Счет

– Это французская мыльная опера. Я смотрю ее, чтобы научиться языку.

Дин усмехается.

– Ты в курсе, что в колледже есть кафедра французского? Не проще было бы ходить на их занятия?

– Ага, и там тебя научат лишь спрягать глаголы, спрашивать дорогу и где находится туалет. Я за погружение в язык. Если буду часто слушать, как люди говорят по-французски, выучу его гораздо быстрее.

Дин поднимает бровь.

– И как успехи?

– Пока не очень…

Он снова усмехается.

– Но я только на первом сезоне! Посмотрю парочку – и буду говорить свободно.

Дин смотрит на экран, потом на меня. Должно быть, сомневается, не совершил ли ужасную ошибку, оставшись. Но, к моему удивлению, он говорит:

– Ладно, расскажи мне, что к чему. О чем этот сериал?

– Ты сейчас серьезно?

– Серьезнее не бывает.

– Правда? – Я широко улыбаюсь ему, потому что впервые в жизни кто-то добровольно вызвался смотреть со мной «Соланж». Мои подруги вечно отказываются, хотя стоит отдать должное Ханне, потому что она мужественно высидела всю первую серию. Правда, потом сказала, что пусть лучше ее глаза выклюют вороны, чем она посмотрит следующую. И я не виню ее. Это не самый лучший сериал, я-то знаю. Но, начав смотреть его как пособие по изучению языка, я подсела на него. Сейчас он для меня как наркотик.

– Итак, это Соланж. – Я нажимаю кнопку воспроизведения, и на экране появляется рыжеволосая красотка с огромным бюстом и осиной талией.

– Ага, наша титулованная героиня, – говорит Дин.

– Ты сказал это слово, только потому, что оно как «титьки».

– Конечно. Титьки – это прекрасно.

Я вздыхаю.

– Ладно, проехали. Соланж встречается с Себастианом…

– Себастианом? Это мое второе имя. – Он умолкает, а потом исправляет сам себя: – Вернее, одно из них.

Я поднимаю брови.

– И сколько их у тебя?

– Два. Мое полное имя – Дин Себастиан Кендрик Хейворд Ди Лаурентис.

Я в изумлении качаю головой.

– Что не так с твоими родителями? Зачем им было давать тебе так много имен? Они хотели, чтобы тебя дразнили в школе?

Мои слова вызывают у него лишь усмешку.

– Поверь мне, это ничто по сравнению с тем, как звали некоторых парней, с которыми я учился. У одного – мы вместе играли в лакросс – было целых шесть имен.

– Значит, это такая фишка богатеев? Втиснуть в свидетельство о рождении как можно больше ненужных слогов?

– Нет, обычно это делается, чтобы засвидетельствовать почтение бабушкам и дедушкам или каким-нибудь другим богатым родственникам. – Он пожимает плечами. – Себастианом зовут моего деда по папиной линии, а Кендрик – дедушка по маминой.

Да, наверное, в этом есть смысл. Но, боже мой, его полное имя сразу и не выговоришь!

Краем глаза я замечаю движение на экране и указываю на него Дину.

– Видишь того парня, что притаился в углу? Тот, что с усами? Это Антуан. Он преследует Соланж.

Дин издает притворный возглас изумления.

– О, сюжет начинает закручиваться!

Я показываю ему средний палец.

– Но в последней серии мы узнали, что он следит за ней не потому, что хочет покувыркаться.


– Покувыркаться?

– Ну, трахнуть ее.

– А, ну да. – Губы Дина дергаются, как будто он старается не засмеяться. – И почему же он гоняется за ней?

– Потому что ему заплатила его мать. – Я понижаю голос на этой фразе и тут же чувствую себя полной идиоткой – как, блин, Соланж сможет меня услышать? – О, и это еще не все! В последней серии был еще один лихой поворот. Девушка, которая работает вместе с Соланж в модельном агентстве… о, а вот и она. – Нам показывают, как в ресторан входит сногсшибательная блондинка и походкой от бедра дефилирует к столику Соланж. – Это ее мать, – сообщаю я Дину. – Мать Соланж притворяется ее коллегой!

Он хмурится.

– Как так? Они же одного возраста.

– Нет, – самодовольно заявляю я. – И здесь в игру вступает косметическая компания.

Дин сидит с совершенно потерянным видом.

– Какая косметическая компания?

– Beauté éternelle. Я проверила по словарю это название, и оно означает «вечная красота». Так вот, ею владеет семья Соланж. А ее отец и дядя – крутые пластические хирурги. Короче, Соланж думает, что ее мать сбежала, когда она была маленькой. Хотя, вообще-то, так оно и было. Но когда умер отец, Мари-Тереза вернулась на Французскую Ривьеру и начала шантажировать дядю, чтобы он сделал ей пластическую операцию. Так что сейчас она выглядит совершенно по-другому. А Соланж даже не догадывается, что последние полгода работает со своей матерью.

– Элли. – Дин подается вперед и смотрит на меня как-то пугающе мрачно. – Это чертовски тупой сериал.

– Знаю, – виновато отвечаю я. – Но он затягивает. Поверь мне, одна серия этой чуши – и ты подсел.

– Прости, куколка, но я на все сто уверен, что этого не произойдет.





* * *



Дин


Это произошло.

Боже, помоги мне. Этот сериал засосал меня.

Я пришел сюда с одной-единственной целью – очаровать Элли и убедить ее снова повеселиться вместе голышом. А вместо этого я потягиваю «Маргариту», второй час подряд смотрю французскую мыльную оперу и пишу Логану, что не приеду в «Малоун», потому что… Господи, помилуй… я хочу знать, что будет дальше.

В последней серии Мари-Тереза переспала с Антуаном, а потом приставила к его горлу нож для вскрытия конвертов – при этом ничто не указывало на то, что у них с Антуаном могут быть какие-то проблемы. Черт, а может, что-то и указывало, просто мы не врубились, потому что не знаем гребаного французского.

– Я никак не могу понять, за что она затаила злобу на Соланж, – признаюсь я, в то время как Элли, нависнув над кофейным столиком, разливает по фужерам коктейль.

Широкий вырез ее футболки съехал в сторону, и мне видно ее обнаженное плечо и верх левой груди.

Я уже собираюсь сказать, какой замечательный и сексуальный вид мне открывается, но передумываю. Я же обещал ей, что сегодня не стану к ней приставать, и если нарушу обещание, она вышвырнет меня раньше, чем мы узнаем, почему же Мари-Тереза пыталась убить Антуана.

Элли плюхается на диван рядом со мной, и я мысленно даю себе пять, потому что расстояние между нами заметно сократилось. Похоже, она начала привыкать ко мне.

– Я тоже не понимаю. Пока не сумела разгадать всю подоплеку. По-моему, это как-то связано с тем, что отец Соланж любил дочь больше, чем жену, – размышляет Элли. – В прошлых сериях показывали эпизоды из прошлого, многозначительно намекавшие на то, что он хотел покувыркаться с собственной дочкой.

– Извращенец.

Она фыркает.

Тут мы оба умолкаем, потому что начинается следующая серия, и как раз с того места, на котором закончилась предыдущая. Антуану все-таки удается утихомирить Мари-Терезу, и теперь они ссорятся уже добрых минут десять. Только не спрашивайте меня, о чем, – они же говорят на французском, но я замечаю, как в их споре то и дело всплывает слово héritier.

– Так, нам нужно узнать, что оно значит, – недовольно говорю я. – Думаю, это какое-то важное слово.

Элли берет свой телефон и проводит пальцем по экрану. Я наблюдаю через ее плечо, как она открывает приложение со словарями.

– Как, думаешь, оно пишется?

После трех ошибочных написаний нам наконец удается найти значение – «наследство».

– О! – восклицает Элли. – Они говорят о завещании отца.

– Черт, точно. Она злится, оттого что Соланж унаследует все акции Beauté éternelle.

Мы хлопаем ладони друг друга, и как только они соприкасаются, до меня вдруг четко доходит, что случилось с моей жизнью.