и подпоясан солдатским брезентовым ремнем. Все остальные уже направились в деревню.

Старцев порывался покинуть кладбище вслед за Егоровым, однако в последний момент задержался.

— Подождите-ка, — негромко сказал он.

Перекрестившись, женщина направилась по кратчайшему пути в Челобитьево, одноногий солдат, сгорбившись и опираясь на костыль, остался у деревянного креста.

— Сдается, солдатик неплохо знал погибшего священника. — Иван достал из кармана пачку папирос и зажигалку. — Как думаете, братцы?

— Очень похоже, — согласился Егоров.

Поддержал и Васильков:

— Уж больно расстроен он его смертью. Согласно документам, родственников отец Илларион не имел. Значит, знакомец.

— Вот и я так же думаю. Пойду предложу закурить, может, вытяну чего…





* * *


— Сермягин моя фамилия. Рядовой Сермягин из пятой роты 39-го запасного стрелкового полка.

— А звать как?

— Иван Лукич.

— Тезка, значит. И по ранениям мы с тобой, выходит, почти что братья. Я тоже в сорок третьем узкую тропинку с противопехотной миной не поделил, — кивнул Иван на свою тросточку. — Майор Старцев Иван Харитонович. Из фронтовой разведки.

Быстро найдя общий язык, фронтовики пожали друг другу руки. Еще подходя к незнакомцу, Старцев с удивлением увидел текущие по его загорелому обветренному лицу слезы. Редкое явление для зрелых мужиков, прошедших войну.

— А мне и воевать-то довелось совсем малеха — с июня по сентябрь сорок первого. Начал в 100-й стрелковой дивизии под Минском, потом отступал с остатками батальона до Смоленщины, там влился в состав 39-го полка и оборонял Смоленск, покуда не зацепило.

— Это что ж, так серьезно зацепило? — кивнул Старцев на пустую подвернутую штанину галифе. — Кость, что ли, раздробило?

Солдат глубоко затянулся и в сердцах выдохнул:

— Да кабы так! Ежели бы я знал, что эта сука меня без ноги оставит! Чиркнуло-то по самому мясу. Я и боли-то толком не почуял и после еще семь верст пешком отмахал…