Сексуальный дерзкий парень

Где ты? – гласит первое.

Ты ушла, да? Твоя сумка пропала.

Ты взяла не все.

Я представляю, как он просыпается, обнаруживает, что меня нет, а потом бродит по квартире, из комнаты в комнату, находя то тут, то там вещи, которые я должна была бы взять с собой и не взяла.

Твоего кольца нет, ты взяла его с собой? Пожалуйста, позвони мне.

Я удаляю сообщения, а голосовые оставляю, в глубине души я хочу их слушать потом, когда мне будет одиноко и я буду скучать по нему. Ну, когда я буду скучать по нему еще больше.

Я пока не знаю, что ему ответить.

Теперь я точно понимаю, что Ансель не может решить все мои проблемы. Он, конечно, облажался, когда не сказал мне правды о Перри и об их прошлом, но я абсолютно уверена, что это было сделано потому, что он просто дурачок, а не потому, что он намеренно собирался скрывать от меня правду. Вот почему нужно как следует узнать человека, прежде чем выходить за него замуж. А если говорить откровенно, то его ложь ведь была выгодна и мне. Я пряталась в Париже, я использовала его и тысячи миль расстояния между Францией и Штатами для того, чтобы не думать о том, что в моей жизни не так: об отце, о ноге, о моей неспособности создать для себя новое будущее вместо того, которое я потеряла. Перри, конечно, самая настоящая сучка, но она была права в одном: единственным, кто двигался вперед в этих отношениях, был Ансель. А я предпочитала сидеть на месте и ждать, пока он придет и покорит мир.

Я перекатываюсь на спину и вместо ответа Анселю пишу сообщение своим девочкам:

«Кажется, я нашла себе жилье. Спасибо за то, что прислала список квартир, Х. Я очень стараюсь сохранять спокойствие».

«Давай мы приедем к тебе в мотель, – отвечает Харлоу. – Мы тут с ума сходим, не понимая, что происходит».

«Завтра», – обещаю я.

«Держись там, – пишет Лола. – Жизнь состоит из таких вот маленьких ужасных моментов, а общая картинка тем не менее получается восхитительная».

«Люблю вас», – отвечаю я.

Потому что она права. Это лето было самым потрясающим из всего, что со мной когда-либо случалось.





Глава 21




Джулианна просто ангел, потому что она звонит мне, когда на часах нет и восьми утра. Из-за джетлага я просыпаюсь раньше пяти и брожу по крошечному номеру мотеля как помешанная, молясь, чтобы все сработало как надо и мне не пришлось тратить еще один день на поиски подходящего жилья.

– Алло? – говорю я в трубку, которую держу дрожащей рукой.

Я слышу улыбку в ее голосе:

– Готова переехать?

Я рассыпаюсь в благодарностях и с восторгом отвечаю, что да, готова, а потом отключаюсь, оглядываю неуютный номер и смеюсь. Я готова переехать в квартиру, которая находится в десяти минутах от дома моих родителей, и у меня с собой почти ничего нет.

Но до того, как ехать, мне нужно сделать еще один звонок.

Так же сильно, как мой отец отказывался принимать мою любовь к танцам, даже не пытался делать вид, что ему это интересно, другой человек меня в этой любви поддерживал. Она была на всех моих концертах, возила меня на все просмотры и выступления, шила для меня костюмы. Она делала мне макияж, когда я была маленькая, и смотрела, как я делаю его сама, когда я выросла и стала такой независимой. Она плакала во время моих соло и вскакивала с места, аплодируя и крича от восторга. Я с горечью понимаю только сейчас, что мама прикрывала меня от отцовского недовольства все эти годы, пока я занималась танцами, и прикрывала потому, что я хотела этим заниматься. Она была со мной рядом в больнице и везла меня, подавленную и почти мертвую, в общежитие университета…

Я была не единственной, кто потерял мечту в этой аварии.

Как никто в моей жизни, моя мама должна понять тот выбор, который я сейчас делаю.

Я слышу шок в ее голосе, когда она отвечает на мой звонок.

– Миа?!!

– Привет, мам. – Я зажмуриваюсь, меня так переполняют эмоции, что я не уверена, что мне удастся внятно говорить. В нашей семье не принято обсуждать чувства, Харлоу единственная, кто может меня заставить делать это под угрозой пыток. Но я только сейчас осознаю, как много мама сделала для меня и как она помогала мне осуществить мою мечту, хотя и вряд ли смогу сказать ей об этом. – Я дома. – И после паузы я добавляю: – Я не еду в Бостон.

Мама тихо вскрикивает, она вообще все делает тихо. Но я знаю цену этому тихому вскрику, я изучила шкалу ее тихих вскриков и знаю их очень хорошо, как и запах ее духов.

Я даю ей адрес своей квартиры, говорю, что переезжаю сегодня и что я расскажу ей все, если она придет меня навестить. Вещи мне не нужны, денег тоже не надо. Мне просто нужна моя мама.





* * *


СКАЗАТЬ, что я похожа на маму, – это не сказать ничего. Когда мы рядом, я всегда чувствую, как люди думают, что я копия Марти МакФлай, которую перенесли из восьмидесятых в сегодняшний день. У нас одинаковые фигуры, одинаковые ореховые глаза, оливковая кожа и прямые темные волосы. Но когда она выходит из своего огромного «Лексуса», и я вижу ее впервые за месяц, у меня рождается ощущение, что я смотрю на свое отражение в своего рода кривом зеркале. Она выглядит так же, как и всегда, то есть не слишком счастливой. Вся ее жизнь, все ее устремления, все надежды были связаны со мной. Отец никогда не хотел, чтобы она работала, никогда не проявлял интереса к ее увлечениям: садоводству, керамике, озеленению. Она любит отца, но смирилась с тем, что эти отношения – игра в одни ворота и что она ничего не получает взамен своей любви.


Она кажется такой маленькой, когда я обнимаю ее, но когда я отстраняюсь, ожидая увидеть на ее лице беспокойство или сомнение, ведь она же не должна принимать мою сторону – Дэвид будет в ярости, вижу только широкую, ослепительную улыбку.

– Ты потрясающе выглядишь! – говорит она, поворачивая меня в разные стороны, чтобы получше разглядеть.

Это… ладно, это меня слегка удивляет. Я приняла душ в жуткой душевой мотеля, не накрашена, и меня, скорей всего, ожидает много похабных замечаний по пути к стиральной машине. Сама я свою сегодняшнюю внешность оцениваю куда скромнее: что-то между бомжом и зомби.

– Спасибо.

– Слава богу, что ты не едешь в Бостон.

С этими словами она поворачивается, открывает багажник своего джипа и извлекает оттуда с удивительной легкостью огромную коробку.

– Я привезла тебе книги и кое-какую твою одежду. Когда твой отец немного успокоится, ты сможешь сама приехать и забрать то, что я упустила. – Она смотрит на мое изумленное лицо, а потом кивает на машину: – Бери коробку, и пойдем, покажешь мне свое жилище.

С каждой новой ступенькой, ведущей в мою маленькую квартирку, моя догадка все крепнет.

Моей маме так же сильно нужна цель, как мне.

И этой целью была в ее жизни я.

А Ансель так же сильно боялся встретиться лицом к лицу со своим прошлым, как я боялась встретиться со своим будущим.

Я толкаю входную дверь, огромная коробка чуть не вываливается из рук, и я чудом умудряюсь поставить ее на стол в гостиной. Мама ставит коробку с моей одеждой на диван и оглядывается:

– Маленькая, но очень милая квартирка, Конфетка.

Кажется, она меня так не называла лет с пятнадцати.

– Мне она очень нравится.

– Я могу принести тебе фотографии из студии Ланы, если хочешь.

Кровь вскипает у меня в венах. Вот почему я вернулась домой – здесь моя семья, мои друзья, жизнь, которой я хочу жить.

– Давай.

Без особых преамбул она садится и смотрит прямо на меня.

– Итак.

– Итак.

Ее взгляд падает на мою левую руку, и только тут я вдруг обнаруживаю, что так и не сняла обручальное кольцо. Однако мама даже взглядом не показывает, что удивлена.

– Как Париж?

С глубоким вздохом я сажусь рядом с ней на диван и рассказываю ей все. Я рассказываю о шикарном люксе в Вегасе и о том, как я думала, что это в некотором роде мое прощание с самой собой, как считала, что это последняя радость, а дальше меня ждет только минное поле, по которому мне придется идти, а если даже я дойду, то в качестве приза меня ожидает перспектива стать такой же, как мой отец. Рассказываю о знакомстве с Анселем, об исходящем от него солнечном свете и о том, как я буквально исповедалась ему той ночью. Облегчила душу. Выговорилась.

Я рассказываю ей о женитьбе, пропуская, естественно, все подробности сексуального характера.

Рассказываю о моем бегстве в Париж, о том, как прекрасен этот город и как он заставил меня однажды проснуться и понять, что я замужем за совершенно незнакомым мне человеком. Но как потом прошло время и на смену этому пониманию пришло чувство, от которого я, кажется, не хочу отказываться.

И снова я пропускаю все, что касается секса.

Довольно сложно объяснить момент с Перри, потому что стоит мне начать, и мама подумает, что в этом и есть причина моего отъезда. Потому что сейчас, оглядываясь назад, я чувствую себя полной идиоткой: как можно было позволить Чудовищу загнать себя в угол и не заметить его приближения, когда земля тряслась под ногами за многие километры до того, как оно появилось в поле зрения?

Но мама не думает так. Она только вздыхает, и эта ее реакция вызывает у меня поток слез, потому что я понимаю, какой дурой была все это время. Неужели я такая идиотка, что, только расставшись с самым необыкновенным человеком на свете, понимаю это? Или я клиническая идиотка, потому что предпочитала не замечать бревна в собственном глазу?

Когда находишься в самом центре урагана, трудно оценить его масштаб.

– Милая, – говорит мама. И больше ничего. Все остальное неважно. Одно слово заменяет миллион других, оно передает ее сочувствие и ее заботу. И то, что она на моей стороне. А еще оно имеет отношение к Анселю, которого я описала ей довольно подробно, как мне кажется. Он хороший, и он любит меня. И он похож на меня.

– Милая… – повторяет она тихо.

И снова меня осеняет догадка: я такая не потому, что я подкидыш. Я такая потому, что похожа на свою маму.

– Ладно. – Я подтягиваю коленки к груди. – Есть еще кое-что. И именно поэтому я здесь, а не в Бостоне.

Я рассказываю ей о нашей прогулке с Анселем, о разговоре про школу и мою жизнь и о том, чем я хочу заниматься. Рассказываю ей, что он единственный, кто подал мне идею, пусть даже и не специально, поехать домой и вернуться в мою старую танцевальную студию, чтобы преподавать там по вечерам, а днем посещать бизнес-школу здесь, чтобы подготовиться к открытию собственной студии в будущем. Учить детей двигаться и танцевать так, как могут и хотят их тела. Я рассказываю, что профессор Четтерей согласился принять меня на программу МВА в Университете Сан-Диего.

Выслушав все это, она откидывается назад и внимательно изучает меня взглядом:

– Когда ты успела вырасти, Конфетка?