Серьга Артемиды

Парень взглянул на нее.

— Сесть негде, — залихватским тоном объяснила Настя и подбородком показала на толпу. — Это все потому, что в школу никому не надо аж до одиннадцатого мая, праздники же! Привет!

— Да, многовато людишек, — согласился парень. У него и голос оказался приятным! — Привет!

И вновь принялся за чтение.

Настя заглянула в книгу. Там какой-то Григорий куда-то волок какую-то Аксинью. Вот дикость!..

— Ты что, это читать будешь?!

— А?

— У тебя монолог отсюда?! Ты че, кто это будет слушать?! Они даже стихи не слушают!..

— Кто… не слушает?

— Они, — Настя мотнула головой в сторону экзаменационного класса. — Или ты уже читал?

— «Тихий Дон»? — спросил парень в изумлении. — Конечно, читал. Но сейчас время есть, я перечитываю.

— Твою десятку уже вызывали? Ты к какому мастеру поступаешь?

Парень захлопнул книгу. На обложке было набрано строгими буквами «Тихий Дон».

В школе проходили этот самый «Дон», даже сочинение по нему давали, но ловкая Настя умудрилась написать не читая. Когда ей всякую старинную дребедень читать?!

Настя незаметно выдернула бретельку майки из-под лифчика, чтоб красиво спадала, и втянула живот. От втягивания ее сильно качнуло назад, в кадку, и парень поддержал ее под спину.

Рука у него… боже, какая у него рука!..

— Мастер у меня профессор Якобсон Михаил Григорьевич, — сказал парень. — То есть декан. Я поступил в прошлом году, и не сюда, а в ИСАА.

— Что это такое — иисааа?

— Институт стран Азии и Африки, — объяснил парень обстоятельно. — Не знаешь?..

— Ты что, не поступаешь в театральный?!

— Нет, — он вздохнул. — Я год назад поступил в ИСАА.

— А почему ты тогда… здесь?

— Я с другом хожу. Он один раз уже завалил, боится, что опять завалит. Я для моральной поддержки.

Настя от горя чуть не зарыдала. Он не поступает!.. Он просто так сидит на кадке!.. Она больше никогда, никогда его не увидит!..

— Как тебя зовут? — выговорила она в отчаянии, словно уже прощаясь с ним навсегда.

— Даня, — сказал парень. — Данила Липницкий, а тебя?

— Настя Морозова. А… «Тихий Дон»… интересная книга?..

— Великая, — сказал Данила Липницкий просто. — Папа говорит, таких книг в истории мировой литературы всего несколько.

— А у меня нет папы, — призналась Настя, очень жалея себя. — Умер.

— А у меня мама умерла. Давно, я ее совсем не помню. Папа говорит, она была… прекрасная.

Настя почувствовала себя немного лучше. Оказалось, что они оба почти сироты, у них есть общее!.. Их жизни схожи, а это гораздо круче общего института.

…И все же как жаль, что он не поступает!.. Его бы взяли. Глаза голубые. Прямо по-настоящему голубые глаза, яркие такие. В какую-то Африку он поступил, и Азию еще! Зачем такому Африка и Азия?!

— А Дольчикову видел? Дольчикова приехала, сейчас в приемной комиссии сидит! Вот ей бы я почитала! И она бы дослушала!

— Кто такая Дольчикова?..

Настя посмотрела на него и ответила:

— Великая актриса.

— А, — сказал Данила с уважением. — Я, знаешь, в них не очень… разбираюсь. Тебе с Ромкой нужно поговорить, он всех знает! И артистов, и режиссеров! В прошлом году так хотел поступить, и не взяли его, представляешь?.. Папа говорит…


Насте уже немного надоел его папа!..

Мимо прошли тот самый ненавистный ректор и загорелый мужик. Ректор жестикулировал и говорил, мужик слушал, повернув настороженное ухо.

Сквозь толпу протискивалась стремительная девушка в джинсовом комбинезоне, и ректор взревел:

— Мила! Мила!.. — Та оглянулась. — Пойди, Дольчикову вызови! — И загорелому, жалобным тоном: — Сам не пойду, не могу! Я сроду на прослушиваниях не сидел, а тут с самого утра, понимаешь!.. То Онегины, то Марины Цветаевы, но самый цимес — Бродский!.. Помешались они на нем, дебилушки!.. Все до единого читают, как сговорились! А его читать — не таблица умножения, понимаешь! Уметь надо, чувствовать, ну, уж просто понимать на худой конец! А они так шпарят, без всякого разбору!..

— А я Бродского как раз читала, — прошептала Настя убитым голосом.

— Я больше Гумилева люблю, — отозвался Даня бодро. — До десятого класса больше всех любил Маяка, а потом других тоже полюбил. «Павианы рычат средь кустов молочая, перепачкавшись в белом и липком соку. Мчатся всадники, длинные копья бросая, из винтовок стреляя на полном скаку». Разве плохо?..

— Какие павианы? Какие… всадники?..

— Гумилев. Я его люблю. А ты больше Бродского любишь?

Настя следила за стремительной Милой. Вот она влетела в экзаменационный класс, еще дверь не закрылась за ней, а она уже вылетела, волоча за тоненькую ручку словно слегка упирающуюся Дольчикову.

— Вот, вот она! — зашептала Настя Дане на ухо. — Смотри, смотри!

Тот посмотрел сначала на Настю, а потом в толпу, вовсе в другую сторону.

Бестолковый какой-то.

— Да не туда, а вон куда! Слушай, я у нее автограф возьму! Вот прямо сейчас возьму!..

…И бабке покажу! И пусть знает, с какими знаменитыми людьми ее никчемная внучка встречается, а потом будет работать, играть в одном фильме или спектакле!..

Впрочем, на автограф еще нужно решиться.

Дольчикова разговаривала с ректором и тем, загорелым. Мила нетерпеливо переминалась рядом с ноги на ногу, как видно ректор не отпускал, а ей нужно было бежать.

Наконец разошлись!.. Ректор, протиснувшись сквозь толпу, завел приятеля в дверь с табличкой «Посторонним В», а Дольчикову Мила потащила в другую сторону.

— Пошли! — выдохнула Настя и схватила Даню за руку.

Как бы невзначай. Как бы в поисках поддержки. Ах, какие у него пальцы!.. Так бы и держала, не отпускала…

Даня следом за ней вскочил с кадки, чуть не выронив толстую книгу под названием «Тихий Дон».

— Простите! Простите, пожалуйста!

Дольчикова оглянулась.

— Можно автограф? — глядя очень-очень преданным взглядом очень-очень преданной поклонницы, выпалила Настя. — Я так вас люблю! Во всех картинах! Вы необыкновенная! Особенно в «Романсе о любви»! И в «Диких снегах»!..

Дольчикова молчала, поджав бескровные губы. В душном коридоре повеяло дикими снегами, возможно, даже льдами.

— Ну, пожалуйста! — Настя покраснела. — Просто автограф.

— Свет, я наверх, — сказала торопливая Мила. — Увидимся, да?.. Ты только после к Игорю Марковичу зайди!

— Да я сначала покурю!

Мила махнула рукой и помчалась по лестнице через две ступеньки.

— Романс о любви — звучит как-то глупо, — ни с того ни с сего брякнул Даня. — Нет, просто других не бывает! Не бывает романса о… пришельцах или, допустим, о танках.

Знаменитая актриса посмотрела на него, взгляд у нее потеплел.

— Названия фильмам даем не мы, — сказала она низким голосом, почти басом. — Давайте, где расписаться?..

Вытащила у него из-под мышки «Тихий Дон», — Даня проводил книгу глазами, — и шикарно расписалась на титульном листе.

— Это мне! — вскричала Настя. — Спасибо, огромное вам спасибо! А можно еще селфи?

— Нет, — отрезала Дольчикова. — Ни в коем случае.

И энергично ввинтилась в толпу.

— Зачем она книгу подписала? — спросил Даня с досадой. — Она же не Шолохов!..

— Да какая разница, ведь подписала! — простонала Настя, упиваясь автографом и тем, что они вместе рассматривают «Тихий Дон».

М. Шолохов, а чуть пониже, с завитушками и росчерками — Светлана Дольчикова.