Шпион Его Величества

От этих дружеских слов я мгновенно протрезвел, но не из-за того, что испугался. Нет, пока мне бояться было нечего, не зря же в народе говорят: «не пойман — не вор». А меня за руку никто не ловил и не поймает, пока еще маловато было на Руси грамотных людишек, которые могли бы хорошо писать и считать. Да и кто позволит человеку со стороны секретные государевы бумаги читать, а затем сопоставлять их с реальными государевыми тратами. За это недолго и на плаху к палачу с топором попасть.

Просто в данную минуту Пал Иваныч не совсем хорошее время нашел для подобных шуток. Рядом со мной на сиденье пьяным валялся мой помощник Ванька Черкасов, память у него и в пьяном виде отлично работала, я неоднократно в этом на собственном личном опыте убеждался. Когда-нибудь он может вспомнить эти слова и невзначай где-нибудь сдуру об этом ляпнуть, тогда пойдет по всему миру гулять глупая людская молва обо мне как о воре, которую уже ничем нельзя будет остановить.

Пересилив боль и головокружение, я принял сидячее положение, хотя копчик ужасно болел от неровностей дороги, чтобы посмотреть в глаза этому честнейшему на всем белом свете человеку. Недавно я подозревал Пал Иваныча в том, что именно он сдает меня англичанам. Но в том воображаемом немецком трактире, где произошло столкновение с магом-лилипутом, я случайно выяснил, что таким доброхотом-злопыхателем уже давно является мой любимый недруг Петр Андреевич Толстой. Характер у этого человека был таким эксцентричным, что ну не мог он, даже будучи в таком почтенном возрасте, не предавать или не закладывать других людей. Стараясь не утонуть и не запутаться во всех этих мыслях о друзьях-товарищах и о друзьях-предателях, огромным напряжением воли я изгнал из себя излишние пары алкоголя.

Уже почти трезвым человеком, у которого мгновенно и страшно заболела голова, посмотрел в честные глаза Пал Иваныча Ягужинского. В этих глазах я прочел, что он пришел ко мне по поручению государя Петра Алексеевича, чтобы обсудить вопрос реорганизации государственной власти в России для борьбы с казнокрадством и коррупцией.





Глава 11





1


Девятого ноября одна тысяча семьсот шестнадцатого года в Леопольдштадте, в одном из богатых районов Вены, происходили странные и непонятные события.

Сначала неизвестно откуда появился странный экипаж.

Вернее было бы сказать, что странным был не экипаж, который был обычной дорожной каретой, а пассажиры экипажа. Все они, а их было пять человек, были одеты в черные одежды, черные плащи на плечи были накинуты таким образом, чтобы скрывать их лица. Эти люди в черных одеждах, выйдя из дорожной кареты, испуганно оглядывались по сторонам, с большим испугом посматривая на любого проходящего мимо или к ним приближающегося венского горожанина.

Особо подозрительно вел себя человек, который был выше всех ростом в этой странной группе людей. Он первым выскочил из кареты, несколько раз тяжелой трусцой пробежался взад и вперед по улице, где стоял трактир, у подъезда которого остановилась карета. После нескольких таких пробежек по венской улице этот великан нерешительно направился к дверям трактира.

К этому времени совсем уже стемнело и собирался пойти осенний дождик. Внезапно двери трактира распахнулись, и на пороге появился швейцар, который вышел зажечь фонари у входа в трактир. Разумеется, трактирный швейцар обратил внимание на этих людей и их странное поведение.

Высокий человек, по-видимому, сильно испугался появления швейцара и его подозрительных взглядов. Он продолжал нерешительно стоять перед самым входом в трактир, обеими руками ухватившись за сердце, словно испуганная барышня, собравшаяся падать в обморок. Великану потребовалось некоторое время для того, чтобы отойти от испуга, он повернулся к своим спутникам и что-то им приказал. Так эти люди всею гурьбой бросились к карете и начали тащить из нее дорожный багаж. Швейцар не сумел разобрать, на каком языке общались приезжие, но был твердо уверен в том, что это не был немецкий язык. Он хотел помочь приезжим перенести багаж в трактир, но те грубо его оттолкнули и сами поволокли все вещи.

Высокий человек, продолжая прятать лицо в складках черного плаща, коротко переговорил с хозяином трактира и потребовал две комнаты: одну большую для себя и для пажа, одну маленькую — для своих товарищей. Он говорил на хорошем немецком языке, но с каким-то непонятным акцентом. Но хозяин больше обратил внимание на большую нервозность в поведении этого высокого ростом человека.

Со стороны казалось, что он всего боится и от кого-то сейчас прячется.

Уже в трактире человек попросил хозяина заложить для него дрожки, чтобы отвезти его к господину Шенборну. Хозяин, разумеется, не знал, кто же это такой господин Шенборн, и поинтересовался у незнакомца, знает ли тот адрес, где этот господин проживает? Когда тот ему разъяснил, что имел в виду господина Шенборна, канцлера Священной Римской империи, то хозяин схватился за голову и, громко запричитав, отказался везти куда-либо этого странного незнакомца. Два золотых дуката на столе быстро разрешили проблему, дрожки были заложены и поданы к порогу трактира, ожидая высокого незнакомца, который в книге для гостей трактира расписался именем господина подполковника Коханского.

Было уже девять часов вечера, когда канцлер Священной Римской империи Руди Шенборн прошел в свою спальню и начал раздеваться, чтобы отойти ко сну. Он перекрестился и, подобрав ночную рубашку, совсем уже собрался шагнуть под балдахин, чтобы возлечь на нежные шелковые простыни, когда в спальню неожиданно вошел слуга. Громким шепотом он сообщил, что внизу к канцлеру пытается прорваться странный незнакомец, который хочет срочно с ним переговорить. В этот момент дверь спальни шумно распахнулась, в нее ворвался человек, лицо которого показалось Шенборну знакомым.

Человек не говорил, а кричал дурным голосом на немецком языке:

— Господин канцлер, мне срочно нужно встретиться с императором. Я пришел искать у него защиты. Император — мой свояк, и он обязательно мне должен помочь. Он должен спасти мою жизнь и жизнь моих бедных детей, так как отец хочет нас погубить и лишить престола.

С большим трудом канцлер признал в этом вечернем горлопане сына московского государя Петра Алексеевича, царевича Алексея. Он пришел в тихий ужас и от слов царевича, и от самой ситуации, в которой был вынужден принимать участие и говорить с царевичем Алексеем Петровичем. Прежде всего, Шенборн постарался успокоить царевича Алексея, говоря ему, что сейчас он находится в безопасности, никто в этом месте не собирается его убивать или терзать. Через короткую паузу канцлер добавил, не мог бы Алексей Петрович объяснить, какая такая беда или несчастье привели его в императорскую Вену.

— Отец принял решение и хочет меня погубить, а я ни в чем не виноват. Я слабый человек, ни в чем ему не противился и не отказывал. Алексашка Меншиков меня так нарочно воспитал; споил, умышленно расстроил мое здоровье. Отец мне говорит, что я не гожусь ни к войне, ни к правлению, поэтому хочет меня постричь в монахи и посадить в монастырь, чтоб отнять престол… Я не хочу в монастырь… Пусть император защитит меня и сохранит мою жизнь.

Пока царевич рассказывал свою историю, он и минуты не мог спокойно постоять на месте, беспокойно метался по спальне имперского канцлера, сметая все на своем пути. Задел кресло, и оно кубарем покатилось в дальний угол спальни, а Алексей Петрович этого даже не заметил. Вдруг у него пересохло горло, он потребовал пива, но в доме Шенборна такого напитка никогда не бывало. Слуги принесли легкого мозельвейна и дали бокал Алексею Петровичу. Залпом осушив бокал, царевич рукавом кафтана вытер рот и потребовал немедленной встречи с Карлом VI,[94] императором Священной Римской империи и своим родственником.

Спокойным и вежливым голосом канцлер Шенборн сказал, что сейчас время уже позднее, завтра, как только император проснется, он доложит ему о прибытии Алексея Петровича в Вену и о его конфиденткой просьбе. А до этого времени канцлер посоветовал царевичу запереться в помещении и на улицу своего носа не показывать, ожидая решения императора.





2


Хозяин венского трактира всю ночь не мог заснуть, беспокойно ворочаясь в постели и постоянно переваливаясь с боку на бок. Все это время ему спать не давали беспокойные и нехорошие мысли о постояльцах, об этих странных приезжих людях, которые три дня назад поселились в его гостинице.

Подполковник Коханский, как назвался высокий ростом человек, вместе с маленьким пареньком занял большую комнату. Паренек, по всей очевидности, был личным слугой подполковника, его пажом, но он совершенно не следил и никак не присматривал за своим господином. Служанка, которая занималась уборкой комнат постояльцев, уже вчера приходила вся в слезах и заявила, что не будет за хозяйские гроши убирать комнаты этих господ.

— Я многое на своем веку повидала, господин, но такого безобразия я еще не видела! — кричала служанка, обращаясь к хозяину. — Эти приезжие господа свои комнаты превратили в настоящий хлев для животных. Прямо в сапогах они ложатся в постель, белье которой сплошь в больших и жирных пятнах грязи, их невозможно отстирать. Мебель в комнате порушена, везде валяются объедки и пустые бутылки из-под вина и водки, а в одном углу… сильно наблевано. Одним словом, срам, да и только. Если судить по простыням, то мальчишка спит с господином и этого совершенно не стесняется. Если вы, господин, не прибавите мне денег за уборку этих комнат, то убирать я там не буду, — рыдала безутешная служанка.

Хозяин трактира и гостиницы, старый венский еврей, который много на своем веку насмотрелся, рано утром, едва поднявшись с постели, отправился к подполковнику Коханскому, чтобы переговорить с ним по поводу безобразий, творимых в комнатах гостиницы. Но когда, вежливо постучав, он приоткрыл дверь в большую комнату, то от увиденной картины едва не свалился в обморок: господин подполковник увлеченно занимался любовью с мальчишкой. Но, присмотревшись, хозяин гостиницы сумел разглядеть, что «мальчишка» имел красивую девичью грудь и длинные волосы на голове. Нервишки старого венского еврея этого богохульства не выдержали: как это можно при белом свете дня, да еще сзади, любить то ли девушку, то ли мальчишку!

Перекрестившись, хозяин гостиницы решил не беспокоить этих господ, оставив разговор с подполковником на более позднее время. Он покинул большую комнату и отправился в малую комнату, чтобы образумить ее постояльцев. Подойдя к комнате, он фалангами пальцев вежливо постучал в дверь. Никто не ответил, хотя в комнате были слышны какие-то странные голоса. Хозяин снова постучал в дверь и снова не получил ответа. Тогда он набрался решимости и после третьего стука, повернув ручку, вошел в комнату, где первым делом ему в нос ударил страшный смрад водочного перегара и аромат ношеных портянок.

На полу на матрасах в фривольных позах и в фривольной одежде, в одном только исподнем, лежали три мужика. Когда дорожные путники занимали комнату, то они потребовали себе тюфяки с сеном, которых у хозяина приличной венской гостиницы, разумеется, не оказалось. Пришлось им выдать настоящие немецкие перины, которые эти постояльцы превратили в незнамо что, так как они, по всей очевидности, спали на них в одежде и в сапогах. Пока хозяин трактира и гостиницы мучительно долго искал ответ на вопрос, почему сейчас постояльцы неприлично раздеты, а по ночам на матрасах спят одетыми и в сапогах, один из постояльцев на ломаном немецком языке поинтересовался:

— Ты чего хочешь, мужик?

Хозяину трактира и гостиницы потребовалось мгновение, чтобы понять, что эта троица пьяна. И не просто пьяна, а по-свински пьяна и ничего в данный момент не соображает. Разговаривать с такими людьми было не о чем, их просто не стоило трогать, от них можно было бы ожидать только одни проблемы. Старый венец тяжело вздохнул и решил это дело пустить на самотек, легче пару грошей заплатить служанке, но зато сбережешь здоровье.


Через пару часов пятерка этих странных людей спустилась в обеденную залу для завтрака, на который они заказали большие блюда картошки с жареной свининой. Затем эти люди попросили принести анисовки и много буженины. Буженина в трактире имелась в наличии, но вот что касается анисовки, хозяину пришлось по этому вопросу самому и долго разбираться с подполковником, что он имел в виду в отношении этого напитка.

Когда хозяин убедился в том, что под словом «анисовка» его клиенты подразумевали простую водку, то каждому из гостей принесли по стопочке отличного немецкого шнапса, который хозяин сам принимал для возбуждения аппетита. А эти клиенты его любимую водку обозвали нехорошим словом «дерьмо», потребовав этого дерьма в неограниченном количестве. Слово «дерьмо» хозяин хорошо разобрал, но не понял, почему им шнапс был нужен в неограниченном количестве. Как можно пить так много шнапса, ведь даже после двух стопок этого алкоголя совершенно невозможно работать. А эти постояльцы глотали шнапс чарками, буженину и ветчину жрали так, словно неделю пахали крестьянское поле. Подполковник Коханский и его мальчишка-девушка паж не отставали от других членов группы, после завтрака пятерка отправилась досматривать утренние сны.

Когда стемнело, за стенами трактира поливал холодный ноябрьский дождь, то в трактире появился очень вежливый гвардейский офицер.

Случайно хозяину трактира удалось подслушать, о чем этот гвардеец разговаривал с подполковником Коханским — того приглашали посетить канцлера Шенборна. По всей видимости, Коханский был птицей высокого полета, раз его приглашал имперский канцлер Шенборн и за ним присылал карету. Поэтому хозяин трактира и гостиницы решил больше не беспокоить разговорами о поведении этих своих постояльцев.

Подполковник Коханский вернулся улыбающимся и весьма довольным человеком далеко за полночь. Еще с порога этот человек, не обращая внимания на то, что в гостинице все приличные люди уже спали, прокричал, чтобы на его людей подавали питие и закуску, они праздновать будут. Правда, он не объяснил, что именно они собираются праздновать, но веселились всю ночь. Несколько раз к хозяину гостиницы приходили другие постояльцы и вежливо интересовались, что это за люди веселятся в обеденном зале трактира. Ночь напролет из этого зала неслись дикие вопли, крики, звон разбиваемой посуды и протяжные завывания, которые эти люди называли песнями.

Утром постояльцев не стало, их увезли в черной карете без окон. Поклажу этих постояльцев забирали австрийские солдаты. Капитан солдат ударил хозяина кулаком в зубы и грубо велел ему держать язык за зубами и ничего и никому о своих постояльцах впредь не рассказывать.

— Ты, мразь пузатая, забудь о них, словно их никогда здесь не было, — сказал австрийский капитан, вытирая о кафтан хозяина кровь со своей белой кожаной перчатки.

Вот из-за чего хозяин трактира и гостиницы так беспокойно метался на своей кровати, боясь жужжания мухи и постоянно пересчитывая золотые талеры, которые получил от неизвестного гражданина империи за свой рассказ о странной пятерке постояльцев.

Лейб-гвардии капитан Александр Иванович Румянцев в своем письмишке мне указал, что хозяин венского трактира ему продался всего за пятьдесят золотых талеров и в деталях поведал ему историю некоего господина подполковника Коханского. Эту сумму в семьдесят пять талеров я несколько позже внесу в графу «тайные расходы» баланса ежемесячных государевых трат. Далее Румянцев писал, что австрийский капитан продался всего за сто золотых дукатов, и сообщил, что господина Коханского и его людей под видом арестованных отправили в замок-крепость Эренбург, что находится в баварском Тироле.

В ответном письме я попросил Александра Ивановича съездить в этот тирольский Эренбург, чтобы на месте убедиться в том, что царевич Алексей и его прислуга венским императорским двором спрятаны именно в этом замке. Отдельно попросил лейб-гвардии капитана также выяснить, нет ли в группе прислуги царевича Алексея женщины?

Замок Эренбург гордо высился на скальном выступе, с трех сторон окруженный неприступными горными ущельями, а дорога, ведущая к замку, была перекрыта глубоким рвом, заполненным водой. Скальный выступ имел каплевидную форму, своей более узкой частью обращенную к дороге. Из амбразур надвратной башни замка хорошо просматривалась дорога и подвесной мост, перекрывающий искусственный ров. Сразу же за воротами располагался нижний двор с хозяйственными постройками.

Над нижним двором и оранжереей высилось здание цитадели, сердце и главное оборонительное сооружение замка Эренбург. Стены этого сооружения были от полутора до трех метров толщиной, в те времена ни одна пушка не могла их пробить. Вход в Южную башню располагался на втором этаже, первый же этаж башни был отведен под темницу, в которую можно было бы попасть, только спустившись по лесенке в отверстие в потолке. Вход в северную башню также располагался на втором этаже, к нему вела деревянная площадка из примыкавшего к цитадели жилого здания этого замка. В самой же башне находился подъем на смотровую площадку, расположенную на вершине башни.

Командир гарнизона замка-крепости Эренбург, немецкий капитан Гольде, в своем распоряжении имел полуроту солдат. В основном это были пожилые солдаты, успевшие повоевать с турками, или инвалиды, выжившие после тяжелых ранений. Военным командованием Священной Римской империи[95] они были направлены в Баварию доживать свой солдатский век. Многие из них успели жениться и родить детей, которые жили вместе с ними в этом же замке. Служба в замке, расположенном практически в самом центре Священной Римской империи, для этих солдат была настоящей благодатью, истинным подарком судьбы. Они с удовольствием несли службу, стояли на постах, а после службы не спеша возвращались домой, где жены кормили их вкусным обедом или ужином.

Когда в замке Эренбург появилась эта пятерка арестантов, то солдатам и членам их семей запретили даже близко к ним подходить, разговаривать или задавать им вопросы. Было запрещено даже внимательно всматриваться в их лица. Лица арестантов, когда они выходили на прогулку, были всегда скрыты складками плащей, накинутых на плечи. Да и между собой эти люди разговаривали очень мало. Только капитан Гольде имел право подходить к этим арестантам, но разговаривать он мог только с одним арестантом из этой пятерки заключенных. Даже капитан гарнизона замка не знал истинных имен арестантов, за какие грехи они были брошены в крепость.

Глубокой ночью в тюремной карете без окон этих арестантов доставили в крепость Эренбург. Их по одному выводили из кареты и при свете двух факелов и под конвоем солдат при оружии препровождали по выделенным им комнатам. В соответствии со строжайшими распоряжениями имперской Вены, арестантов не держали под замком или на цепях в темнице замка. Они были с комфортом размещены в комнатах жилого здания цитадели. Каждый день им позволялись утренние и вечерние прогулки на смотровой площадке замка.

Арестантов кормили отдельно от солдат и капитана гарнизона. Вместе с ними из Вены приехал повар, который и готовил им отдельную еду. Каждую неделю повар посещал проводимые в конце недели крестьянские рынки, где закупал свежие продукты. Когда повар отправлялся на рынок, то в помощь себе он обязательно брал одного или двух солдат. Изредка скуки ради делился с ними информацией по заключенным.

Но и по рассказам повара становилось ясным, что и он мало чего знает об этих заключенных. Повар в основном говорил о том, что арестанты ели и пили, какие блюда им наиболее всего нравились.

Таким образом, по понятиям гарнизонных солдат получалось, что эти заключенные неплохо устроились, они ели, спали и постоянно пили шнапс. Изредка арестанты все-таки покидали свои комнаты и выходили на прогулку. Но, пошатавшись из угла в угол смотровой площадки, они снова спускались в свои комнаты, чтобы пить халявный шнапс. Причем, как, вспоминая, говорил повар, особенно хорошо у арестантов получалось питие шнапса, которого они выпивали по ведру на брата в день. Этому обстоятельству гарнизонные солдаты замка дико завидовали и мечтали о таких временах, когда сами могут оказаться в таком райском положении.

Чаще всего на смотровой площадке появлялись два арестанта — самый высокий и самый низкий люди этой группы. Эти два парня прижимались друг к другу и, нежно держась за руки, целовались, думая, что никто их в этот момент не видит. Солдаты же со своих постов все это прекрасно видели и улыбались себе в усы: они-то хорошо знали, что это такое — мужская любовь, много времени проведя в казармах!

Солдатам гарнизона крепости Эренбург по службе особо делать, кроме дежурств на постах, было нечего. Ни тебе занятий шагистикой на плацу, ни изучения оружейных приемов, ни занятий стрельбой — все это они давным-давно изучили и прошли, когда проходили обучение молодыми рекрутами. Капитан Гольде сквозь пальцы смотрел на их постоянные отлучки из замка-крепости.

Но с появлением этих арестантов жизнь солдатам и членам их семей резко ограничили, строго-настрого запретив покидать службу и общаться с местным населением. За одно лишнее слово об арестантах они могли быть выброшены из этой своей солдатской службы, быть с позором изгнаны из имперской армии без какой-либо пенсии и льгот по выплатам налогов за выслугу лет. Поэтому солдаты делали все возможное, чтобы держаться особняком и подальше от арестантов. Как им приказывал капитан Гольде, они молчали и не отвечали на вопросы местных жителей, когда те интересовались тем, что происходит у них на службе.

Но, разумеется, солдаты, да и сам Гольде, держали язык за зубами только в тех случаях, когда им предлагали не очень большие суммы денег!





Эпилог




Это было крестьянское ржаное поле, причем очень небольшое по своим размерам. По всей очевидности, это был надел не очень богатого крестьянина. Приподнявшись на локтях, я осмотрелся кругом, поле просматривалось от начала и до конца.

Было тепло, но не слишком жарко.

Затем я перевел взгляд на самого себя, чтобы осмотреться. Первым же делом удивился тому, что не увидел на себе никакой одежды, я был совершенно наг! Удивление было вызвано в основном тем, что на мне отсутствовал бронекомбинезон. Он позволял выживать в любых условиях окружающей среды. Последнее время я его носил не снимая, из-за угроз трейси. Непонятное крестьянское рубище, то ли это была рубаха, то ли рогожный мешок с вырезами для рук, валялось от меня неподалеку.

Голым лежать на земле было крайне неудобно, да и прохладно. Телом я ощущал тянувшийся от вспаханной земли холодок. Я легко поднялся на ноги, чтобы еще раз убедиться в том, что я находился не в своем теле, к которому успел привыкнуть и обжиться. Сейчас я находился в теле совсем молодого парня, лет пятнадцати-шестнадцати.

Долго удивляться подобному обстоятельству мне не дали, рядом со мной внезапно объявился лилипут-изобретатель оборонительной ширмы. Он как-то странно повел себя. Сначала долго смеялся, затем долго кому-то грозил своими маленькими кулачками, а затем обратился ко мне с совершенно непонятными словами:

— Полковник Барк, краем уха мы слышали о том, что ты могущественный маг, но не верили этому, потому что только трейси могут быть могущественными магами в той вселенной, которую нам с тобой пришлось оставить. Из-за своего неверия я и оказался в этой проекции жизни планеты Земля. Тебе, Барк, не очень-то повезло в переброске наших сознаний, ты попал в тело местного аборигена, и тебе придется много поработать, чтобы перебороть его генетическую память и снова стать самим собой. А теперь, полковник, прощай, мне нужно найти своего аборигена, в котором стану в дальнейшем развиваться и совершенствоваться. Так что прощай и до встречи в этом времени.

Больше книг на сайте - Knigoed.net



* * *