Сажайте, и вырастет
Часть 49 из 75 Информация о книге
– Товарищ капитан! У меня конфликт! – Ага! – обрадовался капитан, косясь на мои грязные колени. – А мне по рации сообщают, что на мосту – драка! Требуют пресечь… Это, значит, был ты? – Так точно! – заявил я и развел руками. – Полное безобразие! Верите ли, какой-то негодяй оскорбил меня, пытался побить, руками размахивал, а вдобавок – скрылся! Вон его машина, белый «Москвич», видите! Бежит с места происшествия! Кошмар! В центре столицы моей родины меня унижают и провоцируют на драку! Неслыханно! Хулиганье совсем распоясалось! Сталина на них нет! Я этого так не оставлю! – Успокойтесь, – предложил инспектор. – Разберемся! – Таких в тюрьму сажать надо! – выкрикнул я, протягивая милиционеру сигареты (тот вежливо отказался). – Это форменный беспредел! – Бывает, – урезонил меня страж закона. – Следуйте по своим делам. – Какие тут дела, когда с самого утра хамы нервы портят? – Мы примем меры, – заверил инспектор, явно теряя ко мне интерес. – Здесь везде установлены камеры слежения. Госномер преступника зафиксирован на видеопленку. Не переживайте. Всего доброго. Как бы восстановленный в гражданском самоощущении, я вернулся в автомобиль и поспешил прочь, понимая, что все сделал вовремя и так, как надо. Я переиграл своего неприятеля и как европеец – своевременно сообщив властям о факте преступления, и как азиат – сделав все дальновидно и гибко. Теперь, если враг попытается подать жалобу в органы внутренних дел, очень быстро выяснится, что я – доложил раньше! Отрапортовал первым! Это победа. Я оказался умнее и опытнее наивного мужика с глупой надписью на груди. Довольный быстрым решением большой проблемы, я включил было вторую передачу, но через секунду нажал на тормоз. Справа дорожные рабочие ковыряли ломами асфальт. Тяжело катящийся впереди автобус резко перестроился, объезжая. Из-под черной горячей резины его заднего колеса вылетел бешено вращающийся камень. Словно пущенный из пращи, маленький кусочек щебня оглушительно щелкнул по лобовому стеклу; снизу вверх мгновенно протянулась трещина. Я вздрогнул. Еще раз притормозил. Второй камень, третий, четвертый – полетели следом, загремели по железу, запрыгали. В самом центре большого города, безрадостным утром безрадостного дня, побиваемый камнями, я ощутил невыносимый, суеверный ужас – как будто проявились из шевелящейся вечной тьмы образы казней нечеловеческих. Всё бросить. Забыть прошлое, сладкую жизнь, миллионы. Успокоиться. Начать с нуля. Оттуда, откуда начинал. С пустого места. Долги – отработать. Отринуть водку, наркотики. Тридцать два года – пусть, нормально. Есть семья, есть дом, есть голова… Пришлось остановиться. Перевести дух. Но сзади нетерпеливо посигналили. Давай, парень, продолжай движение! Некогда, некогда рефлексировать! Ты еще успеешь поразмышлять о брошенных камнях. А пока – вперед. Часть четвертая Глава 28 1 Они опять куда-то повезли меня. На очередном резком городском повороте комфортабельный «шпионский» автозэк тряхануло. Апельсины вывалились из пакета и покатились по стальному полу, распространяя окрест запах новогоднего праздника. Бережно подобрав мягкие оранжевые ядра, я распихал их по карманам. Фрукты – пригодятся. Я маялся неизвестностью и досадовал на пенитенциарную систему. Почему мне не сообщили цель поездки? Это унизительно. Между прочим, я даже не осужденный, а всего лишь – подследственный. То есть официально – невиновный человек. Мою вину установит суд. А со мной – невиновным! – обращаются как с животным. Зачем не объявят хотя бы в одной краткой фразе о конечном пункте путешествия? «Угомонись! – вдруг резко одернул меня Андрюха, на этот раз совершенно трезвый и печальный. – Ты не мог не знать, на что идешь. Ты не маленький мальчик. Ты мог бы сам догадаться, что на твоем лбу есть надпись. Молодых людей с такой надписью судьба часто заносит в тюрьмы, а по временам даже и на кладбища. Эту надпись читает всякий взрослый неглупый человек, а уж профессиональный слуга закона, будь то сыщик или вертухай, различает ее ясно и четко. Знаешь, что написано на твоем лбу?» Знаю. Я и без тебя уже все понял. Отдельные буквы, само собой, не видны. И самые слова сливаются. Однако смысл такой: Я– БЕЗНАКАЗАННЫЙ Возможно, там читается: «самый ловкий», или «чемпион всего на свете», или «самый крутой», или даже «самый хитрый». «Согласись, что молодому человеку с такой надписью на лбу просто полезно сесть за решетку! – сказал Андрюха, выковыривая из зубов фуа-гра. – Там такого самоуверенного парня, не спрашивая, будут тасовать с допроса на допрос, из камеры в камеру, из тюрьмы в тюрьму, пока он не поймет свою ошибку. Потом – упрячут в лагерь и посоветуют сосредоточиться на изготовлении чугунных крышек для колодцев теплосети. Готовься, брат!» 2 Дверь машины с тупым скрипом отошла в сторону. Я спрыгнул на бурый асфальт, усеянный темными пятнами плевков. Справа и слева, совсем близко от меня, уходили высоко вверх облупившиеся серые стены. Я втянул ноздрями воздух и уловил в нем влагу. Где-то неподалеку находилась большая река или другой водоем. Внезапно прямо над моей головой кто-то страшно заорал, свирепо надсаживаясь, молодым звонким голосом: – Один!!! Один!!! Девять!!! Я повернулся вправо и влево, но никого не обнаружил. Только стены, только проемы в этих стенах, закрытые системой частых параллельных металлических полос. – Один!! Один!! Девять!!! – Говори!!! – донеслось издалека. – Браток!!! Поинтересуйся!!! У Митюхи!!! Седого!!! – тут невидимый крикун хрипло закашлялся от усердия и натуги. – У Ми-тю-хи!!! Се-до-го!!! Груз!!! Дома?!! Через несколько секунд прибыл глухой ответ: – Дома-дома, браток!!! Дома-дома!!! Как понял?!! – Понял-понял!!! Пойдем пока!!! Меня грубо толкнули в спину. – Заслушался? Некто в грязном хаки, кривоногий, черноволосый и рябой, ростом не более метра шестидесяти показал мне резиновую палку и осклабился, обнажая мелкие коричневые зубы. – Проходи, – велел он, кивнув на дверь в серой стене. Внезапно из-под моего языка ушла вся слюна. Разлепив губы, я прохрипел: – Слышь, старший! Где я? Что это за место? – Нормальное место! – Кадавр осклабился вторично. – Лучшее на свете! Вперед шагай! – Где я? Куда я попал? – настаивал я, подхватывая свои мешки. – «Матросская Тишина»! Между прочим, это прозвучало гордо, со щегольским апломбом, как будто речь шла о гольф-клубе. Я вошел. В нос ударили крепкие запахи мочи и казармы. В тусклом электрическом свете я обозрел ободранные стены и желтый кафель пола. Кадавр интенсивно топал сзади. После обязательной процедуры с выяснением моей фамилии, имени, отчества и года рождения, а также статей обвинения я очутился в отделении для шмона, где мною занялся второй кадавр – одетый более чисто. Облокотившись на обитый жестью стол, он вяло поковырялся в моем бауле. – Из «Лефортово»? Я кивнул. – Давно сидишь? – Восемь месяцев. – Не срок, – констатировал кадавр № 2. – Хрен с тобой. Пошли. Живей, живей! Что характерно: мой задний проход не был изучен. Это не страшный Лефортовский замок, сразу уяснил я. Тут нравы явно попроще. Тут не смотрят в задний проход. Оказавшись в анфиладе помещений, закрашенных жидким свечением пыльных ламп, с ноздреватыми, в цементной «шубе», стенами, я понял, что дом, где я очутился, сам по себе есть задний проход, анус цивилизации. И запахи соответствуют, и шумы. Вся природа темно-зеленых коридоров и комнат, грязных, сырых, полутемных, заблеванных, засыпанных хлоркой, гудящих матерными окриками и топотом сапожищ, кричала о том, что именно здесь гражданское общество испражняет себя, исторгает прочь человеческие отходы. Ныне, стало быть, оно испражнялось мною. Деловито и не без юмора. Проталкивая меня все дальше и дальше по своим кишкам. Дойдя до конца первой из них, я вслед за конвоиром повернул налево и поднялся вверх по лестнице – широкой, словно в Университете имени Ломоносова, – на второй этаж. Здесь оказалась вторая кишка, длинный коридор; вдоль потолка тянулись металлические короба вытяжной вентиляции; в стенах – массивные стальные двери, некогда крашенные черным, но от времени и паров дыхания многих тысяч людей краска давно облезла и сам металл местами тронулся ржавчиной. «Амбразуры» в дверях – все открыты настежь, и в каждой маячило бледное, любопытствующее молодое лицо, провожающее меня внимательными глазами. Остановившись, конвоир извлек связку массивных ключей, выбрал среди нескольких нужный, вставил в замок и дважды с усилием крутанул. Потянул дверь на себя. – Заходи, – пригласил он и зачем-то подмигнул мне шальным черным глазом. Сжав свои мешки, я сделал два шага, оказался внутри и немедленно уперся в плотно прижатые друг к другу человеческие тела. Так бывает, когда пытаешься проникнуть в пассажирский автобус в час пик ранним утром. Только в автобусе люди имеют на себе одежду, не курят, и среди них находятся женщины. Здесь же одежда и женщины напрочь отсутствовали. – Куда?!! – возмущенно зашумели вокруг меня несколько хриплых голосов, тут же подхваченные эхом других, более отдаленных и более многочисленных голосов. – Куда, старшой??? И так впритык!!! Куда еще?!! В ответ надзиратель испустил громкую матерную тираду. – Сколько вас? – выкрикнул он. – Сто тридцать пять уже! – И чего? – хохотнув, возразил вертухай. – Вон в сто девятнадцатой – сто пятьдесят, и ничего, никто не хрюкает! Отставить базар! Дверь за моей спиной захлопнулась. 3