Сияющие руины

– Эта дверь открывается только в воспоминания. Есть двери, в которые вы входите телом и всем своим существом. Есть те, что ведут в ментальное пространство. Реально и нереально. Тогда и сейчас. Здесь и там. Все это кажущееся многообразие – едино в своем роде, если посмотреть правильно.

– Не только вы обладаете Даром. – Сильюн внимательно изучал сидящих на королевской скамье. – Еще ваша мать. И вон те трое мужчин. Старик и она. – Он показал на Эдлу.

Редвальд вынужден был отвести взгляд.

– Вы же знаете, как редок этот подарок, – ответил он. – И в ваше время среди такого многочисленного населения немногие им обладают. Подумайте, как мало нас, Searugléaw, было в этом маленьком королевстве, в этой части Британии пятнадцать веков назад. Вот мы все перед вами.

Они смотрели, как продолжалось празднование. Король Титила поднялся, велел подать ему кубок и начал речь, которая изменит все.

– Моя мать была баварской принцессой, вдовой, а я – ее единственным ребенком, – сказал Редвальд. – Королю Титиле потребовалась невеста Searugléaw, которая бы повысила его статус, а брату моей матери нужны были британские драгоценности. Итак, когда мне исполнилось два года, я был продан. Со временем у меня появилось три брата – вы их видите, они здесь, – но ни один из них не имел Дара. Я присматривал за ними, когда они росли, учил их всему, что знал сам, и любил их всем сердцем. В вотчине моего нового отца было две семьи, которые владели Даром, они служили ему советниками, вместе они принимали самые важные решения. Хорошие, мудрые мужи. Так я думал, по крайней мере. То, что сейчас говорит мой отец, я уверен, он говорит с их благословения. Это мой двадцатый день рождения, и он объявляет меня своим преемником, а Эдлу моей невестой.

– Я вижу их глаза, – сказал Люк и тихо со стоном выдохнул. – О боже!

Редвальд положил руку ему на плечо:

– У тебя больше жизненного опыта, чем было у меня тогда.

Они прошли через зал и оказались где-то под открытым небом, среди курганов, где воины и члены их семей покоились с миром. Ночь была морозная. Россыпь звезд на небе – белые крапинки на черном.

Редвальда убедили прийти и сделать подношение предкам, чтобы утвердить свой статус преемника.

Редвальд видел, как он там, в далеком прошлом, отбросил полы своего нового красивого платья и опустился на колени на покрытую инеем траву, его обступили кольцом. Это были самые близкие и родные ему люди: три его брата, наделенный Даром советник царя с сыновьями, Эдла и ее отец, его брат по щиту, Хрит. Редвальд вместе с Люком и Сильюном наблюдал, как он там пригубил чашу, а затем вылил остатки вина в землю, чтобы почтить героев этой земли.

И в этот момент старший из его братьев схватил его за волосы, а средний перерезал ему горло.

Рука брата дрожала. Он был самым умным из троих, но ему только исполнилось пятнадцать. Редвальд часто задавался вопросом, ему ли в голову пришла мысль об убийстве, он ли желал получить престол отца. И Эдлу в придачу. Все они хотели взять Эдлу в жены, хотя никто из них не любил ее так, как Редвальд.

Впервые он смотрел на свое собственное убийство. Он даже вспоминать о нем не любил, каждый раз это было как острый нож в сердце – его убили, точно борова, полоснув по горлу ножом.

Редвальд посмотрел в лица своих спутников: у Люка на лице застыло изумление, Сильюн насторожился.

Рука брата дрогнула, поэтому рана не была смертельной, могучие рефлексы Одаренного встали на его защиту. Редвальд видел, как он вырывается из рук брата, видел, как мгновенно сошлись кровавые края раны. Эдла отступила, в ужасе она глядела, как он царапает землю руками, ища у нее поддержки.

– Хрит!

Он позвал своего брата по щиту, и тот, растолкав всех, подошел к нему. Редвальд посмотрел в лицо тому, кому доверял больше остальных, и потому никак не ожидал, что его клинок вонзится ему в бок.

И снова у Люка вырвался стон, а Сильюн стоял бледный, будто призрак. Они не хотели смотреть, как удар за ударом, меч за мечом обрушивались на лежащего на стылой земле Редвальда. Каждый этот удар его Дар мог отклонить, в очереди оставались еще трое.

Его новое платье уже было разорвано и окрасилось в алый цвет, Редвальда перевернули на спину, как зарубленную свинью. Он не мог двигаться, не мог говорить, не мог дышать. Он мог только смотреть глазами, залитыми кровью. Он получил слишком серьезные раны, чтобы его Дар мог их исцелить.

И снова его окружили, Эдла присела рядом с ним. Редвальд вспомнил, как грустно было ему оттого, что он не в силах говорить, и не мог сказать ей, как сильно он ее любит, и что он сожалеет, что теперь она будет принадлежать одному из этих мясников.

Эдла вытащила шпильку, и волосы рассыпались по плечам. Эти каштановые волны, которые он любил накручивать на палец, мягко касались его щеки, как прощальный поцелуй.

– Грязный чужеземец! Ты никогда не будешь владеть мною, – прошептала она.

И ткнула шпилькой ему в глаз.

Люк в шоке отпрянул.

– Зачем он нам это показывает? – услышал Редвальд его шепот, в ответ Сильюн лишь покачал головой.

Когда шпилька вошла Редвальду в мозг, он умер.

Его тело лежало на мерзлой земле, сердце перестало биться и качать кровь, и она текла медленными струйками. Убийцы стояли рядом, они желали убедиться, что он действительно умер.

Когда сомнений не осталось, хищная стая вернулась в зал. Они даже не позаботились о том, чтобы скрыть его тело. Они хотели, чтобы все увидели его труп, как предупреждение и свидетельство политической воли.

Первой с криком упала Эдла.

– Смотрите, – обратился Редвальд к юношам.

Яркие нити Дара вырвались изо рта Эдлы и устремились к остывающему телу, золотым сиянием разлились по нему. Зияющие раны жадно выпили его.

Один из сыновей советника подбежал к Эдле. Редвальд даже сейчас не понимал, как он этого не видел. Но когда молодой человек наклонился, чтобы помочь ей подняться, его Дар вырвался из его груди и обвился вокруг истончавшихся и рвущихся нитей Дара его возлюбленной.

– И вы тоже, – выдохнул Сильюн, поворачиваясь к Редвальду, – вы тоже можете забирать Дар.

– До той поры я этого не знал, – кивнул Редвальд.

Огонь, вырываясь из кричащих ртов еще троих Одаренных, вился и скручивался спиралями. Но из зала, от его матери пламя не устремилось к нему. Так Редвальд понял, что она уже мертва. Она и ее королевский супруг были убиты коварными вассалами.

– Но вы же были мертвы, – изумился Люк. – Они ведь ушли, только когда убедились в этом.


– Невозможно отнять у смерти то, что она уже взяла, – кивнул Сильюн. – Я пробовал. Я регулярно проводил эксперименты в лесу, в Кайнестоне, – однажды меня поймала на этом его сестра. Деревья. Животные. Ничего не получалось. Мой предок Кадмус тоже попробовал сделать это, когда его жена умирала при родах. Дар не может вернуть к жизни того, кто умер.

Редвальд сделал широкий жест рукой, указывая на могильные курганы и дым, поднимавшийся где-то вдали королевских владений.

– Вопрос не в том, чтобы вернуть к жизни кого-то или что-то из материального мира. Речь идет о твоей сущности и бытии. Как бы вы определили место, где вы находитесь, и смысл вашего пребывания здесь? Это моя память, и вместе с тем вы обретаете чувственный опыт данного момента. Вам холодно. Вы видите звезды. Вы вдыхаете запах нашей одежды из меха и кожи. Ощущаете в воздухе теплую солоноватость моей крови. По всем параметрам вы здесь. Но и там.

Редвальд указал на открытую дверь, которая вела к пляжу Фар-Карра, где три спящих человека лежали у костра.

– Здесь и там – это одно пространство. Большинство переходов между ними совершаются легко и просто. Но есть и трудные, смерть – самый тяжелый переход. Он требует Дара колоссального объема, и не было еще человека, родившегося с таким Даром. На протяжении веков я наблюдал и смеялся над попытками ученых создать систему классификации Дара. Одни из нас управляют элементами и стихиями, другие работают с предметным миром, третьи с людьми. Некоторые обретают силу или способность причинять боль, исцелять или уничтожать. Кто-то необычайно силен в чем-то одном, другой владеет всем понемногу.

Сильюн кивнул.

– И может быть, раз или два за эти столетия родился тот… – продолжал Редвальд, глядя в почти черные глаза юноши, чтобы убедиться, что он понял, – кто способен брать.

Он показал на свое холодное, посеревшее тело. Огонь Дара проникал в него, как удары молний с небес.

– Я опустошил пятерых из тех, кто пытался меня убить. Но чем больше я брал, тем больше я мог взять. Дар стекал в меня от тех мужчин и женщин, которых я не знал, разбросанных по всем уголкам Британии. Так необходима мне была сила Дара, чтобы совершить самый тяжелый переход. И вот он стал для меня простым и легким.

Пока они наблюдали, Редвальд, который только что был мертвым, сел. Он вытащил из глаза шпильку, вытер ее о мерзлую землю и воткнул, как булавку, в свое разорванное платье.

Он начал с Эдлы, чтобы избавить ее от боли смотреть, как умирают другие, потому что любил ее. Он рассек ее грудь и пронзил сердце одним ударом своего меча. Затем последовал ее возлюбленный. Потом ее пожилой отец. Брат ее возлюбленного. Его отец. Всех пятерых Searugléaw он убил.

Пришла очередь братьев. Линия их отца оборвалась в мерзлой грязи, в слезах и мольбах о пощаде.

Его брат по щиту, Хрит, стал единственным, кто оказал сопротивление, и Редвальд был рад этому. Он с ранних лет спал с ним в теплых мехах и испытал горячую, темную радость, распоров его от горла до живота.

Но, увидев это сейчас, Редвальд никакой радости не почувствовал – по истечении столетий умерла и любовь, и ненависть.

Все трое они наблюдали, как в королевском зале Редвальд стоял над телом человека, который купил его, но которого он тем не менее с гордостью называл отцом. Он снял с головы убитого короля золотую корону, украшенную гранатами, и надел на себя. Затем он пронзил мечом оставшихся в живых, включая даже слуг и собак.

Он снял со стен факелы и разбросал их по столам, скамейкам, по полу, усыпанному телами и залитому кровью, открыл большие двойные двери и ушел.

Юноши с широко раскрытыми глазами смотрели, как он уходит.

– Что случилось потом? – выдохнул Люк.





19. Редвальд




– Я жесткой рукой правил предавшим меня королевством. Я не помню, как долго, но дольше, чем длится человеческая жизнь. Используя Дар, я исцелял и убивал, совершал подвиги, которые люди называли чудесами: грязная вода очищалась, зерна прорастали, штормы стихали и лодки возвращались в гавани. Я назвал вам эпитеты, которые присваивали мне люди: Cealdcyning, Gastcyning, Cwiccyning – ледяной король, грозный король, живой король. А потом, когда с севера пришли завоеватели, я снял с головы корону, положил ее на трон своего отца и ушел. Это королевство не спасло от смерти меня. Пусть оно спасет от гибели себя, если сможет. Оно, конечно же, не смогло. По всему побережью маленькие королевства горели и падали к ногам победителей. Но меня это больше не заботило. К тому времени я обнаружил, что существует много интересных мест.

– Но ведь гибли невинные люди, – покачал головой Люк. – С такой силой Дара вы могли их спасти.

– Невинные люди всегда умирают, Люк. А виновные, как правило, остаются жить.

Юноша думал, что он разговаривает с героем, но он ошибался.

– Я годами бродил по этому миру и другим мирам, и наконец мой гнев иссяк. По большей части я проводил время в одиночестве, но иногда я показывал себя мужчинам, и они открывали мне свои двери, а встретившие меня женщины дарили мне тепло своих постелей, кто-то на короткое время разделял со мной мой путь – я позволял себе быть счастливым. Я творил чудеса и поражал умы людей и таким образом получил свой последний титул – Wundorcyning, король-чудотворец. И куда бы я ни шел, повсюду люди нуждались во мне – найти украденного ребенка, скудный урожай снова сделать обильным, вернуть потерянные сокровища, изгнать демонов, вылечить бесплодную женщину или обезумевшего мужчину. И как бы ни была велика моя сила, я осознал, что всех моих жизней не хватит, чтобы я смог удовлетворить непрерывно растущие потребности людей.

Редвальд вывел Сильюна и Люка из разрушенного королевства, и они снова оказались на берегу моря. Больше всего на свете Редвальд любил пространства на пороге миров, как здесь, где кончалась земля и начиналось море, и для перехода из одного в другое нужна была только лодка. Или, что еще лучше, только твое обнаженное тело.

Редвальд остановился на границе, где галька заканчивалась и начинался песок.

– Я решил уйти во второй раз, и на этот раз навсегда. Я начал с берега земли, принадлежавшей моему отцу Титиле, я шел и шел, пока не вернулся туда, откуда начал.

Он показал вдаль пляжа, где появилась его фигура. Тот Редвальд медленно шел по песку у самой кромки воды и тянул за собой толстую огненную нить Дара. Кисти рук совершали в воздухе движения, объединяя его силу и его намерения в долгосрочный проект.

– Ты так же восстанавливал границу Фар-Карра, – выдохнул Люк, повернувшись к Сильюну. – Невероятно!

– Я всегда считал это невероятным, – ответил Сильюн. В его интонации смешались усмешка и восторженный трепет.

Тот Редвальд, поравнявшись с ними, остановился. Огненный канат, который он держал в руке, шипел, разбрызгивая сверкающие капли Дара. Свободной рукой он потянулся и вытащил из темноты другой конец. Потом осторожно соединил их вместе.

Редвальд вспомнил, что́ он чувствовал в тот момент – секундное колебание перед тем, как навсегда изъять у людей память о себе. И облегчение и освобождение, как только он это сделал.

Некоторые события и люди стоили того, чтобы их забыть.

Люк ахнул, когда золотой канат вспыхнул, освещая берег в обоих направлениях, и медленно потух. Осталось лишь призрачное мерцание, опоясывающее море. Но вскоре и оно исчезло.