Сестры

— Охранник сказал, что дверь была распахнута настежь. Его, проходя мимо, увидел один из студентов и поднял тревогу.

Ко внимательно посмотрел на командира жандармов, который только что доложил обстановку, и поднял глаза на мертвого. Парень повесился на двух трубах, которые шли под самым потолком, спиной к желтой стене, и ноги его не доставали до пола всего каких-нибудь четыре сантиметра, и ни сантиметром больше, а до конца веревки — сантиметров девять.

«Вот что называется использовать все пространство, какое имеется», — подумал Сервас.

Сверкнувшая молния на миг подсветила студента снизу, и на эту долю секунды показалось, что он парит в воздухе, как Дэвид Копперфилд, и на потолок проецируется его тень. Не дожидаясь судмедэксперта, Ко ощупал ноги трупа сквозь брюки.

— Он повесился совсем недавно, — сказал он. — Окоченение пока не наступило.

— Убийство это или самоубийство, но что касается этого парня, у Ланга железное алиби, будь оно неладно, — буркнул Манжен.

Сервас ничего не сказал. Он знал, что его мнение в группе никого не интересует. Вспомнил фотографии трупов, смертельный ужас студента в подвале медицинского факультета и того, «кто будет к нему беспощаден, если он проговорится». Была ли в этом хоть крупица правды? Но он видел глаза Домбра в этот момент: в них светился абсолютно искренний страх.

Где-то в самой глубине сознания Мартен чувствовал, что они что-то упустили и в пазле не хватает одного элемента. Однако Домбр вместе с запиской оставил как дополнительную улику большой прозрачный полиэтиленовый пакет с одеждой девушек.

«Если уж ты такой большой фанат, то где твои книги?» — сказал себе Сервас. Правда, на этажерке стояли «Первопричастница» и еще несколько других томиков, но он не помнил, чтобы видел их, когда впервые вошел в эту комнату. Конечно, он мог и не обратить внимания, но, с другой стороны, как вообще можно пропустить такую деталь? Стало быть, все так и закончится? Самоубийство налицо, признание имеется: конец истории?

— Найдите мне номер телефона родителей, — приказал Ковальский. — Надо с ними встретиться прежде, чем набежит пресса…

Сервасу сейчас отчаянно была нужна сигарета, но он не хотел нарываться на грубый отказ, а потому вышел в коридор. Там двое охранников перекрывали вход в эту часть здания. Среди силуэтов тех, кто толпился за заграждением, он узнал знакомую лохматую шевелюру Пейроля. Новости распространяются быстро.

Мартен услышал, как за его спиной Ковальский крикнул:

— И найдите мне его подружку! Доставьте ее немедленно!





* * *


У Люси Руссель глаза распухли от слез. Она сидела в кабинете Региональной службы судебной полиции и тихо всхлипывала, но шеф группы добрее от этого не стал.

— Вы хотите сказать мне, что тогда соврали?

Она кивнула, не отнимая от глаз платочка.

— Я не расслышал, — настаивал Ковальский.

— Да…

— Громче! И смотрите на меня, когда я с вами разговариваю.

— Да, я соврала!

— Значит, в ту ночь вы с Седриком не были?

— Нет!

— Почему вы соврали?

— Потому что он меня попросил.

— И вас не смутило, что вы покрываете убийцу?

— Седрик поклялся мне, что это был не он…

У Люси Руссель было умное лицо и тусклые, гладко причесанные белокурые волосы. Нижняя губа у нее дрожала.

— И вы ему поверили? — Ковальский задал вопрос просто так, в ответе он не сомневался. — За это я мог бы отправить вас в тюрьму.

Она расплакалась еще сильнее.

— Ладно, — заключил он. — Уведите ее! — Крепко взял девушку за руку и буквально поднял ее со стула.

— А что делать с Лангом? — спросил Манжен, когда та вышла из кабинета.

Ко посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— Как «что делать»? А у нас есть выбор, черт побери? Их убил мальчишка.

— Ты уверен?


— Нет. Но ни один прокурор не разрешит задерживать Ланга дольше, и ты это знаешь. В общем, мы его выпускаем в надежде, что он на этом успокоится.

— Его адвокат собирается накатать на меня жалобу, — сказал Манжен.

Ковальский пристально посмотрел на него.

— Тут все стоят друг за друга, — сказал он. — Ничего такого не было. Если Ланг заявит, что его били, мы скажем, что он все выдумал. С одной стороны будет его слово, а с другой — слово четырех полицейских. Всем ясно? Тебе тоже, Сервас? — спросил он, обернувшись.

Мартен кивнул и вышел из кабинета. Ему надо было перевести дух. Он спустился на лифте и вышел из здания. Стояло такое прекрасное утро… Солнышко пригревало двор перед Региональным отделом судебной полиции, на землю легли короткие четкие тени, и деревья на берегу канала застыли в суровой неподвижности. Его вдруг пронзило воспоминание об отце, как тот сидел за столом, и этот образ наложился на образ Седрика Домбра, висящего на трубе под потолком.

И Мартен решил, что надо немедленно пойти на кладбище.

Ему было двадцать четыре года, брак у него не клеился, да и карьера в полиции началась явно не под благополучной звездой. Он не ощущал себя ни хорошим отцом, ни хорошим мужем, ни хорошим сыщиком. И хорошим сыном тоже. У него возникло впечатление, что все, во что он верил до сегодняшнего дня, вдруг исчезло в одночасье, как у Койота из мультика, и под ногами у него вдруг оказалась пустота. Ему на ум пришла песня, где говорилось, что лучше любить, чем быть любимым, и он зашагал, погружаясь в душный, неподвижный воздух.

Что за идиотство…





Часть II

2018




1. Вторник

Змеи




Она открыла глаза. Послышался какой-то шум. И шел он с первого этажа. Может, показалось? Она услышала шум секунд за десять до того, как открыла глаза. Значит, либо он ее разбудил, либо он ей снится, хотя она была почти уверена, что проснулась.

Прислушалась в темноте. Ничего. Только легкая вибрация отопления, которое время от времени включается радиоуправляемым реле, когда температура в доме опускается ниже нормы.

Но вдруг темнота стоящего на отшибе дома вызвала у нее тревогу. Тревогу беспричинную, потому что шум (если он действительно был) больше не повторялся. Наверное, приснилось… И все-таки она не могла отделаться от ощущения какого-то болезненного беспокойства.

Три часа ночи… Так показывало электронное табло на ночном столике, выполнявшее функции «Айпода», «Айфона», «Айпэда» и FM-тюнера. Ей очень не хотелось вставать и идти смотреть, что там шумит. Наоборот, она предпочла бы остаться в теплой постели и снова заснуть. Вдруг наступила полная темнота, которая давила и казалась враждебной. Надо зажечь свет, но это разбудит мужа. И вот тогда она поняла: тут что-то не то.

Рядом с ней в темноте должно было раздаваться медленное, тяжелое дыхание мужа, не переходящее, однако, в настоящий храп. Но вместо этого вокруг было абсолютно тихо, и в воздухе стоял запах мыла, который повсюду сопровождал его.

— Милый? Ты не спишь?

Она протянула руку влево, но нащупала только простыню, еще теплую. И смятую, потому что ночью он много ворочался. Куда он подевался? Не спустился же он в такой час в подвал проведать своих чертовых змеюк… Очень даже может быть. Так вот что за шум она слышала: это был он. Внизу. Вот и объяснение. Значит, не приснилось… Она с раздражением повернулась на бок с намерением снова заснуть, но тут же снова села. На этот раз зажгла свет. В ней проснулось любопытство; она знала, что не заснет, пока не узнает, что он там делает, вскочив среди ночи. Божественная доброта; должно быть, ее желание было вполне чистосердечным.

Она откинула теплое одеяло и спустила ноги на пол. В комнате было так холодно, что ей пришлось закутаться в старый пеньюар, брошенный на шезлонге, и надеть опушенные мехом шлепанцы. Ох, уж эта мания прикручивать ночью отопление! Она завязала узлом витой поясок пеньюара и, вздрагивая, вышла из спальни. Коридор вел к лестнице. Она остановилась на площадке. Никаких звуков слышно не было. И вдруг ей в голову пришла мысль, что мужу стало плохо. В конце концов, ему скоро шестьдесят.

Напрасно он старался дважды в неделю ходить в спортзал, очень гордясь своим плоским животом, выпуклой грудью и мускулистыми руками, и через день бегать по утрам по тропинкам Пеш-Давида. Он мало чем отличался от остальных: артерии теряли гибкость, мозг слабел, а член очень скоро стал нуждаться в синей пилюле, чтобы обеспечивать ему другие радости, кроме как пописать. При этой мысли ее передернуло от отвращения, и она поставила ногу в шлепанце на верхнюю ступеньку.

По дороге взглянула на экран термостата. Там стояло семнадцать градусов. Она нажала кнопку и перевела температуру на двадцать один, включила свет наверху лестницы и стала спускаться вниз.

Внизу было темно. Слишком темно. Если б это был он, он зажег бы весь свет. Но если это не он, то тогда кто же? И где он сам? По спине у нее пробежал совсем другой холодок.

Когда она добралась до нижней ступеньки, все ее чувства пришли в боевую готовность. В гостиную бледный серый свет проникал только через застекленную дверь. Муж недавно заменил старые стекла на тройной витраж НПЭ, то есть с низким потреблением энергии, со слоем самоочищающегоя стекла снаружи, где нанесенная гризайль, рисунок в серых тонах, превращала мебель в неразличимые черные силуэты, похожие на горы ночью. С другой стороны витражей порывы ветра раскачивали ветви деревьев. И она вдруг почувствовала себя хрупкой и незащищенной.

— Милый?

Что бы она в этот миг только ни дала, чтобы услышать его голос… Обычно он ее раздражал, действовал на нервы, даже выводил из себя, а сейчас ей вдруг захотелось услышать этот теплый, чуть высокомерный тембр, он был ей нужен. Но где же он, черт побери? А что, если… там кто-то чужой? Кого она не ожидала увидеть?.. У нее неожиданно перехватило дыхание. Нет, только не это, сказала она себе. Только не это… Сердце отчаянно колотилось, кровь пульсировала в горле, в груди, в ушах. Она нашарила выключатель в гостиной и включила свет. Его золотистый поток немного успокоил ее.

Тогда она и увидела слева другой свет. Он, как поток остывающей магмы, струился из помещения, где находились террариумы. Она вздохнула. Опять он со своими проклятыми змеюками… Порой ей казалось, что он любит их больше, чем ее.

— Сокровище мое, ты можешь, в конце концов, ответить?

Она пошла в сторону той комнаты, где он держал змей. Сквозь открытую дверь были видны трубки ультрафиолетового излучения, установленные в каждом террариуме. Шандор объяснял ей когда-то, что трубки установлены внутри террариумов, потому что стекло не пропускает УФБ, но пропускает УФА[16]. Именно в этих лучах больше всего нуждаются дневные змеи. По позвоночнику у нее снова пробежал ледяной озноб. Она вовсе не разделяла страсти мужа к этим жутким тварям, у нее от них по коже всегда бежали мурашки. Тем более что у него в террариумах содержались не безобидные ужи, а самые ядовитые в мире змеи. Она не раз говорила ему, что держать в доме таких опасных животных — чистое безумие, и всегда избегала заходить в комнату с террариумами.

— Шандор!

Никакого ответа. Ей снова стало не по себе. А вдруг с ним что-нибудь случилось? Вдруг какая-нибудь из этих чертовых рептилий его укусила и он лежит сейчас на полу, оставив открытой дверцу террариума? Сколько раз случалось, что ночью она не могла заснуть, представляя себе плохо закрытый террариум и змею, тихо выползающую из своего узилища… Ну ладно, хорошо, дверь между змеиной комнатой и домом всегда была закрыта, но однако…

Дверь… Дверь была открыта.