Сажайте, и вырастет

Прошло три года с тех пор, как они меня отпустили. И вот – все смешалось в моем доме. И в голове. И вообще в жизни.

– Ты алкоголик и наркоман, – сказала мне жена сегодня вечером. – Ты – конченый человек! Ты деградировал! Ты стал хуже, чем был!

Слушая упреки возмущенной подруги, я дипломатично безмолвствую.

– Ты спился, – громко констатировала женщина, – полностью! Ты на краю! Ты играешь с огнем!..

Да, она попала в точку. Это совершенно ясно. Ее счастье, что она не знает всего. Не догадывается, насколько далеко зашло мое увлечение. Суточная доза – бутылка коньяка или водки. Пятьсот граммов. Три граненых стакана. Каждый вечер. А в течение дня – несколько обязательных папиросок с марихуаной.

Скрытный и хитрый, я не афиширую перед супругой свое оригинальное хобби. Тщательно прячу бутылки – как пустые, так и полные. Пакетики с травкой, мундштуки, чилимы и прочие приспособления для курения наркотика храню в тайниках. Проветриваю комнаты и чищу зубы. Но женщина тонко чувствует запахи, она внимательна к мелочам, она замечает все странности в моем поведении. Фиксирует излишнюю задумчивость, рассеянность, беспричинные приступы веселья или печали; она знает всё. Я четко вижу, что она еще любит меня, но уже не уважает. Мое пристрастие к ядам сильно разочаровывает ее.

– Потише, – прошу я. – Пожалуйста, говори тихо. Соседи услышат.

– А мне плевать! – у нее звонкий, довольно грубый голос. – Пусть слушают! Пусть все знают, на какой позор ты меня обрекаешь!

Далее последовала эмоциональная, невыносимо мелодраматическая тирада про то, как я изуродовал и разрушил жизнь, красоту и молодость. Всем известно, как страшно бьют по нервам подобные дамские монологи. В тот момент, когда Ирма, с лицом, побагровевшим от бессилия достучаться до моего здравого смысла (а его попросту нет), оскорблено уходит с кухни (все семейные скандалы почему-то достигают своего пика именно на кухне), я наливаю себе еще.

Выпив, сижу несколько минут. Отдыхаю. Сейчас бы планчика курнуть, говорю я себе и немедленно осуществляю задуманное. Стаканище бухла и джойнт – вот что помогает мне прожить каждый мой день.

Покурив и успокоившись, я оделся, взял деньги, ключи от машины и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

За что мне даны такие страдания? Почему меня подвергает остракизму моя собственная жена? Я отсидел в тюрьме. Я вернулся. Я пытаюсь наладить новую жизнь. Но пока сижу в полной и окончательной нищете. Без работы, без денег, без здоровья, без перспектив. Обременен семьей и долгами. В такой ситуации, на самом краю, балансируя на грани полного срыва, разве не имею я права напиться до беспамятства? Впасть в кому? Выключить, к чертовой матери, каналы связи с внешним миром?

Много лет – всю свою молодость – я жил с ощущением, что не просто живу, а прыгаю по жизни через три ступеньки. В двадцать два – я был нищий студент, в двадцать четыре – бизнесмен с сигарой, в двадцать семь – банкир и финансист. Теперь, в тридцать два, я опять неимущий засранец. Что мне делать? Что мне делать?

Остается одно: затуманить мозги, чтобы горечь поражения не отравила разум.

Я НИЩИЙ ЗАСРАНЕЦ!

Я НИЩИЙ ЗАСРАНЕЦ!

Возможно, спускаясь на лифте с шестнадцатого этажа, я выкрикнул эти слова вслух. Не исключено также, что я громко озвучил свои мысли отнюдь не в лифте, а уже на улице, у подъезда, на пути к автомобилю. Во всяком случае, группа молодежи, мирно расслабляющаяся подле входа в дом, при моем появлении затихла. Или это мне только показалось. Настоящие торчки все очень подозрительны – они легко впадают в состояние гипертрофированной тревоги, известной как «измена».

Так или иначе, я все-таки добрался до машины, влез в салон и уже внутри полноценно завис.

Магнитофона и радио в моем автомобиле нет. Я себя не уважаю и не разрешаю себе тратить деньги на ерунду. Зачем мне музыка? Она будет успокаивать меня и лечить. Успокоенный, я решу, что в моей жизни – полный порядок. А ведь это не так.

Сейчас – сидя в машине, во дворе многоквартирного дома, приятным вечером в середине весны – я пообещал себе, что завтра же куплю магнитолу. И стану, как в лучшие времена, кататься по городу под грохот гитар и барабанов.

Но тут же крепко загрустил. Лучшие времена давно прошли. Когда торчишь на дряни, легко перепутать лучшие времена и худшие.

Я выкурил сигарету, посидел еще, завел мотор и проехал двести метров до ближайшего магазинчика – там купил бутылку пива и покатил обратно.

Все-таки семейные скандалы нельзя практиковать слишком часто. Они убивают.

Пиво я открыл и выпил на пути домой. Неторопливое путешествие по кривым, но гладко асфальтированным проездам мимо нескольких огромных домов (не менее тысячи человек живет в каждом) доставляет мне удовольствие. Музыку, да, хорошо было бы послушать. Но я презираю себя и не стану баловать ею свои нервы. А ведь когда-то я не мыслил жизни без рок-н-ролла.

Вдруг вспомнилось, что за несколько дней до того, как меня арестовали, я сменил все компакт-диски в своем автомобиле. Выбросил Джаггера, «Агату Кристи»; поставил блюзы и баллады. С утра до вечера в машине гудели готические баритоны Леонарда Коэна и Ника Кейва или любимая мною, сотни раз прослушанная, грустнейшая песенка «Зи-зи-топ», повествующая, как я понял, о парне, умоляющем свою девушку вернуть голубые джинсы. Гив ми бэк, хрипло стонал бородатый греховодник, май блю джинс, бэби. Стало быть, штаны у ребят – одни на двоих. Подружка взяла поносить – да так и ходит… Вот такой сопливый саунд вдруг понадобился мне взамен бешеных барабанов и гитарных запилов. Подсознание, очевидно, уже понимало, какое будущее меня ожидает, готовило психику к стрессам. Перестраивалось. Требовало для себя медленных минорных гармоний. Иными словами, я предчувствовал свой крах.

…Когда я допил и вернулся в квартиру, жена уже спала. Что мне и требовалось. Понятно, что сегодня в супружеской постели места нет. Придется пристроиться на диване, в дальней комнате.

Ночью мне приснился я сам – мрачный, сосредоточенно бегущий вдоль стенки в прогулочном дворике Лефортовского следственного изолятора.





2


В половине восьмого утра я встал. Разбудил сына. Мы сели завтракать.

– Пап, – спросил семилетний отпрыск, – а ты наркоман?

– Нет, конечно, – ответил я. – С чего ты решил?

– А я вчера вечером слышал, как мама тебя ругала…

– Она преувеличила.

– А наркоманы – это вообще кто такие?

– Это люди, которые… – я задумался. Вопрос совсем не простой. – В общем, они не хотят жить в реальном мире.


– А в каком же мире они живут?

– В своем. Придуманном.

– Здорово жить в придуманном мире! – мечтательно сказал сын. – Придумал, как тебе надо, и живешь-поживаешь! Хорошо!

– Нет, плохо, – ответил я. – Тебе бы понравилось, если я стану жить в своем мире, мама – отдельно, в своем, а ты – в третьем, тоже своем? Получится, что каждый из нас – сам по себе.

– Тогда, – предложил ребенок, жуя печенье, – надо придумать один мир для всех троих, для тебя, меня и мамы, и жить всем вместе в нашем мире! Давай придумаем, пап!

– Обязательно придумаем, – кивнул я. – Тебе пора в школу. Собирайся.

Проводив ребенка, я снова прилег подремать. Мне не надо спешить на работу. Ее нет. Я живу в долг. Год назад я занял крупную сумму у старого приятеля. Моя семья не голодает. В шкафах есть одежда. В холодильнике – еда. Только в голове пусто.

Проспав до десяти утра, я встал. К этому времени жена уже умчалась зарабатывать деньги. Я предоставлен сам себе. У меня есть тишина, одиночество и трехкомнатная квартира. У меня есть всё, что нужно.

Зайдя в уборную по малой надобности, я в очередной раз пережил неприятный момент. Марихуана токсична, в ней много всяческой грязи – большой яд притягивает более мелкие и редкие, и моча у всякого торчка омерзительно пахнет, она маслянистая, густая, грязно-желтого цвета. Слегка опечаленный этим обстоятельством, я некоторое время побродил из комнаты в комнату, в одних трусах, почесывая голый живот.

Квартира просторна, наполнена солнцем. Три комнаты, широкий коридор, огромная кухня. Горячая вода, паровое отопление, мусоропровод. Шестнадцатый этаж. За окнами небо и ветер. Комнаты словно парят, и с высоты я наблюдаю едва не весь город – шевелящийся муравейник, напряженный, мучимый страстями, суетливый, спешащий, нервный. Стада машин бегут по переплетающимся дорогам – утром трудно и угрюмо, а ближе к ночи, в предвкушении удовольствий, отдыхов, развлечений, – бешено и весело.

С ранней молодости я мечтал именно о таком жилище – светлом, высоко расположенном, насквозь пронизанном токами воздуха. Здесь хорошо заниматься творчеством, каким-нибудь благородным интеллектуальным трудом, воспитывать детей, мало спать, презирать мещан и болванов, а по вечерам за свежим чаем расслабленно болтать с любимым человеком о пустяках; позитивно мыслить и радоваться тому, что ты не стар, не нищ и не глуп.

Настроенный возвышенно-философски, я оделся. Вытащил из тайника тощенькую пачку денег, вытянул купюрку и отправился по излюбленному маршруту: книжный магазин, журнальная лавка, видеопрокат. Интеллектуальный шопинг. Поиски пищи мозга. Он постоянно требует для себя нового, мой мозг, – не знаю почему. До цели, по прямой, – метров триста. Можно и пешком дойти. Но настоящие торчки ленивы. Я сажусь в машину и еду, как белый человек. Заодно можно и курнуть…

Район, где я живу, особенный. Он официально признан в столице лучшим по уровню инфраструктуры. Создан по всем правилам современной градостроительной науки. Жизнь граждан продумана до мелочей. Магазины, кинотеатры, рестораны, клубы теснятся вплотную; все новенькое, шикарное, яркое.

Мир, впустивший меня в себя, десять лет назад я видел только на иллюстрациях из западных журналов. Сверкающие витрины. Разноцветные рекламные щиты. Ровные, как стекло, дороги. Изумрудная, грамотно подрезанная травка газонов. Ярко освещенные, чистые улицы. Мой дом окружают колоссальные, как стадионы, многоэтажные торговые центры с автостоянками на крышах, с кафе и спортивными залами. Заезжай на пятый этаж, потрать калории на четвертом, спустись ниже, восстанови силы в суши-баре и развей тоску в многозальном киноцентре. Когда моя машина чисто вымыта, а физиономия чисто выбрита, я вполне вписываюсь в картинку – в буржуазную аккуратность, продуманную налаженность.

Город Солнца, утопия, устремленный в небо мегаполис будущего, – теперь держит меня за своего полноправного жителя. Только всё напрасно. Я ощущаю себя безбилетником. Я пролез в страну счастья – случайно, халявно. Не я построил двадцатиэтажные дома, не я вставил в проемы зеркальные стекла. Не я заплатил за всё это.

Чтобы оказаться здесь, надо было всего лишь жениться на местной девушке. На москвичке. Дальше всё произошло без моего участия. Однажды семья местной девушки затеяла размен. Двухкомнатная квартира с видом на Кремль волшебным образом превратилась в две трехкомнатные – но на окраине. Так я, не ударив палец о палец, обрел, подумать только, статус настоящего жителя столицы.

Москвич! Боже, да это почти анекдот.

Комфортные квадратные метры заработаны не мною, а моей тещей. Это она, а не я долгими десятилетиями трудилась на заводах и фабриках, чтобы получить жилье. В Совдепии с этим было строго. Честно производил прибавочную стоимость – получи по заслугам. Вот тебе, товарищ, квартира в центре. Живи, пользуйся, благодари партию и правительство…

В общем, всё, что мог сделать лично я – бывший банкир, бывший нувориш, бывший трудоголик, – это отказаться от тещиного подарка. Я не стал оформлять прописку в квартире, где поселились мои жена и сын.

Не я построил этот дом. Не я заработал. Я – хитрожопый фраер, пробравшийся через дырку в заборе.





3


В книжном магазине – благолепие. Изобилие предложения при скудности спроса. Две-три прыщавые девушки с обильными гуманитарными ягодицами уныло перебирают томики то ли Пруста, то ли Кортасара. Бледные подростки алчут забойных приключений от романов Желязны и Головачева. Пара балбесов шелестит покет-буками серии «Обожженные зоной». На них я смотрю внимательно. Скоро они прочтут и меня. Только когда?

Переместившись в секцию иностранной литературы, я вылавливаю Буковского и Берроуза. Удача! Вне столицы этих парней найти – как говорят торчки, без мазы. Зажав под мышкой скромно изданных гениев, углубляюсь в отдел современной отечественной прозы. Он же – дамский отдел. Здесь ощущаю себя случайно зашедшим в женскую уборную: вот-вот мелькнут фрагменты розового тела, раздастся визг и восклицание: «Мужчина, как не стыдно!» Тут пахнет кремами, духами и прочими лосьонами. Не от книг – от покупательниц. Впрочем, от книг тоже. Полки туго забиты опусами скорострельных прозаичек. Сплошь детективы. Разочарованный, я ретируюсь. Бросив книги на заднее сиденье, еду дальше, с Берроузом и Буком в качестве пассажиров. Не самая скучная компания.

У Берроуза в его «Джанки» я отыскал только одно явно сомнительное место: американец утверждает, что нельзя сочетать курение травы и вождение автомобиля. Действительно, начинающие торчки избегают садиться за руль. Мне показалось, что Берроуз хоть и дока по жестким ядам, но травы не понял. Для продвинутого торчка курнуть и поехать – одно из удовольствий. Я десятки раз курил прямо за рулем. Я научился сворачивать самокрутки, не отрывая рук от рулевого колеса. Ездил и покуривал. Тут важно не терять самоконтроль. На дороге вокруг себя я вижу множество медлительных, излишне осторожных людей, и я еду, как один из них. Не спеша.

Со вторым спутником у меня сложные отношения. Родись я на десять лет позже – возможно, смотрел бы на мир глазами Буковского. Стал бы злым гением, презирающим сытых потребителей. Вонзающим в их сало лезвия остроумия. Плюющим и блюющим изгоем.

Но все не так. Моя родина заплевана и заблевана задолго до меня. Людьми, ничего не смыслящими в Буковском. Люблю свою родину, заплеванную и заблеванную. И ненавижу ее заплеванность и заблеванность. А когда оказываюсь в чистом, ярко освещенном месте – наслаждаюсь. Не чистотой и красотой – я в этом мало понимаю, – нет, всего лишь отсутствием заплеванности и заблеванности. Бог с ними, с новыми русскими буржуа. Пусть копят подкожные жиры – лишь бы пореже плевали и блевали. Этого достаточно. Я-то знаю: мещанин, пивной живот, покупатель домашних кинотеатров, и его оппонент – нищий прозаик, голодный писателишка с горящим зраком – нужны друг другу. Они братья. Если угодно, братаны. Из массы тех – появляются эти. Кому хорошо? И одним, и другим. Здесь и родится нагая истина, услада Бога, Его и моя цель.

А вот и вторая точка – лавочка с видеокассетами. Тут я веду себя спокойнее. Я давно уже пересмотрел все лучшие фильмы. Отечественные, и французские, и американские. И отметил с интересом, что голливудский мейнстрим тяготеет к психоделике, что в моде вновь извращения, истеричные метания, шиза и вообще всяческая нездоровость. Современная кинематография живописует приключения уродов. Неустойчивые и слабодушные персонажи маются в поисках чего-то новенького. Сладострастно изображены приходы, трипы, бред распадающегося сознания. Таким образом, я нахожу для себя повод не беспокоиться о том, что пожираю слишком много отравы. Ведь я такой не один. Все жрут! Музыканты и бизнесмены, юристы и бандиты, писатели и их персонажи травятся нон-стоп – курят, нюхают, пьют, колются, не мыслят жизни без этого. Вокруг отравы вращаются сюжеты. Пакетик с порошком, шприц с раствором, самокрутка с травой обязательны в любом фильме. Что же, прикидываю я, стало быть, это в порядке вещей, и я не делаю ошибки. Приобретается новый, интереснейший и оригинальный духовный опыт. А вдруг под кайфом мне помстятся парадоксальные истины, которые мне, и только мне, суждено озвучить и вывернуть наизнанку всю Вселенную?

Но нет: мое эго перестало притягивать к себе идеи, моя фантазия не родит креатива.

Мысля в таком ключе, я пересекаю по диагонали красоту и чистоту своего района и возвращаюсь домой, с легким сердцем и кошельком. Да, пища духовная, оказывается, гораздо дороже физической. Творческие интеллектуалы не желают продавать свою продукцию по дешевке. Они ломят цены. Шесть долларов – новая книга модного писателя. Десять – диск со свежим фильмом. Пять – глянцевый журнал. Двадцатки как не бывало.

Но я не расстроен. Меня устраивает такая ценовая политика. Пусть общество платит! Пусть привыкает. Чем больше долларов заплатит ленивый бюргер за книжечку, тем больше ржавых копеек достанется писателю. Пусть платят, мать их. И я буду платить, вместе со всеми. Ничего. Я-то понимаю, за что отдаю если не последние, то предпоследние деньги.

Я буду покупать книги в любом случае. Сколько бы они ни стоили.





4