Шепот мертвых
Часть 24 из 53 Информация о книге
И нет ничего важнее этого. Чтобы дойти до этой стадии, понадобились годы. Годы учебы методом проб и ошибок. Первый фотоаппарат ты приобрел в ломбарде. Старый «кодак инстаматик». Ты был еще слишком неопытен, чтобы знать, что он совершенно не годится для твоих целей. Он может поймать мгновение, но не способен уловить детали. Слишком медленный, слишком нечеткий, слишком ненадежный. Недостаточная четкость, недостаточные возможности, чтобы получить то, что тебе нужно. С тех пор ты перепробовал многие. Какое-то время ты был в восторге от цифровых аппаратов, но при всем их удобстве снимкам не хватало – тут ты улыбнулся сам себе – им не хватало души, которая была у пленки. У пикселей нет глубины, созвучия с тем, что ты ищешь. И не важно, насколько высокое разрешение, насколько подлинные цвета – они всего лишь импрессионистское отражение объекта. Тогда как пленка улавливает что-то от сути объекта, осуществляет некий перенос, выходящий за рамки химического процесса. Настоящая фотография создается светом, ясным и чистым. Пучком фотонов, оставляющих след на полотне фотопленки. Существует физическая связь между фотографом и объектом съемки. Связь, требующая умения и правильной оценки. Передержишь в химическом растворе, и все: фотография превращается в темное барахло. Недодержишь – и снимок получается бледной недоделкой, отбракованной раньше срока. Да, пленка, безусловно, требует большей осторожности и большего внимания. Но никто и не обещал тебе, что поиск будет легким. А это именно поиск. Твоего личного Святого Грааля, с той лишь разницей, что ты точно знаешь: то, что ты ищешь, действительно существует. Ты это видел. А увиденное единожды можно увидеть снова. Ты чувствуешь обычное возбуждение, извлекая влажную фотографию из фиксажа – осторожно, поскольку уже как-то плеснул себе в глаза раствор, – и споласкиваешь в холодной воде. Настал момент истины. К твоему возвращению мужчина был уже готов, страх и ожидание привели его в предельно взвинченное состояние, как оно обычно и бывало. Хотя ты и старался не строить особых надежд, ты чувствуешь неизбежное предвкушение, разглядывая получившиеся блестящие снимки. Но твое возбуждение исчезает, по мере того как ты рассматриваешь каждое из маленьких изображений, отбрасывая в сторону одно за другим. Смазано. Нет. Нет. Бесполезно! Во вспышке внезапной ярости ты рвешь фотографию пополам и отшвыриваешь в сторону. Рванув ванночки с проявителем, ты сбрасываешь их на пол, расплескивая химический раствор. И уже поднимаешь руку, чтобы смахнуть с полок бутылки, но спохватываешься. Сжав кулаки, ты стоишь посреди темной комнаты, тяжело дыша от усилия сдержаться. Ты взираешь на разгром, и приступ ярости проходит. Ты вяло начинаешь собирать обрывки, затем бросаешь это дело. Подождет. Испарения химреактивов заполняют комнату, а несколько капель попало на голую кожу. И рука уже начала гореть, а по опыту ты знаешь, что получишь ожог, если быстро не смоешь. Ты уже слегка успокоился, когда выходишь из темной комнаты, и разочарование постепенно отступает. Ты давно привык к разочарованию, да тебе и некогда его лелеять. Тебе слишком многое нужно сделать, слишком многое подготовить. Мысли об этом придают живости твоей походке. Неудача всегда огорчительна, но тебе нужно ориентироваться на перспективу. Всегда будет другой раз. 11 На следующее утро Том позвонил мне раньше, чем я вышел из отеля. – БРТ нашло человеческие останки в «Стиплхилл». – Он помолчал. – Незахороненные. Чтобы не ехать на двух машинах, он заехал за мной в гостиницу. На сей раз не возникло никаких споров на тему «ехать мне с ними или нет», только молчаливое соглашение, что он не станет пытаться делать все сам. Интересно, думал я, какое у него настроение после прошлого вечера, не сожалеет ли он о том, что сообщил о своем уходе. Даже если сожаления и имелись, Том хорошо их скрывал. – Ну… и как ты себя чувствуешь? – спросил я, когда мы тронулись. Он дернул плечом. – Уход на пенсию не конец света. Жизнь продолжается, верно? Я согласился, что да, продолжается. В этот раз солнце уже взошло, когда мы подъехали к обшарпанным воротам «Стиплхилл». Окружающие лужайки хвойные деревья казались непроницаемыми, словно среди них по-прежнему царила ночь. У кладбищенских ворот стояли полицейские в форме, перекрывая проход прессе, уже собравшейся снаружи. Судя по всему, информация о найденном теле каким-то образом просочилась. Вдобавок к проведенной эксгумации эти сведения послужили дополнительной приманкой для жаждущих новостей средств массовой информации. Когда Том притормозил у ворот, чтобы показать документы, какой-то фотограф, нагнувшись, снял нас через окно машины. – Автограф – десять баксов, – пробурчал Том, проезжая на территорию кладбища. Мы миновали вскрытую в прошлый раз могилу и двинулись к основному зданию. Часовня «Стиплхилл» была построена в 1960-х, когда американский оптимизм простирался вплоть до похоронной индустрии. Это был образец дешевого подобия модернизма, увенчанный плоской крышей. Одноэтажное строение в духе Фрэнка Ллойда Райта, но прискорбно до него не дотягивающее. Разноцветные стеклоблоки, из которых была сделана стена рядом с входом, стали тусклыми и потрескались, да и с пропорциями что-то не так, хотя я не мог уловить, что именно. Над плоской крышей возвышался шпиль, казавшийся столь же уместным, как шляпа колдуньи на столе. На вершине металлический крест, похожий на две криво скрепленные между собой ржавые перекладины. Гарднер стоял снаружи часовни, разговаривая с группой криминалистов в изрядно замызганных белых комбинезонах. Увидев нас, он подошел. – Это с той стороны, – без предисловия сообщил он. Пока мы обходили с ним часовню, на нас неожиданно обрушился грибной дождик, наполнив воздух серебристыми капельками. Он прекратился также быстро, как начался, оставив после себя крошечные радуги в траве и на кустах. Гарднер повел нас вниз по узкой, заросшей бурьяном, тропинке. Когда мы добрались до высокой тисовой ограды, тропинка была уже едва заметна в траве. Но если фасад часовни был просто обшарпанным, то за этой оградой открывалась вся истинная убогость «Стипл-хилл». Уродливая хозяйственная пристройка выходила на закрытый дворик, заваленный ржавыми инструментами и пустыми контейнерами. Пол возле приоткрытой задней двери усыпан раздавленными окурками, словно грязными белыми таблетками. Тут царил дух разрушения и небрежения, а в довершение всего роились тучи мух. – Там покойницкая, – кивнул Гарднер в сторону пристройки. – Команда экспертов пока еще ничего не нашла, но Управление по охране окружающей среды не очень-то довольно тем, как у Йорка ведется хозяйство. Когда мы подошли к дверям, до нас донеслись громкие голоса. Внутри я увидел Джейкобсен в окружении троих мужчин на голову выше ее. Она стояла с вызывающе вздернутым подбородком. Я догадался, что двое мужчин – те самые представители УОС, о которых упомянул Гарднер. Третьим был Йорк. Он почти орал, дрожа от возмущения и грозя пальцем. – …произвол! Это респектабельный бизнес! И я не стану терпеть всякого рода инсинуации… – Тут нет никаких инсинуаций, сэр, – вежливо, но решительно оборвала его Джейкобсен. – Это часть текущего расследования убийства, так что сотрудничество с нами в ваших же интересах. У директора похоронной конторы глаза лезли из орбит. – Вы глухие? Я уже говорил вам, что ничего не знаю! Вы хоть понимаете, какой урон это все наносит моей репутации? Можно было подумать, он не видит царящий вокруг бардак и запустение. Заметив нас, он оборвал себя на полуслове и бросился к Тому: – Доктор Либерман! Сэр, я буду очень признателен, если вы поможете разобраться с этим недоразумением. Как профессионал профессионалу, вы можете втолковать этим людям, что я не имею ко всему этому никакого отношения! Том невольно шагнул назад, когда директор похоронной конторы налетел на него. Гарднер втиснулся между ними. – Доктор Либерман приехал сюда по делам БРТ, мистер Йорк. Вернитесь назад, и агент Джейкобсен… – Нет! Я не буду стоять в стороне и смотреть, как доброе имя «Стиплхилл» мешают с грязью! В солнечном свете я разглядел, что костюм на Йорке засаленный и мятый, а на воротнике рубашки черная полоса. Он был небрит, и его щеки украшала седая щетина. Джейкобсен подошла к нему с другой стороны, и теперь зажатому между ней и Гарднером директору похоронной конторы было некуда деваться. По сравнению с его жеваным видом Джейкобсен просто сияла свежестью. Я уловил исходящий от нее легкий запах мыла и прозрачных легких духов. Но тон ее был далеко не мягким, и она явно была настороже. – Вам следует вернуться внутрь, сэр. У джентльменов из Управления по охране окружающей среды есть к вам еще вопросы. Йорк позволил ей увести себя обратно в здание, но все время при этом оглядывался на нас. – Это заговор! Заговор! Думаете, я не понимаю, что тут происходит? А? – летел нам в спину его голос, пока Гарднер поспешно уводил Тома прочь. – Извини за это. Том улыбнулся, но казался потрясенным. – Он, по-моему, довольно сильно расстроен. – Скоро он расстроится еще больше. Гарднер провел нас к густому ельнику позади похоронной конторы. Между стволами была натянута кордонная лента, огораживающая место преступления, и я углядел за деревьями работающие фигуры в белых комбинезонах. – Собака нашла там останки, – пояснил Гарднер. – Они разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга, но вроде бы принадлежат одному человеку. – Точно человеческие? – уточнил Том. – Вроде бы. Сперва мы не были уверены, потому что они сильно изглоданы, а потом нашли череп, так что можно довольно уверенно утверждать, что они из одного комплекта. Но после истории с «Три-Стейт» мы не собираемся рисковать. Я не мог его за это винить. Крематорий «Три-Стейт» в Джорджии в 2002 году мелькал в заголовках всех мировых газет, когда инспекторы нашли человеческий череп на его территории. И это оказалось лишь верхушкой айсберга. По каким-то непонятным причинам владелец хранил тела покойников, вместо того чтобы кремировать. Более трехсот останков было обнаружено в крошечных подвалах и сложенными кучей в окрестном лесу. Некоторые оказались спрятаны в доме хозяина. Скверная история, но между ней и нынешней ситуацией имелось одно существенное различие. Там ни одна из жертв не была убита. Гарднер привел нас на край леса, где стоял складной столик с масками и прочими средствами защиты. Буквально несколькими ярдами дальше ели образовывали практически непроходимую стену. Агент БРТ с сомнением глянул на Тома, словно только что понял, о чем его просит. – Ты уверен, что сможешь? – Мне доводилось бывать в местах и похуже. – Том уже начал распаковывать пакет с одноразовым комбинезоном. Гарднера его слова не больно-то успокоили, но когда он сообразил, что я за ним наблюдаю, мгновенно убрал с лица озабоченное выражение. – Ну, значит, тебе и карты в руки. Я подождал, пока он вернется назад в покойницкую. – Он прав, Том. Там будет неуютно. – Я справлюсь. В его тоне сквозило упрямство, ясно показывавшее, что спорить бесполезно. Я влез в комбинезон и натянул перчатки с бахилами. Когда Том был готов, мы пошли в лес. Нас мигом обволокла тишина, словно мир снаружи оказался вдруг отрезан. Вокруг шуршали иголками ели. Жуткий звук для кладбища, будто шепот мертвецов. Под ногами ковром лежал толстый слой хвои вперемешку с шишками. Пробивавшийся сквозь маску хвойный аромат приятно освежал после затхлого запаха похоронной конторы. Но недолго. Под елями воздух был густой и стоячий, ни малейшего ветерка. Когда мы вошли под низкие ветки, направляясь к ближайшим экспертам в белом, я почти мгновенно вспотел. – Так что вы тут нашли? – спросил Том, стараясь скрыть, что тяжело дышит, когда эксперты расступились, давая нам дорогу. Под масками и бесформенными комбинезонами было трудно понять, кто есть кто, но в ответившем я узнал того здоровяка из коттеджа. Ленни? Нет, Джерри. Его лицо было красным и потным, а комбинезон весь в смоле и иголках. – Господи, это будет тот еще денек! – выдохнул он, поднимаясь. – Тут череп, ну и то, что осталось от грудной клетки, плюс еще несколько костей. Они далеко растащены, даже самые крупные. Там чуть дальше есть забор, но слишком разрушенный, чтобы помешать кому-нибудь сюда залезть. Двуногому или четвероногому. А эти чертовы деревья просто сущие заразы. – Какая-нибудь одежда? – Нет, но нашли что-то смахивающее на старую простыню. Тело могло быть завернуто в нее. Оставив его работать дальше, мы двинулись к ближайшей находке. Земля была уставлена крошечными флажками, как заброшенная площадка для гольфа. Каждый флажок помечал отдельный предмет. Ближайший к нам – то, что осталось от таза. Кости лежали под деревом, так что нам пришлось сложиться чуть ли не вдвое, чтобы добраться до них, поскальзываясь на ковре из сосновых иголок. Я покосился на Тома, надеясь, что для него это будет не слишком тяжело, но за маской было трудно понять.