Случай в Семипалатинске

— На Каракоруме.

— Что за место?

— Высокогорный перевал, связывает верховья Инда с верховьями Тарима.

Коллежский советник рассердился:

— Ты не абракадабру, ты дело скажи. Почему не написал?

— Да уж зажило все. Пальцы не отняли, и слава Богу.

— Но…

— Отец! Ты, когда был молодой, своей матушке обо всем писал? И о войне, и о полицейских подвигах?

— По-разному бывало.

— Вот и у меня по-разному. Не забывай: твой сын вырос! Я офицер и занят серьезными делами.

Лыков не знал, радоваться или сердиться. Но Николка не дал ему времени решить. Он повернулся к азиату и сказал:

— Знакомься, Бота. Это мой родитель, Алексей Николаевич Лыков. Я много о нем рассказывал, теперь вот он приехал. Очень мне оттого радостно.

Потом обратился к отцу:

— А это мой ближайший помощник и товарищ Ботабай Ганиев. Он казах…

— Погоди, — недоуменно перебил сыщик. — Казах — это уездный город в Закавказье, в Елизаветпольской губернии. Я бывал там.

Подпоручик терпеливо пояснил:

— Казахи — такая народность. У нас они называются официально киргиз-кайсаки — слышал? Однако настоящие киргизы, которые также официально именуются кара-киргизы, — совсем другое племя. Их не стоит путать друг с другом, а схожее именование как раз и создает путаницу. Я веду упорную борьбу с начальством, приучаю его к правильным названиям.

— Впервые слышу про это. А начальство как относится к тому, что молодой подпоручик его поучает?

— Пока терпит. Но ты ошибаешься, если считаешь такой вопрос пустяком. Казахи — их самоназвание, и оно правильное. С пятнадцатого века идет. Нам давно пора перенять его и не раздражать народ, который служит России верой и правдой. Во всяком случае, бо́льшая часть этого народа. И Ботабаю вовсе не все равно, как его зовут русские.

— Давай потом об этом поговорим. Объясни сначала, почему ты высадил меня здесь, не дал доехать до Омска? И почему ты в казачьей форме, а не в стрелковой, что за маскарад?

Лыков-Нефедьев недовольно покосился на отца. Тот спохватился и протянул казаху руку:

— Виноват! Очень рад познакомиться. Помощник моего сына и его товарищ… Это, значит, вы ему спину прикрываете? В письмах он ничего не писал о вас.

— А ему не положено, его служба секретная, — ответил тот без акцента. — Меня звать Ботабай Аламанович, но можно и без отчества, просто Ботабай. Я тоже рад с вами познакомиться.

— Теперь почему я высадил тебя на Медвежьей, — продолжил подпоручик. — Потому что в Омске за нами будут следить. Ты ведь дал мне телеграмму. Не зашифрованную, открытую. А нам враждебные глаза и уши ни к чему.

— Даже так?

— Именно. Я высокого мнения о качестве британской агентуры. У них всюду соглядатаи, что в Степи[16], что в Туркестане. Поэтому мы будем добираться до Семипалатинска скрытно, одетые подобающим образом.

— Хм. А я рассчитывал сесть в Омске на пароход. Мы перехватим его выше по течению?

— Нет, поедем верхами, — категорично заявил Николай. И тут же добавил: — Ты сдюжишь? Давно, наверное, не гарцевал?

— Давненько, — признался отец. — А сколько нам идти?

— От Омска до Семипалатинска тысяча верст. Пароход преодолевает это расстояние за пять суток. Нам же потребуется неделя. Так выдержишь или нет?

— Куда деваться, если ты за меня уже все решил?

— Извини, папа, но так действительно будет безопаснее. Поверь.

— Когда выступаем?

— Ты успел позавтракать? Очень хорошо. Мы с Ботой тоже. Лошадь для тебя готова, переложишь вещи во вьюки, и можно ехать.

Не прошло и получаса, как трое верховых двинулись на восток. В нескольких верстах от станции Медвежья располагался одноименный поселок, населенный преимущественно казаками. Сыщику стало понятно, почему Николай в их мундире: так он меньше бросался в глаза. Питерцу тоже пришлось сменить обличье. Его переодели в ношеный чекмень, на голову дали овчинный папах. Вещи переложили в суконные казачьи чемоданы, а дорогой саквояж безжалостно выбросили.

Лыкову подвели киргизскую кобылу-трехлетку буланой масти. Быстро выяснилось, что она обладает спокойным нравом и легко подчиняется командам. А коллежский советник не разучился держаться в седле. Его спутники обменялись одобрительными взглядами, и колонна потрусила.

— Это старый тракт так называемой Горькой линии, — пояснил подпоручик. — То есть линии казачьих поселений времен покорения здешних мест. Тракт тянется вдоль чугунки. У разъезда Чистый мы свернем с него на юг. Там дорога станет хуже, но нам ехать недолго. Выберемся к Иртышу, переправимся и окажемся на правом его берегу. Оттуда уже прямо к Семипалатинску по почтово-военному тракту. Дорога накатанная, ты должен справиться. Судя по тому, что я вижу, пороху в пороховницах у тебя еще о-го-го.

Они ехали целый день, с короткими остановками на пикетах. Пикетами назывались почтовые дворы. Здесь меняли лошадей, а еще путники могли отдохнуть на продавленном диване и перекусить тем, что готовила жена смотрителя. Через два пикета на третьем стояли казачьи кордоны, но они вели себя формально. Станичники пропускали всадников, не проявляя к ним никакого интереса, лишь иногда лениво козыряли незнакомому хорунжему. Документов они не смотрели и вообще службу несли спустя рукава. Притом что Семипалатинская область приграничная…


В шестом часу пополудни всадники остановились у небольшого выселка. Их встретил хозяин, пожилой дядька в ермаковке[17]. Он вынес хлеба, меда, молока и спросил:

— Барана резать?

Подпоручик кивнул.

— Такой, чтобы на троих, стоит четыре рубля, — сказал казак.

Николай вынул деньги из шаровар и протянул хозяину.

— Костер покуда разложите, — кивнул тот на кучу дров и ушел во двор.

Молодежь принялась возиться с костром, а Лыков остался сидеть на приступке. Езда далась ему не без труда, все же сказывался возраст. Сыщик заметил, как именно его сын разжигал с киргизом (нет, казахом, мысленно поправил он себя) костер. На равных. Вынул из сумки топорик, нарубил щепы, затесал колышки и подвесил на них закопченный котелок. Улучив момент, когда Николка подошел к дому, Алексей Николаевич сказал:

— Однако твой туземец не очень себя утруждает. Мог бы и услужить офицерам.

— Туземец?

Подпоручик обернулся назад, потом хмуро ответил:

— Бота не денщик и не лакей, чтобы нам с тобой прислуживать. Этот, как ты выразился, туземец мне уже дважды жизнь спас. А я ему еще ни разу. И вообще, пойми: здесь, в степи, у меня нет ближе него человека. Мы с Ботабаем тамыры, то есть названые братья.

Коллежский советник промолчал, мотая на ус.

Путники съели полбарана, оставшееся мясо уложили в фуражную сакву. Наполнили фляги водой из колодца. И снова тронулись в путь.

Иртыш открылся, когда начало темнеть. Переправлялись через него уже в ночи. Вместительный карбас доставил отряд на правый берег. Сильное течение сносило лодку, и весельным пришлось попотеть. Ганиев, как только ступил на землю, сразу куда-то ускакал. И отец с сыном смогли в его отсутствие продолжить обсуждение национального вопроса.

Николай начал так:

— Вот от тебя не ожидал про туземца!

— А что, это, как ты знаешь, официальный термин, так и в переписке говорится.

— Мало ли у нас глупостей в переписке. Ты воевал, бывал на Кавказе, в Туркестане, Сибирь излазил. Какие же они туземцы? А тем более казахи.

— Чем же твои казахи лучше других аборигенов?

— По обширности занимаемых территорий и по численности они на первом месте среди тюркских народов Азии. И на втором в мире после турок-османов. Больше трех миллионов человек! А посмотри, где обитают казахи. От Волги до Китая и от Сибири до Памира. Все их законные земли. Которые мы, кстати сказать, прибрали к рукам.

— Но-но, — одернул сына папаша. — Не прибрали, а присоединили. Для их же пользы. А если бы не мы, казахов твоих любимых давно завоевали бы китайцы. Так и намечалось в конце восемнадцатого века, помнишь? Я ведь перед отъездом успел раскрыть Брокгауза с Ефроном.

Разведчик улыбнулся:

— Ты веришь энциклопедическим словарям? Еще сошлись на доклады губернаторов.

— А что, тоже источник. Конечно, покорение русскими Средней Азии не обошлось без жестокостей и злоупотреблений. Но в сравнении с другими мы проявили меньше всего зла. Когда империи дерутся между собой, делят малые народы, верстают новые границы, тут не до церемоний.

— Ты спросил, чем хороши мои казахи, — продолжил сын. — Объясняю. Они талантливые, хорошо обучаемые, эпос у них поэтический, музыкальные, любознательные. Взять хотя бы недавно умершего Абая. Не слышал о таком? Он был многогранно одаренный человек: и поэт, и музыкант, и реформатор языка. Что еще? Казахи — надежные товарищи. Гостеприимны, уважают старость, женщины у них играют важную роль, не как у многих других. Еще бы руки мыли почаще… Есть такое многотомное издание — «Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Настольная и дорожная книга для русских людей». Не читал?

— Времени нет всякую ерунду читать.

— Не ерунда, издание вполне добротное. Сам Семенов выпускает, знаменитый наш путешественник. Так вот, в восемнадцатом томе дана объективная характеристика казахам. И завершается она следующими словами, цитирую по памяти: «Среди тюрков, кочующих в Азии, киргиз-кайсаки наиболее культурный народ, и несомненно, что ему принадлежит лучшее будущее».

— Хорошо, коли так, — примирительно ответил отец. — А руки и в русских деревнях лишний раз стараются не мыть.

Когда Ботабай вернулся (он разведывал, все ли вокруг спокойно), Лыков-Нефедьев решил встать на ночлег. Посоветовался с другом, они вместе выбрали место поукромнее. Развели костер, коллежский советник завалился спать, а его спутники дежурили по очереди.

Утром, когда над Иртышом еще стоял плотный туман, отряд быстро собрался. Доели вчерашнего барана, разогрев его на углях. Русские сделали по глотку водки, чтобы согреться. Казах не стал. Он отошел в сторонку, совершил утренний намаз. Потом все расселись по коням и двинулись в путь. Киргизские лошади по праву считались самыми выносливыми в России, им нипочем были большие переходы.

Отряд поднялся на высокий правый берег. Тракт в столь ранний час был пуст. Лыков поразился его виду. По степи тянулись две широких накатанных колеи, разделенные полосой травы в пять саженей. Почти шоссе!

Подпоручик ткнул нагайкой на юго-восток:

— Теперь нам туда. Дорога все время будет идти вдоль реки, лишь кое-где отступит верст на пять, а потом снова приблизится. Ну, вперед!

Два дня они поднимались вдоль Иртыша, потом полдня отдыхали и снова выступили. По реке шли пароходы, буксиры тянули каждый по две баржи, сновали паузки и карбасы. Жаль, нельзя проплыть с ветерком… Вдруг показался буксир, ведший лишь одну баржу, и не деревянную, как все другие, а железную. Николай пояснил: это казенная баржа, на ней перевозят арестантов, а во время призыва еще и рекрутов.

Местность вокруг была удручающе унылая: ровная степь с выгоревшей на солнце травой, да небольшие колки[18] вдалеке. На пригорках были сложены странные пирамидки из камней. Николай сказал, что это опознавательные знаки, по которым кочевники прокладывают свои маршруты.

Внизу вдоль русла тянулась широкая ярко-зеленая полоса заливных лугов, и только она радовала глаз. Лыков кивнул на нее:

— Вот это силища! Всю здешнюю скотину можно прокормить.