Сердце Стужи

— И ведь сам выбраться не сможешь, — зловеще проговорил огненный бог. — Сестра заледенела, приняв твой удар, и, кроме тебя, теперь некому отменить, но и ты ее льда не расколешь. Это древняя магия, матушки моей наука. Она прежде так все создавала, чтобы стояло веками, чтобы никто чужой разрушить не сумел.

— Так и созидала сразу на века? — прищурился Бренн.

— Матушка и огнем, и льдом одинаково владела. Коли недовольна бывала творением своим, то лишь ей под силу было изменить. Ну а коли вовсе не нравилось, так иной стороной дара могла подчистую уничтожить. В оковах твоих сейчас магия Стужи, только сестре под силу развеять, сделать как было.

— Так и дар богини во мне.

— Бога, а не богини! Ее дар в тебе уже иным стал, форму и суть другую принял. Обычное ее колдовство мог бы отменить, а вот скрепленное древними чарами — не выйдет.

— Тогда придется здесь еще отдохнуть.

— Ну, отдыхай! — Огненный бог поднялся и тяжело взглянул на мага. — Сестра всем тебя одарила, и вот благодарность?

Синий лед в ответном взгляде стал подобен сотне кристальных наверший, но ответил плененный маг тихо и без гнева:

— Стуже я вдоволь послужил, слово сдержал, но и отплатил за все сполна. А ты подумай, Яр, так ли надо ее освобождать? Или лучше, чтобы усвоила урок?

Замолчал, не прибавил больше ничего, но огненный бог задумался. Ведь и правда слишком своенравна стала сестра, ни с чьими желаниями не считалась, о себе и собственном удовольствии думала. Такой ли должна быть богиня, в чьих руках судьба половины земли? Этого ли хотела мать, наставляя своих детей править мудро? И что же послужит лучшим уроком для Стужи, как не осознание самой большой потери? Тот, кого любила и кому доверилась, но кого держала рядом на цепи, освободился от нее. Предпочел совершенству и холодной красоте тепло чужой улыбки и нежность в глазах другой. Сколь многим желала Стужа одарить своего воина, а ему это было не нужно.

Может, пробыв здесь пару веков, сестра пройдет через боль, ярость и непонимание, а в итоге осознает и сумеет смириться? И ведь Яр предупреждал отпустить волка. Уж он лучше многих понимал, что человека, подобного Бренну, не удержать рядом ни силой, ни бесценными дарами. Самый великий из чародеев тоже когда-то пытался купить любовь. Пришло время Стужи понять суть управления миром — человеку свободная воля дана не для того, чтобы жить в плену.

— Пожалуй, есть что-то в твоих словах, — обернулся Яр к застывшей богине. Он знал, сестра могла слышать и видеть, даже пребывая в неподвижном сне. — Да и по заслугам получила, что говорить.

Яр вновь окинул взглядом плененного мага. Коробило чувство, что и подозрений об истинной силе ледяного лорда не возникало. Кто мог догадаться, что если перекроить чародея, то влитый дар не просто наполнит тело, а продолжит расти. Успешно Бренн скрывал способности, ни в чем не проявил их выше дарованного предела. Защиту земель не повысил, любимую крепость не укрепил больше прежнего. Наделив силой Весну, Яр точно знал, завершение двенадцатого цикла для чародейки невозможно, потому как смертному не сравниться по силе с богами, это заложено в саму суть поднесенного дара. Вот и Стужа не выстраивала для лорда искусственного барьера, а для бывшего чародея не оказалось границ. Всем рискнул ради своей рыси и скинул ярмо. А ведь предположи богиня хоть на миг, что Бренн способен отразить удар, и могло быть иначе. Не лежал бы сейчас перед Яром беспомощный новорожденный бог северного мира.

Интересно взглянуть, как Бренн стал бы править. Уж капризов от него вряд ли дождешься. Сейчас убить его легко, но в чем смысл? Хотя и отпускать не следует. Раз против родной сестры Яра пошел, то заслужил быть закованным здесь. Коли найдет способ вырваться, пускай путь обратно сам отыщет. Яр во дворец переход открыл лишь благодаря последнему зову сестры, а назад его должна была искра привести, та, которую нарочно на высокой Солнечной горе зажег. Она маяком и служила. Бренн же мог бесплотно скитаться в снежной пустыне веками. Здесь не было дорог и направлений, здесь вся магия, кроме точно наведенных переходов, сбивалась древними чарами.

— Что ж, снежный волк, славно поговорили. Отдам должное твоему уму и тому, что сумел обмануть коварную богиню, а удар умудрился отразить, не заледенев насквозь. Но не наказать за сестру не могу, извини.

Он развел руки в стороны, лицезря усмешку плененного мага.

— Разбивать твой лед своим огнем не стану.

— Неужто мог бы?

— Мы отменять чары друг друга не умеем, вспять обращать, иначе бы не стал просить за сестру, зато расколотить, до основания уничтожить — это запросто. Но я не стану. Сам выбирайся как знаешь. Если справишься, заглядывай в гости. Договоримся, как мир делить будем. Прощай, Бренн.

И огненный бог, бросив последний взгляд на Стужу, исчез.



За дни, проведенные в прежде родном доме у постели Снежки, когда если и засыпала на минутку от усталости, то тут же снова вскидывалась, чтобы услышать дыхание и ровный стук сердца, здесь все побывали: Сизар, Севрен, Нега, муж ее, и даже мальчишки заглянули с наставниками своими.

В один из дней Белонега тихонько ступила на порог, хотя я не помнила времени, когда бы она робела или смущалась.

— Узнать, как ты, пришла, — произнесла.

— Зачем?

— Переживаю.

Она прошла в комнату и села рядом, посмотрела печально на спящую Снежку.

— А прежде не переживала? — не смогла я промолчать.

Кинула взгляд через плечо и заметила мелькнувший за приоткрытой дверью край рукава. Мачеха вновь проследила, кого на этот раз принесло.

У них гостей за последнее время прибавилось, а в деревне пересудов. Только и было разговоров о вернувшейся блудной чародейке и шастающих туда-сюда незнакомцах. И кто такие, откуда, ведь не признавались.

Ни отец, ни мачеха толком не понимали, что происходит, а про Снежку я пока молчала, не умея объяснить. Они, правда, не лезли особо. Когда один из братьев вздумал подшутить, сказал что-то о более всех зачастившем Сизаре, я совершенно случайно жаркую волну создала. Просто рукой махнула в сердцах, а брата о бревна приложило, с тех пор и не приставали с разговорами. Еще Акилы чурались, который умудрился отца на беседу в лес позвать. Там, на могиле матери, и поговорили. Долго обсуждали дела минувших дней, и обратно охотника чародей сам на спине приволок. Тот временно передвигаться без помощи не мог. Теперь вот восстанавливался потихоньку, и явно мечтали домашние, чтобы гостей стало поменьше, а желательно, убрались все с блудной чародейкой во главе восвояси. В мою комнату только мачеха и заглядывала, но не бесед ради, а посмотреть на спящую дочку и вновь попытаться узнать, когда же очнется.

— Как не переживала? — ответила Нега. — Да будто ты знаешь!

— Трудно догадаться? Я среди чародеев вдруг оказалась, ни одного лица знакомого, все волками глядят, а от вас даже весточки не пришло. Эрхан ко мне с вещами ходил, но и записки среди них не нашлось.

Белонега помедлила, чуть-чуть колеблясь, а потом ответила:

— Войд велел нам забыть о чародейке. «Не было ее, — сказал, — и не будет».

— Так и сказал? — Я сильно губу прикусила, чтоб не зареветь. Много навалилось, не чаяла уже справиться. Может, потому и зачастили друзья северные и одну меня на минутку не оставляли, всегда кто-то рядом сидел.

— Не нам с лордом спорить, — печально шепнула Нега. Ей тоже было тревожно, всем им, потому как не возвращался войд. И все сильнее крепло чувство, будто может совсем не вернуться, хоть и верилось пока с трудом.

— Что же я такого сделала, что напрочь вычеркнуть решил, не просто из жизни, из мыслей даже?


Я про лорда спросила, не став упоминать богиню, которая и вовсе требовала убить, но Нега только плечами пожала.

— Отдохни, — сказала она, — я с сестренкой твоей посижу.

— Боюсь, — почти неслышно шепнула ей, — боюсь уснуть, а проснувшись, не услышать, что сердце…

Я не договорила, она и сама поняла.

— Бессмысленно все, но я от мысли не могу отделаться, будто должна хоть что-то сделать. Акила говорил, сила Яра Снежку сразу убьет, как и моя, потому опасаюсь к ней даже притронуться.

— Некому ее пробудить, вон и князьям не под силу оказалось, — опустила голову Нега.

Севрен намедни собрал в нашем доме двенадцать магов, привел ночью, пока все спали, призвал силу объединить. Я стояла в углу комнаты, крепко держа на поводке огненную рысь, не позволяя той сорваться и среагировать на снежную магию, и смотрела, как пытались они совладать с «даром» богини. Не вышло.

— Стужа сильна была, невозможно поспорить, — вздохнула Нега. — Мне муж объяснял, говорил, что в отличие от вас, чародеев, кому Яр право дает выбирать, богиня всегда привязывала силой к себе. Наделяла мощью невиданной, но и свободы лишала. Потому и плата за помощь всегда бралась. Силой ли, теплом ли расплачивались просившие, но неизменно это было. Запечатывала дар таким образом, чтобы стал подобен круглому озеру. А чародеи силу извне берут, от огня, солнца, света, не закрыта она от них, от благоволения Яра не зависит. У кого сильнее от природы, у кого слабее. Разве только додумается бог выделить особо, ну как тебя.

— В наших краях всегда иное божество почитали, — я крепко сцепила руки вокруг коленей, — только предупреждали, что не стоит его звать. И ведь не напрасно предупреждали, даром что предания мудрость поколений хранят. Ради себя я бы никогда не позвала его боле, а вот ради Снежки…

За дверью громко охнули, потом вдруг стукнуло, словно лбом от души приложились, отчего она распахнулась. Мы с Негой уставились на потирающего шишку крепкого мужика. Оказывается, вовсе не мачеха следила, а братец мой, что летами чуток помладше был.

— Совсем умом тронулась? — поняв, что попался, тут же рявкнул брат.

Этого еще о бревна не прикладывала, но он и ждать не стал. Развернулся и был таков, голося на ходу:

— Веска беду накликать хочет, в наш дом Сердце Стужи зазвать.

А дальше не разобрать слов.

— Что это он? — подскочила Белонега. — Что надумал?

— Меня прогнать из деревни. — Я медленно поднялась, пристально глядя на дверь.

— Как же быть? — схватилась за мое плечо Нега. — Акила твой ушел с князьями, как назло, только к вечеру обещались вернуться.

— Я и сама справлюсь, — вздохнула, понимая, что после такой демонстрации силы меня в деревне точно не потерпят, потому как насмерть перепугаются. Не зря же князья молча в гости захаживали, кто они, не признавались. Народ здесь простой, сложностей, особенно тех, что опасность несли, не терпел. Кому, как не мне, знать.

— Справишься, но коли навредишь ненароком? — Бледная Нега развернула лицом к себе. — Разозлишься, словно тогда на поле, сама ведь рассказывала.

Я помнила, а на улице уже загомонили. Мне слышалось тяжелое топанье ног, шаги по дому, а после дверь снова отворилась без стука. Впереди прихрамывал отец, позади головы соседских мужиков, тех, что покрепче, виднелись. Они Аларда перед собой и втолкнули.

— Весса, — он откашлялся, замолчал, а прятавшаяся за плечом мачеха тут же дернула за рукав, — мы тебя приютили, когда нужда была. А теперь и ты нам добром отплати. Много стало здесь пришлых, не знаем мы их, они нас, как бы ты беду не накликала на всю деревню.

— Что со Снежкой случилось, тоже молчишь, — тут же поддержала мачеха.

— Еще Сердце Стужи призвать собралась, — поддакнул братец, которого не видно было из-за широких плеч. Он поддакнул, а остальные загомонили.

— Весса, — заискивающе начал вставший по другую сторону деревенский староста, — просим уважить нас. Мы не гоним, конечно, ведь помним добро, и как по зиме всю деревню от напасти избавила, духа ледяного изничтожила, но ведь и мы всей деревней тебя растили, не прогнали брошенное матерью дитя прочь.

А сам искоса на отца глянул и кашлянул в густую бороду. Отец же будто побледнел немного, но промолчал.

— И правда, не стоит напоминать, как всей деревней растили. — Я усмехнулась и, видимо, недобро совсем, поскольку лица стоявших в дверях разом посмурнели. Да ушла бы вновь, и с огромным удовольствием, кабы не Снежка. Ее бросить ни за какие посулы не могла.

— Помочь собраться-то, пока светло? — вмешалась мачеха, по-прежнему глядя из-за плеча мужа. — Пойти есть куда, вон отец твой новый не из простых, сам говорил.

Еще и хмыкнула при этом, и губы скривила презрительно. Акила мачехе на душу не лег, потому как отцу от чародея неслабо досталось.

— Я уйду, но Снежку с собой заберу, — отвернулась от них и склонилась над кроватью, пробормотав уже под нос: — Может, найдем способ.

— Дочку не отдам!

Мачеха позабыла и про плечо отца, и про остальных, защищавших ее от немилой падчерицы. Ринулась к кровати, оттолкнула меня и загородила сестренку собой.

— Куда ты ее утащить собралась, боги лишь ведают. И что с ней сотворить успела, так и не открыла никому.

Я сотворила? Слова мачехи больно ударили, а все потому, что было в них здравое зерно. Моими руками Стужа свое проклятие сотворила, но избавить от него чародейских сил не хватало.

— Сон на ней наколдованный! — сорвалась я, хотя Белонега схватила за плечо, пытаясь успокоить. — И никому не под силу снять! Его сама богиня наслала. А тебе что важнее, меня со двора прогнать, боясь того, как Сердце Стужи призову, или дочку спасти?

Теперь мачеха побледнела, руки прижала к груди и на кровать села.

Я в себя пришла, замолчала, оглянулась на отца. У него тоже на лице, что на белом холсте, только красками рисовать. А вот остальных не проняло. Только еще большую угрозу ощутили.

— Ты, стало быть, на семью недовольство богини накликала? — без прежней любезности вопросил староста. — А теперь на всю деревню призвать хочешь?