Шекспир мне друг, но истина дороже

Ему требовалось подумать.

Ему нужно подумать и позвонить Василисе. Он сегодня звонил ей раз пять или семь – всего-то!.. Он представил себе Василису в собственной пустой квартире, посмотрел на часы, чтобы удостовериться, пустая она или уже нет – родители возвращаются поздно, а у брата сегодня тренировка. На часы посмотрел и моментально забыл и о времени, и о Василисе, и о родителях с братом.

Желтый баллон с чем-то горючим, лошадиная голова, коньяк, который пил Верховенцев перед смертью, какое-то глупое отравление Валерии Дорожкиной, проделки Рамзеса, пожар в Лялином доме и предсмертная записка, драка Озерова на чугунном мосту над сценой… Должно быть что-то, объединяющее разрозненные части головоломки. Или кто-то объединяющий!.. Кто-то, кто, не жалея сил, стремится убивать и разрушать. Зачем?.. Во имя чего?..

«Кому дана такая сила, тот небывалый человек», вспомнилось ему.

Что за небывалый человек обитает в театре?..

Федя подумал, что знает этого человека, много раз проходил мимо, но почему-то не обращал на него внимания. Как можно не обратить внимания на такую ненависть и силу?.. Или он, Федя, что-то все время пропускает? Или не обращает внимания?

Он вошел в свой номер, как был одетый, лег на кровать, смяв шелковое покрывало, положил на живот телефон, закинул руки за голову и стал думать.



Утром Озеров проснулся от того, что к нему в номер ломился орангутанг. Орангутанг тряс дверь, крутил ручку и прыгал там, за дверью, так, что сотрясался пол.

Максим представил его себе – волосатое чудовище с желтыми клыками и квадратной мордой. Некоторое время Озеров продолжал лежать, хотя понимал, что орангутанг так просто не отстанет, его нужно прогнать. Он встал и, волоча за собой плед, распахнул дверь, приготовившись дать распоясавшейся обезьяне отпор.

– Доброе утро, Максим Викторович! – вскричал орангутанг, тараща шоколадные глаза. – У вас знатный фингал! У меня такой был в третьем классе, когда мы подрались с Димоном. Мы с ним только один раз подрались, с тех пор не дрались ни разу. А тогда наших мамаш даже в школу вызывали, – похвастался он, плюхнулся в кресло, по-обезьяньи длинной рукой дотянулся до шкафа, распахнул его и выудил пакетик и банку.

– Арахис соленый к пиву, – прочитал он. – Как вы думаете, можно употреблять его без пива, если прямо указано, что он к пиву?

– Федя, – сказал Озеров мученическим тоном. – Что тебе от меня надо, а?..

– Может, я хочу съесть именно ваш арахис и выпить именно ваше пиво? Прямо с утра?

– Ты ведешь себя со старшими как орангутанг.

– Между прочим, «орангутанг» переводится с индонезийского как «лесной человек». Orang – человек, а hutan – лес. Я почти говорю по-индонезийски. Его учит моя сестра.

– У тебя же брат! Какая сестра?

– Двоюродная, – с готовностью сообщил Федя Величковский. – Звать Сашкой, в университете учится. Очень красивая, хотя вредная немного. То есть полезная, но вредная.

Озеров улыбнулся.

– Мою жену тоже зовут Сашей.

– Это нам известно, – пробормотал «лесной человек», смутившись, как будто Озеров сообщил ему нечто очень интимное. – Слушайте, шеф, я как раз об этом хотел поговорить. Жена – это вам не кот чихнул.

– В каком смысле? – не понял Озеров.

– Нам нужно поговорить с женой Верховенцева. Еще раз. Получается, его смерть выгодна только ей! Да еще попытка отравить соперницу! Ну, да, да, попытка не удалась, но ведь была! Была такая попытка!

Озеров зашел в ванную и, не закрывая за собой дверь, принялся чистить зубы. Все лицо у него болело, во рту было горько. Он плескал воду себе в лицо и глотал ее с надеждой проглотить горечь, но она никак не проглатывалась.

– Шеф! Вы меня слышите?

Озеров промычал, что не слышит.

– Шеф, как она могла просто так его отпустить? Она же знала, что лишится всего! И почему-то отпустила его к Дорожкиной! Как такое возможно?

Озеров завернул кран.

– Ты раньше говорил, что она не похожа на леди Макбет.

– Я и сейчас продолжаю утверждать, что не похожа. У нее нужно спросить про… запасной аэродром, понимаете? Если она знала, что муж вот-вот с ней разведется, у нее должен быть приготовлен запасной аэродром! И про Валерию! Я тогда не понял, от чего эта Лариса так легко сдалась! Или она не сдалась, а решила покончить и с мужем, и с соперницей?..

– Да не было ее в тот вечер в театре, Федька!

– А-а! – тут напарник поднял палец. – В этом-то все и дело! Это и есть моя гениальная догадка!

– Что за догадка?

– Она устранила мужа не собственными руками! Она кого-то привлекла к этому делу.

– Приехали, – сердито сказал Озеров. – Наемный убийца? Как мне побриться, а?.. Вся рожа разбита…

– Зачем вам бриться, шеф?! Сейчас все метросексуалы и выдающиеся мужчины поголовно носят бороду! Это высший шик, вы что, не в теме?

– Ты хочешь сказать, что эта Зоя или как ее?..


– Лариса.

– Что она наняла кого-то, чтобы отравить мужа и Валерию?

– Нет, может, и не нанимала, но как-то… убедила, понимаете?

– Федь, в прошлый раз ты говорил совершенно противоположное. Ты утверждал, что она мужа любила и любит и очень казнит себя, что его не спасла. Потому что ей кажется, что он мог от неразберихи с актрисами убить себя. Или ты не так говорил?

– Так, – согласился Федя и почесался в точности как обезьяна. – Но, видите ли, в чем дело, шеф, сегодня ночью я много думал. Как правило, по ночам я сплю, но сегодня думал. И понял: она что-то скрывает.

– Да ну тебя.

– Нет, правда! Правда, шеф. Она сказала очень странную вещь. Я точно не помню, но что-то о пострадавшей стороне. Якобы есть еще одна пострадавшая сторона. То есть она и ее покойный муж – это одна сторона. Но есть и еще какая-то. Но я так и не понял, какая. Или она не сообщила, или я прослушал.

– И ты думаешь, что эта сторона и есть убийца? Которого она каким-то образом заставила отравить Верховенцева?

– Короче, надо с ней еще раз поговорить, – заключил Величковский. – Поехали? Я знаю, где она живет.

У Ляли были деньги, даже довольно много, она накопила, собиралась купить Ромке на день рождения компьютер – очень дорогой, неприлично дорогой. Он как-то показал ей фотографию знаменитого молодого писателя – на фото этот писатель сосредоточенно смотрел именно в такой ноутбук, а вокруг роились музы и грации. «Вот бы и мне такой же, – сказал Ромка с завистью и засмеялся. – Я бы, наверное, стал по-другому жить. Говорят, дорогие вещи меняют жизнь. Ты в это не веришь?»

Ляля не знала, верит или нет, ей никогда не приходило в голову менять свою жизнь при помощи вещей, а теперь вдруг пришло.

Оглянувшись по сторонам, не видит ли кто из знакомых, она потянула на себя стеклянную дверь. В магазине не было ни единой живой души, да и вещей маловато – несколько платьишек на блестящих рейках и сложенные особым образом кофты и свитера на деревянных полках.

Потолок в магазине был зеркальный и пол, кажется, тоже – в нем отражались многочисленные лампочки, брызгавшие острым белым светом, и Лялины сапоги, довольно грязные.

Какой-то человек вышел из-за тяжелой портьеры, посмотрел и скрылся.

– Что вы хотите?

Ляля обернулась. Очень высокая, очень худенькая и очень молодая девушка в черном брючном костюме, возникшая из пустоты, смотрела на нее сверху вниз. Лицо у нее было сонное.

Ляля растерялась.

…Чего она хочет? На самом деле? Она хочет потратить деньги, которые долго и трепетно копила на подарок для Ромки! Как объяснить это сонной девушке?

– Я хочу что-нибудь… такое, – пролепетала она, и собственный голос показался ей заискивающим. – Красивое и модное.

Девушка тихонько вздохнула.

– У нас все красивое и модное, – молвила она равнодушно. – Смотрите.

Ляля послушно посмотрела по сторонам, а девушка уставилась в сверкающее окно до пола, словно моментально позабыв о Ляле. Та, стараясь ступать только на черные квадратики плитки, чтобы сапоги не отражались так безобразно, подошла и перебрала платьишки на вешалках.

…Ну, и достаточно. Нужно уходить. Затея не удалась.

Ляля взяла с полки непонятный башмачок – он был очень легкий, хотя внутри меховой, на шнурках блестящие колпачки, а сам то ли лиловый, то ли сиреневый, – повертела и вернула на место.

– Спасибо, – сказала она в сторону девушки.

Та не обратила на ее мяуканье никакого внимания, вся подобралась, вытянулась и засияла леденцовой улыбкой. Ляля посмотрела – из глубины зала подходил давешний человек, снова вынырнувший из-за плотной шторы.

– Ничего не выбрали? – негромко начал он, не дойдя до Ляли. Она не поняла, к кому он обращается, и оглянулась по сторонам. Никого нет. Только она и продавщица! – Давайте я вам зимнюю коллекцию покажу, все, что на вешалках – это уже лето. Мы всегда спешим, зимой у нас весна, летом – осень. Ориентироваться трудно.

– Спасибо, – повторила Ляля, как попугай.

– Вам на каждый день или вечернее что-то?

– На… каждый.

– А вообще что вы носите? Брюки, юбки? Свитера, кардиганы?

Ляля попыталась сообразить, что она «вообще носит», и не смогла. Так, носит что-то. Какую-то одежду.

И девушка ей очень мешала! Она почему-то взволновалась, стала топтаться и улыбаться Ляле, как родной, и подсовываться поближе. Ляля отступила немного.

Человек приблизился, окинул Лялю молниеносным взглядом с головы до ног – оценил, но не обидно, а, пожалуй, профессионально, спокойно.

– Вы хотите поменять стиль?

Тут Ляля засмеялась, и ей стало легко.

– Ну, что вы! – сказала она весело. – Откуда у меня стиль! Нечего мне менять!

– Стили разные бывают, – не согласился человек. – У вас такой, у меня другой, у каждого свой.