Семь камней
Часть 83 из 96 Информация о книге
– Да, я узнавал – когда оправился от ранения. Мне сказали, что ребенок умер. Это известие ударило Грея под дых. Он сглотнул, ощутив горечь желчи, и, не выбирая, взял что-то из блюда с pulpo. – Понятно. Как… жалко. Малкольм молча кивнул и щедро положил себе осьминога. – Ты недавно узнал об этом? – Шок пронесся по телу Грея океанской волной. Он живо вспомнил тот день, когда нес малыша на руках во французскую миссию в Гареоне. Мать ребенка умерла от оспы, и Грей купил мальчика у его бабки за одеяло, фунт сахара, две золотые гинеи и маленький бочонок рома. Малыш, теплый и пухлый, доверчиво глядел на него, не мигая, круглыми, черными глазами. – О нет, нет. Это было, по крайней мере, два года назад. – А-а. – Грей положил в рот какой-то кусок и медленно жевал. Шок сменился огромным облегчением, а потом нарастающим гневом. Сам недоверчивый, он дал священнику деньги на нужды ребенка и сказал, что платежи будут продолжаться, но только пока святой отец будет присылать Грею раз в год локон малыша – в подтверждение, что он жив и здоров. У Малкольма Стаббса волосы были песочного цвета и росли тугими завитками, словно овечья шерсть. Предоставленные сами себе, они торчали на голове, словно пружины рваного матраса. Поэтому Малкольм стриг голову и ходил в парике. Он и тут носил парик, но сейчас снял его. Отросшие на дюйм волосы напоминали текстуру маленьких, кудрявых локонов цвета темной корицы, которые Грей к этому времени дважды получал из Канады: каждый локон был аккуратно перевязан черной ниткой и сопровождался короткой запиской от отца Ле Карре – с благодарностью и его благословением. Последнее письмо Грей получил перед своим отъездом на Ямайку. У него возникло нестерпимое желание ударить Малкольма головой о стол и макнуть носом в pulpo, но он сдержался. Вместо этого он тщательно прожевал кусок осьминога – очень вкусный, но по текстуре похожий на ластик, – проглотил его и спросил: – Тогда расскажи мне про восстание рабов. Малкольм посмотрел на него, что-то обдумывая. Кивнул и с кряхтеньем протянул руку к испачканному кровью чулку, свисавшему с его протеза. – Давай поднимемся на стену, – сказал он. – Тут мало кто из слуг говорит по-английски, но это не значит, что они не понимают. И они часто подслушивают под дверью. Грей заморгал, когда они вышли из полумрака каменного лестничного колодца на ясный и яркий день. В ослепительном небе кружились чайки. С моря налетали сильные порывы ветра, и Грей снял шляпу и сунул ее под мышку, чтобы ее не унесло. – Я прихожу сюда несколько раз в день, – скзал Малкольм, возвысив голос из-за ветра и крика чаек. – Смотрю на корабли. – Он кивнул на простор огромной гавани, где несколько очень больших кораблей стояли на якоре в окружении стаи мелких судов, курсировавших к берегу и обратно. – Красавцы! – восхитился Грей. – Но они стоят праздно, верно? – Действительно, на кораблях все паруса были свернуты, крышки орудийных портов задраены. Корабли плавно покачивались под ветром, мачты и реи чернели на фоне небесной и морской синевы. – Да, – сухо отозвался Малкольм. – Они особенно красивы, когда праздно стоят. Насколько мне известно, объявление войны еще не получено, иначе на палубах было бы черно от людей, а паруса зарифлены, а не свернуты. Вот почему я прихожу сюда утром, в полдень и вечером, – добавил он. – Но… если де Прадо – ведь он тут главнокомандующий? – если он не знает, что война объявлена, почему тут уже стоят эти корабли? Ведь они точно военные, а не торговые. Даже я это вижу. Малкольм засмеялся, хоть и не слишком весело. – Да, пушки выдают их. Испанцы ждут объявления войны уже полгода. Генерал Эвиа привел сюда эти корабли еще в ноябре, и они с тех пор тут стоят. – А-а. Малкольм поднял брови: – Вот именно, а-а. Де Прадо ждет объявления войны со дня на день. Вот почему я отправил Оливию с детьми за город. Подчиненные де Прадо относятся ко мне с подчеркнутой вежливостью. – Он слегка скривил губы. – Но я вижу, как они уже примеряются, чтобы заковать меня в цепи и бросить в тюрьму. – Да что ты, Малкольм, – мягко возразил Грей. – Ты дипломат, а не воюющая сторона. Скорее всего, они либо депортируют тебя, либо задержат у себя, но я не думаю, что дело дойдет до цепей. – Да, – согласился Малкольм, снова направив взгляд на корабли, как будто опасался, что они вот-вот придут в движение. – Но если они прознают про восстание – а я, честно говоря, не знаю, как этого избежать, – тогда это наверняка изменит их мнение насчет моей дипломатической неприкосновенности. Это прозвучало с такой спокойной отрешенностью, что Грей поразился, хоть и неохотно. Он покрутил головой, не подслушивал ли кто. На стене было много солдат, но не вблизи; серый камень крыши простирался на сотни ярдов во все стороны. Где-то в дальнем конце крепости офицер перекликался с дозорным на сторожевой башне. Несколько туземцев – многие в черном – латали дыры в стене. Они разделись до пояса и обливались потом, несмотря на ветер. Рядом с ними стояли корзины с камнями. На каждом углу крыши стояли во фрунт, с мушкетами на плече часовые. Крепость Ла Пунта готовилась к войне. Мимо промаршировало отделение из двенадцати солдат, попарно, под началом молодого капрала, кричавшего испанский эквивалент «ать-два!». Когда они шагали мимо приземистой сторожевой башни, капрал лихо отдал честь. Малкольм кивнул и снова повернулся к гавани. Видимость была прекрасная, и Грей разглядел заградительную цепь у входа в гавань, тонкую, темную линию, похожую на змею. – Иносенсия сообщила мне об этом, – отрывисто сказал Малкольм, когда солдаты скрылись в лестничном колодце, и настороженно покосился на Грея, но тот промолчал. Малкольм снова повернулся к гавани и начал говорить. Бунт готовили рабы с двух больших сахарных плантаций в окрестностях Гаваны. Кузина Иносенсии была служанкой на гасиенде Мендес и крутила любовь с одним из рабов, чей брат был в числе главных заговорщиков. Их изначальный план был таков: собраться в группу, убить хозяев гасиенд, ограбить дома, очень богатые, и бежать через горы в Хагуа, на южный берег острова. – Понимаешь, они решили, что солдаты не станут их преследовать, потому что ожидают нападения англичан на Гавану. – Казалось, Малкольма совершенно не волновало предполагаемое убийство хозяев плантаций. – План был неплохой, если они выберут удачный момент и дождутся появления англичан. Вокруг Кубы полно мелких островов, где легко прятаться. – Ты узнал про этот план и вместо того, чтобы сообщить о нем comandante… Малкольм пожал плечами: – Ну, ведь мы воюем с Испанией, разве нет? Если еще и не воюем, ясно, что война начнется в любой момент. Я встретился с двумя главарями бунта и, э-э, убедил их, что существует более надежный способ достижения их целей. – Один? Ты встречался с теми людьми один? – Конечно, – ответил Малкольм. – Они бы меня и близко не подпустили, явись я не один. Да у меня никого и нет, – добавил он, повернувшись к Грею с застенчивой улыбкой, которая неожиданно убрала годы с его измученного заботами лица. – Я встретился с кузиной Иносенсии на краю плантации Сааведра, и она отвела меня в большой табачный сарай, – продолжал он, посерьезнев. – Наступили сумерки, и в сарае был полумрак. Я видел множество теней и не могу сказать, сколько человек там было. Мне казалось, будто весь сарай шевелился и шептался, но, скорее всего, это были всего лишь развешанные на просушку листья – они ведь огромные, ты знаешь? Одно растение величиной с мужчину. Их подвешивают к балкам, они качаются, задевают друг друга и сухо так шуршат, словно шепчутся… Мне даже стало немного страшновато. Грей старался представить ту встречу и, к своему удивлению, ясно увидел ее. Малкольм, с его протезом и всем прочим, хромая, входит один в темный сарай, чтобы убедить опасных парней отказаться от их убийственных намерений в пользу его плана. По-испански. – Ты жив, значит, они тебя выслушали, – медленно сказал Грей. – Что ты им предложил? – Свободу, – ответил Малкольм. – Ведь армия освобождает рабов, которые записываются в нее, почему этого не может сделать флот? – Я не уверен, что жизнь моряка намного лучше, чем жизнь раба, – с сомнением заявил Грей. – Что до еды, то на острове она точно лучше. – Я вовсе не говорю, что они запишутся в моряки, глупый, – возразил Малкольм. – Но я уверен, что сумею убедить либо Албемарля, либо адмирала Покока, что тех парней надо освободить в награду за их помощь. Если они уцелеют, – задумчиво добавил он. Грей уже начинал думать, что Малкольм на самом деле неплохой дипломат. Все-таки… – Ты сказал слово «помощь» – что ты предложил тем парням? – Ну, во-первых, я предложил, чтобы они пробрались ночью по берегу ко входу в гавань и открыли заградительную цепь. – Хороший план, – сказал Грей с некоторым сомнением, – но… – Батареи. Да, точно. Я не могу спуститься вниз и попросить, чтобы мне показали батареи, но… – Он полез в карман и достал небольшую медную подзорную трубу. – Взгляни, – сказал он, протягивая ее Грею. – Только сначала направь ее в разные стороны, чтобы не подумали, что ты шпионишь и интересуешься батареями. Грей взял трубу. У него были холодные руки, и от меди, нагревшейся от Малкольма, по его телу пробежали странные мурашки. Он уже видел близко одну из батарей, когда они проходили через нее, батарея на другой стороне гавани была оснащена похожим образом: шесть тяжелых орудий и две мортиры. – Конечно, не только это, – сказал Грей, – возвращая трубу. – Еще и… – Время, – договорил Малкольм. – Да. Если даже они смогут приплыть с побережья, а не пройдут через батарею, это надо будет сделать в тот момент, когда приблизятся британские корабли, иначе у испанцев будет время снова поднять цепь. – Он с сожалением покачал головой. – Нет. Я думаю – а если у тебя есть идея удачнее, скажи, – что мы, пожалуй, сможем захватить Эль-Морро. – Что? – Грей посмотрел на громаду крепости. Построенная на скалистом выступе, она казалась значительно выше Ла Пунты и контролировала весь канал, бо́льшую часть гавани и города. – Каким образом? Малкольм закусил губу, но не от озабоченности. Просто он сосредоточенно размышлял. Потом он кивнул на крепость: – Я был внутри несколько раз. И могу договориться, чтобы пойти туда снова. Ты можешь пойти со мной. Просто удача, что ты приехал, Джон, – добавил он, повернув лицо к Грею. – Это намного упрощает мою задачу. – Неужели? – пробормотал Грей. У него зашевелились неприятные предчувствия. На парапет прямо возле его локтя села чайка и посмотрела на него желтой бусинкой глаза. – Губернатор слег от лихорадки, но завтра ему, возможно, будет лучше. Я попрошу его о встрече и представлю тебя. Пока ты будешь беседовать с де Прадо – или его помощником, если де Прадо будет недоступен, – я извинюсь, потихоньку выйду и попробую сделать план помещений со входами и выходами и все такое… – Он внезапно замолчал. – Ты говоришь, две недели? – Около этого. Но сказать трудно, правда? Что, если Мартиника не сдастся так легко или начнется тайфун, когда они покинут остров? Тогда это может занять месяцы или больше. – Ему пришла в голову еще одна мысль: – К тому же там есть волонтеры из американских колоний. Лейтенант Раймс говорил, что несколько транспортов намерены присоединиться тут к британскому флоту. Малкольм почесал голову. Его короткие бронзовые кудри трепетали на ветру словно скошенная осенняя трава. Что? Джон был шокирован поэтическим сравнением, которое подсунуло его смятенное сознание. Ведь Малкольм никогда ему не нравился, не говоря уж о… – Я не думаю, что транспорты близко подойдут к гавани до того, как встретятся с флотом, – заметил Малкольм. – Но две недели, на мой взгляд, приличный срок – этого достаточно, чтобы увезти с острова Оливию и твою мать. – О. Да, – сказал Джон, с облегчением принимая такое возвращение к здравому разговору. – Я попросил мать послать Оливии записку с просьбой вернуться в город – ох, черт побери. Ты ведь сказал, что нарочно отправил их туда. Чайка недовольно заорала, уронила кляксу помета на парапет и взмыла в воздух. – Да, нарочно. Я пытался уговорить твою мать уехать с Оливией, но она настояла на своем. Сказала, что она что-то там пишет, и хотела, чтобы ее на несколько дней оставили в покое. – Малкольм повернулся спиной к воде и задумчиво уставился на камни под ногами. – Adelante! – послышалось за спиной Грея. Он обернулся на топот марширующих ног и бряцанье оружия. Еще одно отделение упражнялось в строевой ходьбе. Солдаты протопали мимо, устремив глаза перед собой, но их капрал вежливо отдал честь Малкольму и кратко кивнул Грею, бросив на него косой взгляд. Показалось ли Грею или глаза капрала задержались на его лице? – Дело в том… – начал было Малкольм, но выждал, когда солдаты отойдут. – Я хочу сказать… – Он кашлянул и замолчал. Грей ждал. – Я знаю, Джон, что ты не любишь меня, – отрывисто продолжал Малкольм. – И не уважаешь. Да я и сам не слишком себя люблю, – добавил он, отвернув лицо. – Но… ты мне поможешь? – Я не вижу иного выбора, – ответил Грей, оставив в стороне вопрос о симпатиях. – Но за то, что ты рассказал, – серьезно добавил он, – я уважаю тебя. Широкое лицо Малкольма осветилось радостью, но, прежде чем он успел что-то ответить, Грей внезапно заметил происходящие вокруг них перемены. Туземцы, латавшие стену, вскочили на ноги и что-то возбужденно орали, размахивая руками. Кричали все и бежали к бастионам, обращенным к гавани. Застигнутые суматохой, оба англичанина пробились вперед настолько, чтобы видеть корабли. Небольшое одномачтовое судно с белыми, как крылья чайки, парусами, быстроходный испанский тендер, стремительно мчался по голубой воде в их сторону. – О, господи, – сказал Грей. – Уже – правда? – Да, уже. Скорее всего. – Малкольм схватил его за локоть и выдернул из толпы возбужденных испанцев. – Пойдем. Скорее!