Селфи с судьбой

Женщина смотрела на него во все глаза.

– Так я тут пока… убираюсь, – в конце концов сказала она.

– А потом ко мне пойдёте, да?

Она кивнула.

– Я кеды промочил, – объяснил Илья и вытащил у Ангела из-под мышки свёрток. – Вы когда в мой номер придёте, поставьте их на батарею, ладно?

Женщина перевела взгляд с него на свёрток.

– Так… ладно.

Илья вынул кошелёк.

– Спасибо вам большое.

– Так… нам ничего не надо, – перепугалась женщина и махнула тряпкой. – Не надо, не надо!

– Как же не надо, – Илья подошёл и сунул бумажку ей в карман фартука. – За труды всегда полагается…

Толкая Ангела перед собой, он вышел из номера, где опять полилась вода, и стал спускаться по лестнице.

– Чего ты выделываешь-то?! – поэтесса оглядывалась на него и возмущалась. – Мы что, не могли сами твои кедульки занести?! Или ты, как все маргиналы, очень обожаешь прислугу обременять?

– Прочти мне своё стихотворение. Любое.

– Что?! – задохнулась она.

Они скатились с лестницы – его новые сапожки, сработанные дядей Васей Галочкиным, производили страшный шум – и выскочили на улицу.

– Твоя дверь следующая по коридору, ты чего, не мог сам?! Или ты шастаешь по чужим номерам и смотришь, что там есть?

– В данном случае я смотрел, чего там нет.

Ангел осеклась. Шнурок на её ботинке развязался и теперь болтался, того и гляди наступит.

– И чего там нет?..

Илья присел и завязал ей шнурок, как маленькой.

– Так, хорошо, – сказал он. – Пойдём в ту сторону, где парк. Как туда попасть?

Она кивнула куда-то вправо.

– …Кто ты такой?

Он улыбнулся – уж очень растерянный у неё был вид.

…Слухи, сплетни. Маскарады, карнавалы. Кто скрывается под маской, друг или враг? Или не друг и не враг, а просто разухабистые деревенские ряженые, и маски сработаны так себе, на скорую руку, и вскоре соломенные волосы отвалятся и отклеятся носы из папье-маше?..

Вдоль ухоженной стены купеческого особняка они добежали до калитки, на вид совершенно неприступной. Илья толкнул её, и она легко и бесшумно открылась.

– А где же служебный вход? Вон там, да?

Лужайка, на которую он вчера вечером смотрел из окна, при свете дня была не загадочной, не таинственной: с трёх сторон молодые ёлки и берёзы, сбоку вкопаны качели и устроено нечто вроде детского городка. Илья огляделся.

– Там спуск к водохранилищу, да?

– Откуда я знаю!

– Ты давно здесь прячешься, должна знать.

Она перепугалась. Он уловил момент, когда она перепугалась. Дрогнули её немыслимые волосы, и она отвела глаза.

– Я?! Ни от кого я не прячусь, – фальшиво возмутилась она. – Я здесь отдыхаю. Работаю, короче! Мне нужно стихи писать, а в Москве я не могу, мне там все мешают!

– Много написала?

Она посмотрела на него.

Установив, где служебный вход, а где детская площадка, он стал совершенно безмятежен, как будто в этом было всё дело. Уселся на качели и начал отталкиваться. Длинные цепи поскрипывали – уить, уить.

Ангел топталась рядом, ей сесть было некуда.


Уить, уить – поскрипывали качели.

– Чего не было в номере? Этого, как его зовут, я забыла? Матвея!

Илья рассматривал небо и лес, сбегавший под горку.

– Чего, ну?!

– Того, что меня интересовало, – не было. На вопрос, что меня интересовало, я не отвечу.

– Ты жулик, может?

Он отрицательно покачал головой.

– Тогда почему ты лезешь в чужие номера? И почему всё записываешь? Какая тебе разница, кто убил ту тётку? И что тебе за дело до её дочери или, может быть, не дочери?..

– Секундочку, – перебил Илья. Он развлекался. – Сформулируйте главный вопрос и задайте его правильно. На этот вопрос я постараюсь ответить.

– Кто ты такой?

– Это неправильный вопрос. Я Илья Сергеевич Субботин. Попытайтесь ещё раз.

– Ты издеваешься, да? – закричала поэтесса, шея у неё покраснела, и она топнула ногой.

…Он не собирался её дразнить. На самом деле не собирался!.. Но она понравилась ему. Она понравилась ему, когда они сидели на лавочке, сколоченной из двух чурбаков и доски. Он ел капусту и смотрел на неё. У неё была беззащитная шея и очень странные глаза, показавшиеся ему красивыми. Она легко краснела, и это тоже было забавно.

Дверь служебного входа отворилась, и на улицу вывалилась дородная тётка в белом халате с перетянутым животом. Тётка прищурилась на солнце, постояла, пошарила в карманах и двинула под грибок, вкопанный поблизости.

– Ага, – сам себе сказал Илья. – Вот и она.

Он поднялся с качелей и окликнул тётку, как давнюю и хорошую знакомую:

– Клава!

– А!..

– Здравствуйте!

– И тебе того же!

– Я вас тут поджидаю!

Тётка засмеялась полным, сдобным смехом:

– Чего это?

– Вот хочу спасибо сказать за ваше гениальное искусство!

– Чего это?!

Илья подошёл и поклонился.

– Вы не повар, – сказал он с чувством. – Вы полный и окончательный Поль Бокюз!

Тётка покачала пергидрольной жёлтой головой, вытащила из смятой пачки папиросу и спичечный коробок и прикурила.

– Москвич небось? – сказала она невнятно из-за папиросы. – Пришёл мне работу в столичном ресторане предлагать? Так я это, не поеду, сразу говорю! Я родилася тут, и помру тоже тут!

– Рано вам помирать, Клавочка, – сказал Илья, ставший вдруг разбитным парнем. – Вы ещё молоденькая совсем!

– Ой-ё-ё-ёй, какие он слова говорит! А?! Вы послушайте его!..

– Правду я говорю, Клавочка! А готовите вы так, что умереть можно. Нигде так вкусно не ел, как в селе Скольничьем, а я весь мир объездил.

– Ты гляди, – хохотала Клавдия. – Вот врёт, вот врёт!

Махорочный дым поднимался под крышу грибка и там замирал, а от самой Клавдии пахло хорошо – свежим, сдобным.

– Значит, в Москву не поедете?

– Ни за что на свете, вот озолоти меня!..

– Тогда я сам опять приеду. Что же, мне теперь с голоду умереть?