Слуга Божий

— Нет, Мордимер, — ответила. — Ошибаешься. Правда. Бульсани выехал из города, и я не знаю куда. Но…

— Но?

— Сто дукатов, — сказала она, — и узнаешь всё, что знаю я.

— Сдурела? — Я рассмеялся. — Мой задаток не настолько велик.

— Ну, нет — так нет.

Я задумался. Лонна не стала бы обманывать меня столь примитивно. Что-то должна была знать.

— Слушай, дорогая, быть может, как-то поделим прибыль?

— Нет.

И я уже знал всё. Ответила так быстро и твердо, что понял — Лонна знает: прибыли не будет. А если не будет прибыли, значит, уважаемый прелат потратил все деньги. Четыре с половиной тысячи дукатов были целой кучей деньжищ. Не так уж просто просадить их с девками, зато легко проиграть. Но Бульсани играл осторожно (пусть даже, вопреки осторожности, неудачно), и было невероятно, чтобы за два дня спустил такую сумму. Следовательно, он что-то купил. А что можно купить у Лонны?

— Сколько девочек он заказал? — спросил я.

Лонна поглядела на меня со страхом:

— Ты — дьявол, Мордимер. Но даже ты не узнаешь, куда он приказал их доставить.

— Вопрос мотивации. Но, конечно, я предпочел бы услышать это от тебя.

— Мордимер, — произнесла она каким-то жалобным тоном, — не лезь во все это и не втягивай меня.

Лонна была напугана. Мир явно переворачивался с ног на голову, и мне это абсолютно не нравилось. Особенно если учесть, что куда-то задевались Курнос с близнецами — а уж к ним, несмотря на все их недостатки, я был привязан.

— Моя дорогая! — Я приблизился к ней и приобнял, и в этих объятиях было столько же нежности, сколько и силы. — Когда я стою по одну сторону баррикады, а некто — по другую, можно принять только одно правильное решение. Ты ведь догадываешься какое именно?

Она попыталась освободиться, но с таким же успехом могла бороться с деревом.

— Лонна, ты должна мне сказать.

— А если нет? — выдохнула мне в ухо. — Что ты мне сделаешь, Мордимер?

Я отпустил ее и уселся в кресло. Сжала зубы, и я заметил: из последних сил сдерживается, чтобы не послать меня к дьяволу. Но мы еще не закончили разговор, и она это знала.

— И какую же сказочку ты хотела рассказать мне за сто дукатов?

Молчала и смотрела так, словно хотела меня убить. Но так смотрели на меня слишком многие — к чему обращать на это внимание? Особенно если учесть, что позже мне приходилось их убивать.

— Куда он приказал их доставить, Лонна? Послушай: может, я и не большая шишка в этом городе, но отравить тебе жизнь могу. Поверь, действительно в силах это сделать. Ничего особенного, но гости станут обходить твой дом стороной. А без гостей и без денег станешь никем. А может, шепну словечко-другое епископу. Полагаешь, несколько налетов епископской стражи увеличат твою популярность?

Лонна раздумывала над тем, что я говорил, — и я видел: нужно дать ей чуть больше времени. Прикидывала, хватит ли ее связей, чтобы пренебречь мною. Только, понимаете ли, мои милые, рассудительные люди крайне редко позволяют себе пренебрегать инквизитором. Даже если сей инквизитор — лишь бедный Маддердин, ваш покорный и нижайший слуга. Никогда неизвестно, что случится завтра, как неизвестно, не постучатся ли однажды вечером в твою дверь приятели в черных плащах. А тогда лучше, чтоб были к тебе добры. Такую оказию редко кому удавалось пережить, но ведь можно хотя бы достойно умереть. Если смерть вообще бывает достойной.

Поэтому она спокойненько себе размышляла, а я неспешно попивал винцо. Наконец решилась:

— Купил шестерых девочек, но это был специальный заказ.

— Девиц? — Я даже не спрашивал, а почти утверждал.

— Откуда знаешь? — широко распахнула глаза.

— И что с ними сделал? — Мне даже не хотелось ей отвечать.

— Приказал погрузить на барку, что плыла на север, — ответила через минуту. — Знаю, поскольку Гловач провожал их в порт.

— Позови его, — приказал я.

— Мордимер, прошу, не втягивай меня во всё это, — почти простонала она — и была прекрасна в этой беспомощности. Конечно же если бы я поддался на такие простые уловки. Но по крайней мере, была настолько перепугана, что решилась их применить. А это о чем-то да говорило.

— Гловач там что-то увидел, верно, Лонна? Что-то, что тебе крепко не понравилось. Позволишь мне догадаться или все же позовем Гловача?

Я неторопливо долил себе винца, поскольку оно и вправду было вкусным. Достаточно терпкое и освежающее, не оставляло на языке того холодного, металлического привкуса, который свидетельствует о плохой бочке или о том, что сусло меньше положенного простояло на солнце.

Я, конечно, не был ценителем вин, но время от времени любил выпить чего получше. Особенно потому, что за жизнь свою преизрядно перепробовал всякой дряни. Впрочем, и Писание говорит: Вино веселит сердце человека.[46] Не имел ничего против, чтобы пребывать в веселии.

Лонна вздохнула, встала и потянула за шелковый шнурок, что висел близ двери. Через минуту в комнату приплелся Гловач. Как всегда, с выражением преданности и сосредоточенности на лице.

— Расскажи господину Маддердину, что ты видел на пристани, — приказала ему измученным тоном.

— В смысле — тогда? — переспросил Гловач, и Лонна кивнула.


Я слушал несколько сбивчивый рассказ Гловача и мысленно делал пометки. Богобоязненный Бульсани купил шестерых молодых и красивых девиц, после чего приказал посадить их на барку в порту. Малую барку, с небольшим экипажем. Гловач не видел лиц тех людей, слышал только, как к одному из них Бульсани обращался: «Отче». И к кому же это прелат мог обращаться с таким почтением? Но не это было самым удивительным. Самым удивительным был факт, что на одеждах того человека в блеклом свете поднятого фонаря Гловач приметил вышитую багряную змею. Гловач не знал, что означал тот символ. А вот я знал. Лонна тоже знала, и именно поэтому так боялась. Багряной змеей пользовался старый и полоумный кардинал Йоганн Бельдария, что обитал в мрачном замке милях в двадцати от Хез-хезрона. Кардинал славился странными вкусами, а его выходки даже близкие ему служители Церкви описывали как «достойные сожаления». Истина же была такова: Бельдария был извращенцем и садистом. Даже в наши дикие времена непросто встретить кого-то столь же испорченного. Ходили слухи, что купается в крови некрещеных младенцев, в казематах собрал удивительную коллекцию чрезвычайно интересных инструментов из самых разных мест и эпох, а когда случались с ним приступы мигрени, что бывало весьма часто, то боль уменьшалась лишь от стонов истязаемых. При всем при том кардинал оставался приятным старичком с седой, трясущейся бородкой и голубыми, словно выцветшие васильки, глазами навыкате. Я некогда имел честь приложиться к его руке во время приема, устроенного для выпускников Академии Инквизиториума (много лет тому, когда Бельдария еще бывал на приемах), и запомнил его добрую усмешку. Некоторые говорили, что кардинала опекает исключительно сильный Ангел-Хранитель, со вкусами, подобными вкусам своего подопечного. Но, как вы, наверное, догадались, мне и в голову не приходило спрашивать у своего Ангела-Хранителя о том, насколько эти слухи правдивы. Вдруг бы он решил, что забавно — или поучительно — будет представить меня опекуну кардинала? Если тот опекун не был досужей выдумкой суеверной дворни и вообще существовал.

В любом случае, раз уж Бульсани служил кардиналу Бельдарии, я мог спокойненько вернуться к уважаемому Хильгферарфу и сообщить печальную новость: денежки его пропали навсегда. Таким образом, остались бы у меня чистая совесть, задаток в кармане, а также время и деньги на поиски проклятых еретиков, что и требовалось от меня Его Преосвященству епископу Хез-хезрона. Я поблагодарил Гловача за рассказ, ни жестом, ни взглядом не выдав, что обо всем этом думаю. Снова остался с Лонной наедине и снова осушил кубок до дна. Я редко когда напиваюсь, а уж нынче точно не позволил бы себе этого. Впрочем, на сей счет даже не переживал: от ее слабого винца у меня и в голове бы не зашумело.

— Спасибо, Лонна, — сказал ей. — Не пожалеешь.

— Уже жалею, — ответила. — Я всегда мечтала о покое, Мордимер. Об изысканных клиентах, славном доме и веселых девицах. А что вместо этого? Инквизитор, который допрашивает меня в моем же дому, и прелат, замешанный в делишках с самим дьяволом.

Я вспомнил, что кардинала Бельдарию и вправду именовали Дьяволом из Гомолло — по родовому имению. Впрочем, звать его дьяволом не имело особого смысла, ибо кардинал был — самое большее — злобным гномом, и до дьявола ему было столь же далеко, как мне до Ангела. Но известно ведь, что общество любит броские имена. И конечно же это совершенно не означало, будто кардинал неопасен. Наоборот, делался крайне опасным, когда кто-либо пытался перейти ему дорогу. Еще мне было крайне интересно, отчего Церковь смотрела сквозь пальцы на проделки сего набожного старца? Откуда у него такие могущественные заступники? Множество достойных людей и за меньшие грешки отправлялись в монастыри на пожизненное заточение; обычно в замурованную келью под бдительным присмотром стражи. А то и просто подавали им вино, после которого скоропостижно преставлялись от катара кишок.

Впрочем, все это было неважно. Не мне оценивать правильность действий Церкви по отношению к грешникам. Я, Мордимер Маддердин, был карающей рукою Церкви, а не ее мозгом. И слава Богу. А то, что при случае мог совместить приятное с полезным и, служа Церкви, служить также себе самому, было лишь дополнительной причиной, по которой я уважал свою работу. Не говоря уже о том, что оставаться инквизитором и стать бывшим инквизитором — вещи настолько же разные, насколько жизнь отличается от смерти.

— Хорошо, Лонна. — Я встал с кресла, хотя сидеть на нем было очень удобно. — Ради собственного блага держи рот на замке, — приложил палец к ее губам.

Пыталась отдернуть голову, но я придержал ее за волосы левой рукою. Стояла согнутая, с оттянутой назад головой, и громко дышала. Но вырываться не пыталась. Я провел кончиком пальца по ее полным губам.

— Будь хорошей девочкой, Лонна, — сказал ей, — потому как, моя куколка, узнай я, что в городе начали шептать, будто Мордимер Маддердин ищет прелата Бульсани, могу и вернуться, — усмехнулся ей ласково. — И знаешь, кого тогда приведу с собой? — Ответа я не ждал, да и Лонна была слишком напугана, чтобы выдавить из себя хоть слово. — Я приведу своего приятеля, Курноса, который говорил мне как-то, что очень ему запала в душу некая полногрудая хозяйка борделя. И что он охотно покувыркался бы с ней часок-другой. А верь мне, куколка, пережив такое, ты не была бы уже той девицей, что прежде.

Отпустил ее и позволил сесть в кресло.

— Тебе не нужно мне угрожать, Мордимер, — сказала она тихо, и я видел, как дрожат ее руки.

— Не нужно. И я этого совсем не люблю. Но знаю, что это крепко облегчает жизнь. До свидания, Лонна. Если буду в городе, приду вечерком и проверну то дельце с шулером.

Она ничего не ответила, и я вышел. Гловач открыл ворота.

— Сердечно приглашаем вас, господин Маддердин, — сказал он, но на этот раз я решил ничего ему не давать. Что чрезмерно — то вредит.





* * *


Второй раз за день меня ожидала неторопливая прогулка к зернохранилищам. Что ж, стоило сообщить Хильгферарфу, что может поставить крест на своих денежках. Жаль, поскольку четыре с половиной тысячи дукатов — это солидное состояние. За такие деньги можно и убить, хотя я знал и тех, кто убивал за пару хороших кожаных сапог или за баклагу с водкой. Да-а, жизнь в Хез-хезроне не была товаром ценным, и те, кто сохранял ее долго, должны были чем-то жертвовать.

Хильгферарф все еще был в бюро и приподнял брови, когда меня увидел.

— Господин Мордимер, — произнес он. — Новые известия?

Я рассказал ему все, что услышал от Лонны, не выдав, понятное дело, источника информации. Но подозревал, что он умен достаточно и догадается сам. Я говорил — и видел, как темнеют его глаза. Что ж, только что попрощался с четырьмя с половиной тысячами дукатов. Это болезненно. Когда я закончил, он вытащил замшелую бутылочку вина и налил нам в маленькие кубки. Я попробовал. А этот бывший докер имел отменный вкус. Сообщил ему об этом, и он кивнул с благодарностью.

— И что вы теперь намереваетесь делать? — спросил он.

— А что могу сделать? — ответил я вопросом на вопрос. — Полагаю, на этом мое задание закончилось.

— И все же поговорим, — сказал он вежливо. — Прелат Бульсани работает на Дьявола из Гомолло. Оба знаем: у кардинала огромное состояние. Можем ли предполагать, что Бульсани не только не израсходовал свои деньги, но даже приумножил их?

«Бог мой, — подумал я. — „Можем ли предполагать“ — и это говорит бывший докер. Он что, брал уроки риторики? Или на самом деле — дворянский бастард, подброшенный в доки ублюдочной матерью?»

— Может, да, а может, и нет, — ответил я. — Шесть девиц с юга вполне способны потянуть на четыре тысячи, плюс-минус триста, в зависимости от того, были ли действительно красивы, как сильно торговался и насколько были ему необходимы. Но подозреваю, что те девушки предназначены в качестве презента для Бельдарии, а значит, прелат потратил свои, не чужие деньги. Конечно, если вообще можно сказать, что эти деньги когда-либо ему принадлежали.

— Да-а… — Хильгферарф стукнул костяшками о стол. — И что этому идиоту нужно от Дьявола?

— Настолько далеко в своих догадках я не забирался, — пожал я плечами, — но полагаю, как раз этим лучше не интересоваться.

— Может быть, может быть… — Хильгферарф задумчиво покивал, и эта его задумчивость очень мне не понравилась. — Ну ладно, — добавил голосом чуть более живым, словно очнулся наконец от полудремы. — Маддердин, хочу, чтобы вы отправились в Гомолло, проверили, там ли Бульсани, и приволокли его ко мне. Понятное дело, живым.

— А скатерть-самобранку не хотите, — спросил я совершенно без иронии в голосе, — или меч-кладенец?

Он явно не привык к таким ответам. Зато я привык к тому, что раз за разом мне пытались давать совершенно идиотские задания. К сожалению, на некоторые из них я иногда соглашался. И лишь благодаря немалой удаче или, быть может, пристальной опеке Ангела-Хранителя глупость моя до сих пор меня не угробила.

— А вы не думаете, господин Маддердин, что ваши люди могут быть именно в Гомолло? Или, по крайней мере, туда направляться?

— Нет, — ответил я искренне. — Крайне сомнительно, чтобы они узнали то, что узнал я.

Но уже сказав, засомневался. Курнос и близнецы исчезли из города — это факт. Конечно, я не проверил еще все варианты — или, вернее, не проверил последний: не пошел к бургграфу узнать, вдруг попались на чем-нибудь. Будь у них деньги — наверняка сидели бы в борделе, пока наличность не закончится. Но вместо денег у них было задание, выполнить которое они подрядились. И я не думал, что они решили обмануть Хильгферарфа. Не их стиль. «Собака не гадит там, где ест», — говорила старая пословица, а они хорошо представляли себе, сколько можно заработать в Хез-хезроне. И насколько быстро здесь теряют репутацию. А репутация — это все, что у них было.

Но путешествие в Гомолло ради спасения Курноса и близнецов не казалось мне сколько-нибудь привлекательным. Мы ведь не друзья до гроба, которые делят последний кусок хлеба и потом вспоминают у камина да за кружкой пива общие приключения. Такое товарищество бывает лишь в прекрасных легендах о паладинах и их верных спутниках. Жизнь же — куда более сложная штука. Конечно, нам выгодней вместе проворачивать кое-какие делишки, к тому же мы — сыгранная команда. Сыгранная, поскольку парни знают, кого следует слушаться. Но на этот раз взялись за дело, с которым не справятся. И теперь им придется за это заплатить.

Конечно, картина сидящих в подземельях Гомолло Курноса и близнецов не радовала меня, но я не видел причин, чтобы ради них рисковать репутацией, концессией, а уж тем более жизнью. Был уверен, что кардинал, не колеблясь, развлечется в своих казематах с инквизитором — и расценит это как приятное разнообразие. С другой стороны, я знал, как сложно мне будет еще раз подобрать такую команду. Да и не со всеми заданиями я мог справиться самостоятельно. Мордимер Маддердин — это мозг, он принимает решения и торгуется о гонораре, но трудно найти кого-то, кто лучше Курноса владеет саблей, а невероятные способности близнецов удивляли всех, кто об этих способностях знал. Кроме того, мы были знакомы так давно, что порой понимали друг друга без слов. Поэтому я задумался, оказавшись, как говорят ученые мужи, перед дилеммой. Хильгферарф, как видно, решил помочь мне ее решить.

— Я вполне могу потратить еще немного денег, — сказал осторожно. — Было бы неправильно, узнай мои должники, что меня можно кинуть на пять тысяч и не расплатиться за такое. Для всех нас репутация — воистину самое ценное.